Часть II

Часть II

1972 (май) 1977 (май)

Как бы ни было, но видно было предопределено, что в этот период – как я его называю, второй, – мне довелось еще прожить бок о бок с М.А. пять лет.

Тогда была весна – май… Шли теплые вешенские дожди… И когда я уходил от М.А. – тоже был май, теплый и светлый по-своему. А между этими «маями» 1972–1977 годы – много впечатлений и воспоминаний, ни с чем не сравнимых.

Весна у нас на Верходонье запашная. И сверху, и снизу дуют ветры. Они-то и наводят воспоминания – теплые, шолоховские… Как сейчас вижу этого великого писателя, большого человека большой души.

Читаю, перечитываю страницы «Тихого Дона», вроде бы многие и наизусть знаю, а вот бывает, не утерплю и снова читаю. Хотя бы такие строчки:

«Теплилась осень. Перепадали дожди. Над Быковом редко показывалось теплое солнце. В октябре начался отлет дикой птицы. Даже ночами звенел над прохладной, черной землей журавлиный горько волнующий зов. Спешили прилетные птицы, уходя от близких заморозков, от знобких в вышине северных ветров».

1972 год

Михаил Александрович уделяет постоянно внимание деятельности правоохранительных органов. Первопричиной таких взаимоотношений являются письма и жалобы трудящихся на их работу. Сегодня по приглашению писателя прибыл новый начальник Ростовского областного УВД генерал Елисеев Борис Кузьмич. Хозяин и гость, заметно расположенные друг к другу, откровенно делились мыслями о действиях правоохранительных органов. Серьезные рассуждения доходили до глубоких, драматических, а порой трагических сторон жизни и деятельности милиции. Полные трагизма и драматизма факты в сочетании с меткими шолоховскими шутками воспринимались мной как «живой» детектив.

Михаил Александрович:

– За последние годы в моей почте растет число писем с жалобами на правоохранительные органы. Почта у нас большая, до 10 ООО в год, жалуются в них не только на милицию, но и на прокуроров и следователей, заодно с ними на адвокатов. Немало сообщается о шаблоне в работе народных судов.

Зачитывая выдержки из писем, продолжал:

– Эпидемия! Жалобы из всех областей и республик страны, ненормальное что-то в органах блюстителей законности и порядка. В национальных республиках заметно проявляются байство и ханство. Особенно острые сигналы поступают из Узбекистана и Туркменистана. И кажется мне, что мы недооцениваем в некоторых местах националистические тенденции. Сообщают, что министерские чиновники в местах своего рождения вместо кибиток строят комфортабельные дачи, обзаводятся стадами овец и скота, безмерно обогащаются и даже соревнуются в этом. Героев плодят, а в центре не шибко интересуются этими делами. Смушки да каракуль свет в Москве притесняют.

Вздохнув, Михаил Александрович продолжал читать письма и комментировать:

– Чиновничий аппарат губит все дело: из Сибири везут песцов, из Грузии – вино, с Дона рыбцов и раков, из Уральска – черную икру, с Дальнего Востока – красную.

Подарки… За них не платят, но всякое добро, как нам известно, имеет свою цену. Государственные ресурсы в руках центра. Кто пощедрее, тому трактора и станки, а то и завод построят для укрепления авторитета дружка. Мало ли таких строек, спохватившись, закрывали: или экологическая обстановка не позволяла присутствия целлюлозного комбината на Байкале, или отсутствие сырьевой базы для стекольной промышленности в Средней Азии.

Отложив письма в сторону, Михаил Александрович с горечью заключил:

– Нет! Так долго быть не может!

Собеседники продолжали обсуждать факты и причины, порождающие преступления, методы пресечения и наказания их.

М.А. Опасно, когда хранители порядка и законности по уму ниже «фантомасов». В больших делах тактика шахматной игры негожа: королева убирает пешку, слон – коня, за то что они угрожают королю… Кто ввел дубинку?.. Щелоков. Кто благословил?.. Позор! Так-то каждый милиционер станет королем в народе.

Борис Кузьмич осуждающе подтвердил:

– У нас не все воспринимают это нововведение. Я дал указание ввести дубинку для вида, выдавать ее наиболее сознательным офицерам. Были случаи, применяли дубинку. Нарушители быстро унимались, но зато население негодует.

М.А. Вот то-то! Говорил я об этом с «полковником». Изворачивается, проглядели, говорит. Потерял я всякое уважение к вашему министру. Видимо, своего ума не хватает, а у покровителя не развился. Есть умные люди, но им ходу не дают. Ум не регалиями определяется, а делами. Из-за них и награды обесценились, не по заслугам их стали давать. Огулом. По разнарядке.

Михаил Александрович с заметным волнением вновь вернулся к письмам:

– Вот письмо от инвалида-танкиста. Из дома не может выйти. Пишет, просит помочь приобрести «Запорожца». Во все концы писал: все адресуют на места, а на этих местах и фондов на машины нет. Какое бездушие! Написал секретарю Крымского обкома партии. Решили по партийной линии, а советы и депутаты у нас вроде бы окончательно теряют свой вес. Обкомы утонули в мелочах: все они знают, всех поучают, а толку от этого мало.

Вчера всего записать не удалось. Беседа продолжается и сегодня. Началась она утром за чашкой чая, вернее, за завтраком у писателя. Большой разговор состоялся об охране природы. Начали эту беседу с охоты и рыболовства, а вылилась она в обсуждение сложнейших вопросов по борьбе с браконьерством и по охране окружающей среды. Упоминались Байкал, Красный, Урал, Азовское море и Дон.

М.А. Наука доказала, что азовские осетры и севрюги переселились в устье Дона, а каспийскую севрюгу браконьеры душат в устье Урала. Получается, что правоохранительные органы охраняют не рыбу, а браконьеров от правосудия. Писали мне егери из Казахстана о гибели птицы на обработанных химикатами полях. А на степных озерах птицу уничтожают с самолетов и амфибий. Вот откуда начинаются браконьеры природы.

Михаил Александрович рассказал, как казахская республиканская прокуратура привлекла к уголовной ответственности не браконьеров, а егерей, потому что браконьеры доводились родственниками какому-то министру.

– Пришлось выручать ребят через Президиум Верховного Совета СССР.

Особое внимание собеседники уделяли кадрам правоохранительных органов. Недопустимо, когда правоохранительные органы начинают возвышаться над государственной властью.

Михаил Александрович затронул проблему литературы:

– Мелкотемье, обтекаемость, отрыв от жизни в писательском ремесле стали характерным явлением. Большой наплыв серости в литературу. Теряется писательский авторитет. Все, кому не лень, марают бумагу, полки заваливают макулатурой. Читатели, прочитав такую книгу, ко второму прочтению не возвращаются, так как в таких книгах нет ничего запоминающегося. Мало пишут и о работниках ваших органов. Детективы тоже надо уметь писать.

Собеседники вновь вернулись к охране природы.

М.А. Скоро в городах людей в обморок будет бросать от газов. От химии дубы гибнут, куда тут выдюжить человеку! Был случай, когда я на свой риск запретил нашему лесхозу опылять леса химическими препаратами. После таких обработок в придонских лесах черви дубы заедают, а затем они пропадают.

С увлечением собеседники рассказывали друг другу об охоте и рыбной ловле.

М.А. Люблю я походить с ружьишком, посидеть с удочкой. По крупной дичи не стреляю, на волка рука поднимается. Самая увлекательная моя стрельба – по вальдшнепу, перепелу, селезню, по дикому гусю во время перелета. Приходилось подстреливать дрофу и стрепета.

Время встречи кончалось, а у генерала Елисеева оставался один нерешенный вопрос. До него доходили слухи, что к писателю на прием появляются люди с психическими отклонениями, имели место случаи проникновения в ночное время в дом писателя, убивали собаку, разбивали окно, шарили по подворным постройкам, а днем двор не закрывался от посетителей. Эти обстоятельства создавали неудобства для творческой работы писателя и проживания его семьи. Учитывая общественное мнение, генерал внес предложение писателю организовать на его усадьбе круглосуточный милицейский пост. Михаил Александрович наотрез отказался от такой услуги. Долго пришлось доказывать Михаилу Александровичу, что это не личное дело, а государственное.

Б.Е. Вы, Михаил Александрович, не принадлежите сами себе, вы принадлежите народу. Всякая опасность будет непростительна никому.

Опираясь на авторитет и поддержку вышестоящих органов и пожелания станичников избежать всяких случайностей, мы договорились установить круглосуточный пост.

В эти же дни М.А. принял художественного руководитель ансамбля песни и пляски Донских казаков Квасова Анатолия Николаевича. Михаила Александровича давно волновали дела ансамбля и особенно – потеря донской старинной песни и модернизация певучей ее мелодии. Анатолий Квасов был молод, наследство ему досталось от старых руководителей запущенное, о чем М.А. высказывал свою озабоченность руководству обкома партии, а Квасову при первой встрече рекомендовал омолодить ансамбль и внести свои предложения по его совершенствованию. М.А. спросил:

– С чем приехали на этот раз, Анатолий Николаевич?

А.К. Записали четыре песни на магнитофонную пленку, те, которые вы рекомендовали разучить: «Ой, вы морозы лютые, крещенские», «Вспомни, вздумай», «Ой, уж ты зоренька-зарница», «Разродимая сторонушка», разучили мы еще одну песню «Не грозная на нас тучушка».

М.А. Надо спешить записывать, и так много потеряли. Старики перемрут и мелодии с собой унесут.

А.К. У нас много собрано вариантов песен.

М.А. Не важны варианты, важна мелодия, нельзя допустить, чтобы она пропала. Листопадов хорошее дело сделал, часть песен переложил на ноты. Это следовало бы продолжить, но Листопадов грешил, изменяя слова, терялось историческое содержание казачьей песни. В этом надо видеть не его беду, время такое было.

Далее М.А. поинтересовался:

– Как живете? Есть где жить? Хватает ли вам зарплаты на харчи?

А.К. В Ростове с квартирами сложно. Для ведущих специалистов

дают немного квартир, а вот с молодыми артистами совсем плохо. По вашему совету мы омолаживаем коллектив, а размещать негде, не имеем своего общежития. 15 молодоженов и 25 одиноких без жилья, на частных квартирах.

М.А. Подготовьте письмо или «коммюнике», как хотите назовите, мне все равно, чтобы в нем было записано, в чем нуждаетесь: кадры, пансионат, реквизиты, дотация на первых порах, транспорт. Надо построить новое специальное здание для ансамбля, а коллектив переодеть, не скупясь, чтобы не стыдно было выехать за границу. Начинайте письмо с материальной базы.

Обращаясь ко мне, сказал:

– Идите, пишите, помогите ему. Время – до завтра.

Пять часов понадобилось нам для подготовки такого письма. Большие запросы, которые мы формулировали, поражали воображение Квасова, волновала мысль, как отразятся его прямые связи с Шолоховым на отношение к нему области и министерства культуры.

Время было позднее, я связал Квасова с квартирой начальника областного управления культуры Белодеда Е.П. Выслушав наш проект, он сказал: «Это то, что нам надо!»…Утро. Нещадно начинает палить солнце. Письмо Квасова отпечатали в райкоме. В 9 часов вручено М.А. Внимательно прочитав, он сказал:

– Письмо с запросом, правильно, но ничего, будем активно помогать. – И шуточно добавил: – Ох, вы морозы мои, лютые. Включайте магнитофон, давайте послушаем песни.

Льются мелодии песни «Ой, вы морозы, лютые, крещенские».

Они заметно волнуют писателя. Выключают магнитофон, песня кончается, советуются.

А.К. Длинные тексты занимают много времени на сцене, хочу посоветоваться о сокращении их.

М.А. Это возможно, не теряя мелодии. В этой песне явно не хватает лирических голосов. Давайте вторую.

Послушав новую песню «Вспомни, вздумай», М.А. спросил:

– Где записано, с чьих голосов?

А.К. С голоса нашего ансамбля.

Замечаний не было, и включили новую песню «Ой, уж ты зоренька-зарница».

Квасов добавил: «Слышал, что это ваша любимая песня».

Прослушав, М.А. заметил, что для него все старинные песни дороги.

– В этой тоже не хватает лирических голосов. – И вместе с Квасовым пропели один куплет.

Прозвучала следующая песня «Не грозная на нас тучушка». М.А. спросил:

– К какому времени относится?

А.К. Здесь Листопадов заменил слово «полковничек» на «казаченку».

М.А. Старинные песни нельзя окультуривать. Я сторонник того, что заменять в старинных песнях ничего нельзя. Когда реставрируют церквушку, ее же не делают под современный клуб. Не будем же мы говорить: «Конь боевой с походным вьюком… стоит возле Дома культуры». На это есть ведущий, он должен сказать со сцены, к какому времени относится эта песня, что выражает и какова ее социальная направленность. Что сочиняют композиторы области о современном Доне?

Услышав от собеседника слова: «Почти ничего», Михаил Александрович с упреком рассуждал о необходимости сочинения новых песен для ансамбля с оттенком старых мелодий:

– Надо сочинять новые, а не модернизировать старые. Сокращать текст тоже надо разумно, иначе меняется смысловая нагрузка в угоду концертной форме.

Михаил Александрович попросил еще раз прокрутить «Зореньку-зарницу». Прослушав, заметил о растянутости первого куплета и пропел, как надо петь.

– Мелодия может быть краткой и длинной, главное, чтобы прослушивались слова и выражался мотив песни.

А.К. Полный текст этой песни при исполнении занимает 8—10 минут. Здесь сокращено до трех минут.

М.А. Это возможно при исполнении попурри с предварительным пояснением ведущего.

А.К. Я думал и над этим. Концерты с полным содержанием песен надо устраивать тематично, празднично. Базовым местом мог бы стать Старочеркасск и его собор.

М.А. Такая база вам необходима для отработки мастерства. Там есть майданы, дворец, курени, собор можно использовать для обрядовых песен. Следует учесть, что заводчики в ваших песнях слабые, от них многое зависит. Раньше заводчик пел – все дрожало. Надо дать клич, собрать умельцев и записать песни без предварительной обработки. Услышать натуральную песню, а потом обрабатывать. Постоянным местом для этого может стать Старочеркасский музей.

Время беседы затягивается, Квасов благодарит писателя за помощь и напутствия, а Михаил Александрович продолжает:

– Так вот, Анатолий Николаевич, не будем все это превращать в фирменную уху. Я поговорю с Иваном Афанасьевичем[49]. Буду в Москве, встречусь с министром культуры, поговорим о направленности ансамбля, о выходе его на зарубежную аудиторию. Подменять их не будем, а ты с Белодедом начинай действовать, подбирай кадры.

А.К. Мы в основном подбирали людей, у нас сейчас 40 человек в хоровой и 32 в танцевальной группах, 16 – в оркестре. Не отлажен вопрос со штатными формами, людей набрали, а платить нечем.

М.А. Поможем и в этом, но спешить не будем, потерпите до октября, держите с нами связь. Секретарей обкома тревожить не будем, они очень заняты уборкой. С ними надо устроить встречу в Ростове или в Вешках, обязательно с вашим присутствием, вам шлифовать ансамбль. Собирайте самородных певцов старинной песни, можете сделать это в Вешках. Попытайтесь решить, что можно сделать своими силами, а потом обратимся выше. Вряд ли решит эти вопросы и Фурцева. Там свои понятия о разницах. Вижу, с вашим заинтересованным участием мы пробьем это дело.

Далее разговор перешел на шутки, вспоминали о первой встрече. Оценивая первые шаги Квасова по омолаживанию коллектива ансамбля, М.А., прикрывая правой рукой ус, произнес:

– Брюнетом не стал, зря, я думал, что ты уже курчавый, черный.

19 июня

Мы с П.П. Гавриленко сидели в кабинете, читали письма из почты Шолохова. Незаметно тихими шажками появился М.А. и спросил: «О чем ведете речь, молодцы?» – «О ваших делах и людских заботах», – ответил я. «Со всех концов Союза просят квартиры. Выходит, я союзный квартирмейстер», – отозвался М.А. «Мы знаем, кто вы, а вот только из одного Ростова ежемесячно поступает к вам 300–350 писем по квартирным неурядицам».

Улыбнувшись, М.А. включился в разговор: «Всякое бывает, война все еще дает о себе знать, всех и сразу квартирами не обеспечишь, это понятно. Непоправимый вред в этом вопросе наносит бездушие иных руководителей на местах. И не только в этих вопросах. Был один случай, – рассказал он. – Из Морозовска пожаловались две семьи. Завербовались семьи на Сахалин. В день отъезда молодые ребята отправили своих жен с детьми на вокзал, а сами подзадержались с приятелями, выпили, а затем забежали на завод попрощаться на радостях. Там поссорились с вахтером. Из-за боязни опоздать на поезд они взяли на заводском дворе коня и выехали верхом. Подъехали к магазину, хотели что-то взять на дорогу, а тут нагрянула милиция. Жены уехали на Сахалин, а их задержали. Дали 10 лет. Ну что это за преступление! Украли лошадь, а нужна она им? Конечно нет. Видно, эмоции милиционеров сыграли здесь роль, и ребята перехлестнули в обращении с ними. Написал я тогда генпрокурору, а ребят уже по этапу отправили. Ответ получил, разобрались. Хулиганство было наказано, а мужья вернулись к семьям. Вот так оно бывает. Органы прокуратуры у нас недорабатывают. Занятен на этот счет и другой момент, – продолжал М.А. – Пришли ко мне шесть баб из станицы Слащевской. Сыновей осудили за кражу арбузов. Написал на этот счет генпрокурору. Если освободить нельзя, то и меня посадите, я тоже с детства любил арбузы воровать, они слаще своих. Освободили. Приезжали на велосипедах бабы со своими детьми, благодарили и смеялись. Разве можно шалости ребят смешивать с преступными действиями, это наши недоработки, взрослых. Видимо, такие вещи есть и еще будут, тут все зависит от общественного уровня нашего развития. Сложные вопросы в жизни бывают, для некоторых это еще непостижимо, но факт. – И далее продолжал: – В одном из писем мне пришлось вроде бы усомниться, и все же я попросил генпрокурора внимательно разобраться. А суть была в том. Гуляла компания. Парень изрядно выпил и каким-то путем забрел к одной бабке. На крыльце ее дома свалился и уснул. Утром проснулся в доме на лавке, а бабка на полу – мертвая. Прибыла милиция; спрашивают: «Ты убил?» – «Не помню, – отвечает он, – может, и я». Ясно, расспрос короткий, в кутузку. Затем суд, 12 лет строгого. Водочка привела на скамью подсудимых. Год разбирались, ответили. Бабку убил внук, забрал деньги из сундука, а невинного парня в пьяном виде перетащил на лавку в комнату убитой им бабушки. Он же и напоил его в компании, он же и привел его к бабке. Видите, молодой, а какой ранний. Все преступление продумал заранее. Откликнулся и я на это. За злонамеренное убийство прощения нет. Попросил расстрел, дали».

20 июня

Художник Мосин А.Г. прислал книгу «Нахаленок» со своими иллюстрациями и попросил подписать автограф. Рассматривали иллюстрации в только что изданной книжке, М.А., улыбаясь, произнес:

– Каждый во что горазд, по своему подобию, без учета содержания произведения. Мосин, видимо, себя воссоздает.

Рядом стоящая Мария Петровна возмутилась:

– И черт-те о чем думают художники! Вот, посмотрите, на цыганенка напялили шапку и думают, что это казачонок. Это не шапка, а шляпа. Разве ты так представлял, Миша, Нахаленка и описывал его?

– В том-то и дело, – подтвердил М.А. – Я сам по себе, художник сам по себе. Не тот ключ к замку.

Поддакнул и я: Мосин считается хорошим художником в нашей области.

– Не всякому дано выразить чужую мысль в иллюстрации, – заключил М.А. и подписал книгу: «Мосину А.Г. с приветом и добрыми пожеланиями». И так сегодня подписано 9 книг в разные страны, разным людям.

26 июня

Подготовил к отправке очередную партию писем. В том числе друзьям писателям в Хельсинки и Алексею Николаевичу Косыгину через его зятя. Передавая эти письма, М.А. с откровением и какой-то внушительностью сказал:

– Два дня сочинял, письма надо писать, чтобы они были короткими, лаконичными и не сухими.

27 июня

Утро. Звонок. Секретарь Вешенского РК КПСС тов. Кольцов А.Г. спрашивает, может ли принять его М.А. Выясняю. Можно.

– Кольцов так и не заходит сюда, обязательно какое-то дело у него, – сказал М.А. Встретившись с ним, продолжил: – Как дела в районе, хлеб будет? – Выслушал информацию Кольцова.

– Дела с урожаем плохи, все горит. Уборка будет проведена быстро, требуется сразу начинать пахоту, а пахать нечем. Тяжелые трактора «Кировцы» без запчастей стоят. Хотелось бы побыстрей их отремонтировать, – сказал Кольцов, – и на раннюю вспашку бросить. Мы просим вас, Михаил Александрович, подписать письмо в Ленинград на завод имени Кирова.

– Давай, – охотно согласился М.А., прочитал внимательно письмо, подписал и посоветовал: – Езжай сам на завод, возьми помощников с собой для отбора деталей, а сам пообщаешься с парткомом, директором. Они к нам хорошо относятся, и нам надо держать уровень. Я позвоню первому, он даст согласие на твой выезд, суши сухари, и в путь к балтийцам.

28 июня

Утро. Сижу за работой. Зашел М.А. с июньским номером журнала «Крокодил» в руках. Показывает обложку, на которой иллюстрирована сцена «В кабинете ректора перед вступительными экзаменами», куда стоит очередь мамаш и папаш. Вижу под картинками надписи, сделанные рукою Михаила Александровича: «А.А., А.У., Клавдия, Галка».

– Вот так будете Галку устраивать в вуз, – сказал М.А. Эта шутка вызвала смех и обмен комплиментами.

– Вы депутат Верховного Совета, вам и устраивать, обращаться будут к вам, а вашей подписи здесь нет, – сказал я.

– Вот потому-то и не води ко мне мам и пап, и сам не помогай, никаких протекций не будем делать, пусть поступают сами по своему уму.

29 июня

Около девяти часов утра раздался звонок. Взял трубку. М.А. стоял рядом, слушая, доложил, что приехали К.А. Прийма, Д.С. Бабичев, Ф.Г. Бирюков.

– Посоветуем им, – сказал М.А., – пусть размещаются в гостинице. Ты предупредил вчера об их приезде? – И продолжал: – Сходи к ним сам, так будет лучше.

Уходя, я спросил: «Каков будет порядок приема, может быть, взять вопросы письменно?»

– Нет, – распорядился М.А., – будем вести беседу, пусть отдыхают, скажем.

А в конце дня, прочитав книгу Д.С. Бабичева «Донское трудовое казачество в борьбе за Советскую власть» и рукопись «Ответ рецензентам», которые я принес утром, спросил:

– С чем они еще приехали? Как будем принимать ученых? – И тут же сообщил свое решение: «Прийму и Бирюкова примем вместе, а затем пригласим Бабичева, так будет лучше, чтобы не мешать литераторов с историками. Пусть приходят в девять часов утра завтра».

Подала голос Мария Петровна:

– Люди приезжают, что же ничего не говоришь, видимо, обед будет нужен?

– Пока не надо, – отозвался М.А., – сегодня пусть в ресторане поедят, назавтра – утренний чай и обед будут у нас.

А дело было вот в чем.

На недавно проходившем пленуме Союза писателей СССР Михаил Александрович не был, прибаливал. Но ему было известно о полемике по вопросу критики в литературе. В ряде писем к нему сообщалось, что на пленуме по многим вопросам были серьезные расхождения со сторонниками Синявского, Даниэля и Солженицына. Активными защитниками их выступали т. Якименко Л. и К°. По этим вопросам к Михаилу Александровичу запросилась на прием группа литераторов и ученых: Власов, Архипов, Шешуков, Ершов и др. Сегодня вот и прибыли от их имени Бирюков Ф.Г., Прийма К.И., ростовский ученый Бабичев Д.С.

30 июня

Раннее утро, а солнечная жара дает о себе знать. Прибыли заметно взволнованные кандидаты филологических наук Федор Георгиевич Бирюков и Константин Иванович Прийма. За гостеприимным столом на завтраке радушие и обмен шутками незаметно сняли волнение гостей. Хозяин пригласил гостей в кабинет, и завязалась откровенная беседа[50].

Показывая свою книгу «Тихий Дон» сражается», К. Прийма сообщил, что он послал несколько таких книг на Кубань своим землякам-таманцам.

– Поклон вам, Михаил Александрович, от них! Могу доложить, что эпопея с изданием книги окончена, но летопись продолжается. Надо бы выехать самому в ряд стран, собрать и уточнить материалы в Египте, Финляндии, Голландии, Мексике и др. У меня собран материал по 32 странам о переводчиках «Тихого Дона», о реакции буржуазной, прогрессивной и коммунистической прессы. Есть отзывы лидеров буржуазных государств и руководителей коммунистических партий.

Часть материала вошла в эту книгу.

М.А. Если еще лет 20 проживем, то до 4 томов догонишь, материала хватит.

К.П. У меня и сейчас много материала, как-нибудь за 20 лет собрал, только в печать пробиваться трудно. Вы сами знаете, что эта книга, готовая к печати, пять лет по цензурам ходила. И если бы вы не помогли, не знаю, увидела ли бы она свет. Тираж установили 50 тысяч экземпляров, и тот разделили на два завода. В этом году 20 тысяч, остальные в будущем.

Рассматривая книгу, М.А. сделал ряд замечаний по ее оформлению и ее суперобложке, сказал:

– Не кажется ли вам, что черновата, на черном фоне красное и голубое, как поезд «Тихий Дон» с лампасами? Не лучше ли было бы это сделать на фоне цвета мешковины? Хотя да, сочетание есть, не переделывать же теперь.

Тут же обратился к Бирюкову:

– Ну так что, обижают вас?

Ф.Б. Да, многое нелегко писать и тем более продвигать в печать. У нас в толстых журналах, как в Польше, делается черт знает что. В польском журнале «Просвещенчество» действуют правые силы. У нас тоже не находится места для юбилея Леонова, дали всего несколько страниц. Им сподручнее печатать трехтомники своих ближних. Литературные музеи Пушкина и Горького тоже с большим засилием людей такого толка.

М.А. Слышал… такое же – в музее Некрасова.

Ф.Б. Однако дневники Маковецкого, в которых содержится 6000 страниц, не принимаются в печать даже в польском журнале.

М.А. Видимо, еще не будет настоящего культурного обмена между поляками и нами. Их литература воспитана на западной философии Фейербаха. Мне вспоминается разговор с Потаповым о том, что простой человек в России не имел возможности заниматься музыкой, а эта категория людей не только в Польше, но и в России занималась музыкой. Такое же было и в писательском ремесле, их мало интересовали социальные аспекты народа.

К.П. Далеко ходить нечего. В нашем областном краеведческом музее не находится места для размещения выставки «Тихий Дон» сражается за рубежом», а материалов много. Тоже причина. Тенденция замалчивания. Я посетил Северо-Кавказский научный центр, где имеется большой подотдел культуры и литературы, беседовал с Ю. Ждановым. Предложил развернуть выставку по шолоховедению к 50-летию вашего творчества. Жданов дал согласие переговорить с обкомом. Как смотрите вы на это дело?

М.А. Если Жданов не возражает, то почему я должен возражать?

К.П. Музей может запротивиться и не дать материалы. Перед Ждановым я выдвинул идею о проведении симпозиума на базе их центра, он поддержал. Ваше мнение?

М.А. Не люблю… Не сторонник вмешиваться, когда речь идет обо мне.

Ф.Б. Идея симпозиума мне нравится. Думаю, на него могут прибыть литературоведы, филологи, критики. Неплохо было бы появиться на этом симпозиуме и вам, Михаил Александрович, в качестве почетного гостя и выступить. Мы проводили такую конференцию по творчеству Леонида Леонова. Тогда довольно много накопилось вопросов, и он пришел на конференцию и ответил на них. Это было важно для литературной общественности.

М.А. Для дела так можно, если вам удастся собрать такой симпозиум.

К.П. Видимо, настало время дать отпор зажимщикам шолоховского направления в литературе, которое находится в руках непревзойденного критика Якименко и компании. Все литературные журналы находятся в их руках. Трезвая литературная общественность, стоящая на ленинских позициях, предлагает, чтобы вы возглавили один из таких журналов, подобрали хороший состав редколлегии. Это дало бы возможность более реалистично говорить о критике в литературе, повысить роль и ответственность за утверждение социалистического реализма. Абсурдно, но это факт, что наш журнал «Дон» (Соколов) придерживается позиции Якименко. Не случайно поэтому молчат до сих пор о Леонове и других.

Ф.Б. Эта идея очень хорошая, она давно созрела среди ученых-филологов, порадовалась бы этому и писательская общественность. Мы советовались по этому вопросу. Нелегкая эта ноша. Однако мы бы вас не утруждали, не отрывали от писательских дел. Нам нужно истинно ленинское направление. А это можете сделать только вы со своим признанным авторитетом.

М.А. Опять эти дифирамбы… что, я должен в ЦК просить себе должность?

Ф.Б. Нет, нам нужно ваше мнение, а добиваться такого решения – дело наше. Ведь не секрет, что журналы «Юность» и «Молодая гвардия» находятся в тисках. В нашем литературном институте образуется какая-то синагога, а литературная молодежь дезориентируется.

М.А. Давайте вот о чем поговорим. Все эти вопросы, которые вы поднимаете, неизбежно столкнутся с негласным сопротивлением ЦК. Там явно кто-то кого-то поддерживает!! Всерьез эти вопросы не будут решаться, есть еще иноидейные повитухи.

Ф.Б. Вы бы согласились возглавить один из литературных журналов?

М.А. Конечно. Но в Союзе писателей обязательно нашлись бы противники. Такую идею они съедят, растащат по кусочкам. С ней в свое время носился Колосков, хотел создать литературно-художественный русский журнал, но «эта гвардия» его идею быстро замяла. Сейчас делать этого нельзя. На союз с «Михаилом Архангелом» они не пойдут.

Ф.Б. Мы не примем туда Эренбурга, Пименова и компанию из «святого колодца». Это не та культура. К ним можно отнести Катаева, Симонова и других.

К.П. Андриасов и Софронов готовят новое издание о вас. В этой книге есть статья Якименко, ее надо выкинуть. Мне написал Балакин о выступлении Якименко на пленуме писателей, что он стоит на старых позициях о Григории Мелехове и о вас как о казачьем писателе. Замалчивает мировое значение «Тихого Дона».

Ф.Б. Якименко говорит, что не надо считаться с автором «Тихого Дона», о казачестве следует судить как о добровольных слугах империализма, как о версальцах. Я на пленуме выступил с другой концепцией, с классовой позиции. Казачество было неоднородно. Известно, что среди казачества было от 40 до 60 процентов середняков и только 23 процента – донской буржуазии и кулаков, остальные – безлошадные бедняки. И вообще о казачествах, а их было одиннадцать, история еще не сказала, какую они роль сыграли в судьбах России.

Подав М.А. выдержки из стенограммы выступлений на пленуме Союза писателей, добавил:

– Мою концепцию там разбивали, а эти поддерживали.

М.А., читая эти выдержки, произнес:

– Да, явно два направления. Я согласен, чтобы статью Якименко выкинули из этой книги. В свое время я отказался дать ему поддержку для защиты докторской диссертации о моем творчестве. Что-то не по-русски получается: ты обо мне статью, а я должен тебе дать проход в доктора.

Ф.Б. У руля критики сейчас стоит Озеров. Он делал доклад на пленуме, готовил выступающих, а выступления шли – один «за», другой «против».

М.А. На овец и козлищ. Как реагировали циковцы?

Ф.Б. Шауро сидел безучастно, без ориентации, ориентировал Озеров. Надо поговорить с Софроновым об их книге. Андриасов дает в ней материал очень бедный, статья Фоменко тоже очень жидка.

М.А. Я уже вам сказал, о себе говорить не буду. Разнонаправленность в литературе явление классовое и давнее. Здесь требуется твердая рука ЦК. Я об этом намекал Брежневу, говорил с Сусловым, жмутся, боятся открытой критики, а время придет. А по книге поговорите с Софроновым, пусть отожмет ненужное.

Беседа затянулась; чувствуя это, Бирюков сказал:

– Мы будем короче, Михаил Александрович.

М.А. Нет, нет. У нас время есть, и вопросы к вам будут.

Ф.Б. Спасибо. Я написал новую книгу «Художественное открытие в творчестве Шолохова». Сдал в печать, но ей нет хода. Издательство «Художественной литературы» – Соловьев – открутился, а Катаева и Каверина запланировали. Меня поддерживает «Московский рабочий», редактор Мамонтов. Рабочее издательство лучше нас понимает.

М.А. Дайте мне телефон Пузикова и других товарищей. Я рад вступиться за ваше направление в литературе. Здоровых сил больше.

Ф.Б. Как вы смотрите, чтобы взяться за курирование литературного института?

М.А. Это тоже благие намерения. Сам напрашиваться не буду, и у вас это сорвется. – И рассказал эпизод из разговора с А.Н. Косыгиным на съезде партии: – Тогда он затронул меня: «Чего никогда не зайдете ко мне?» – «Если это приглашение, то я рад встретиться»… Встретились мы у него на даче в марте месяце. Дача у него довольно скромная, присутствовали дочь с мужем, внуки. Разговор был продолжительный и откровенный: о войне и военном времени, о героических делах тыла, о послевоенном переустройстве, о Сталине, о делах текущих. Интересуясь, как я вывожу генерала Лукина в книге «Они сражались за Родину», Алексей Николаевич спросил, читал ли я воспоминания Голованова, и тут же дал оценку его книге как наиболее объективному отображению истории войны и роли в ней Сталина. Разговор о Сталине был долгим и откровенным. Мысль была одна – умалчивание роли Сталина во время Отечественной войны выгодно для наших противников. О Сталине надо говорить, он наследник и продолжатель дела Ленина, три десятилетия стоял у руля партии и государства, построено новое общество, крепость которого проверена в огне войны. Естественно, нельзя умалчивать об ошибках и промахах, и не один Сталин в них виновен. Сталин был недоверчив, но кому верил, доверял без сомнения. В 30-е предвоенные годы с приходом к власти фашизма на Западе обострилась классовая борьба, не обошла она и Советский Союз. Затаившиеся классовые противники, имея своих единомышленников в высоких партийно-советских учреждениях, заметно оживились. Сталин это понимал как единую линию действий «пятой колонны». В ожесточенной борьбе с ней во избежание подрыва сложившегося единства партии и народа он не заметил среди приближенных к нему людей этого толка, и Берия не был последним. Алексей Николаевич был близок к Сталину, – продолжал М.А., – хорошо знал его семейную обстановку, не без участия был к судьбе Светланы. Он же помог опубликовать книгу-воспоминания Голованова и очень сожалел, что таких книг еще мало и будут ли они в ближайшем будущем. Далее затрагивались вопросы о Хрущеве и Брежневе. «Тяжело было работать с ними, – говорил Алексей Николаевич, – мало прислушивались к трезвым голосам». Вот тогда он меня и спросил: «Красивые ли места, где вы живете? Можно ли приехать к вам?» – «Милости прошу, в любое время будете моим гостем». Поддерживаем связь, скоро приедет. Вот здесь я, как хозяин дома, поставлю эти вопросы.

К.П. рассказал о переписке с ассоциацией японских писателей, о получении им бандероли из Токио, которую задержали в Москве.

– Встретили меня тогда, – говорил Прийма, – Чугуев с напускной решительностью отчитал меня за переписку с заграницей, а бандероли не отдали. Тогда я предъявил претензии к почтамту, сославшись на мое конституционное право переписки. Сообщили, что бандероль можно получить в Союзе писателей. Помог мне Марков. Моя бандероль лежала у секретарши в шкафу.

Ф.Б. Косыгину надо задать вопрос, интересуются ли они посылкой за границу писателей, кто они и для чего их посылают? Там царит протекционизм.

М.А. Такая практика существует. К таким услугам Союза писателей я сознательно не прибегаю.

Ф.Б. Как вы относитесь к письму Сталина к Феликсу Кону 1929 года и замечаниям в ваш адрес?

М.А. Сталин не страдал отсутствием объективности, но он тогда не был знаком с материалами о Сырцове и Малкове, а они в то время были на крупных государственных постах.

Ф.Б. Действителен ли факт, когда Чернецов пытался стрелять в Подтелкова, а Подтелков опередил и зарубил его?

М.А. Тогда не разбирались, кто кого.

Ф.Б. Как понимать Якова Фомина? Кто он, демагог или бандит?

М.А. Скорее всего, он заблудившийся в сложной обстановке. Банда была ему не с руки, в банде убили его двоюродного брата. Казак он малограмотный, маломощный середняк, хотел примириться с Советской властью, а тут арестовали его жену. Вот это его и взбунтовало.

Ф.Б. Как отнесся к финальной сцене «Тихого Дона» Сталин?

М.А. Этого я не знаю.

Ф.Б. А М.И. Калинин?

М.А. С ним я мало встречался, относился он ко мне великодушно. В беседе с Косыгиным я узнал, что Сталин любил читать мои книги, часто обращался к цитатам из «Поднятой целины» на Политбюро. Сталин очень много читал и разбирался в литературе. Вспоминаю и я, при встречах со Сталиным он читал наизусть целые страницы из «Тихого Дона». Память у него отличная. В первый раз со Сталиным я встретился на даче у Максима Горького. Горький устроил эту встречу сознательно, сам он не мог преодолеть противников моего «Тихого Дона», поэтому в нашей беседе он помалкивал. Сталин больше интересовался мною, а Горький только поддакивал, оценивая художественную сторону «Тихого Дона», Сталин особое значение придавал социальной направленности романа. «Ваши коллеги, – говорил Сталин, – толкуют, что вы преувеличиваете историческую роль казачества. Не слишком ли вы идеализируете Корнилова? Говорят, враг не может быть таким человечным, как вы его рисуете». – «Я не Корнилова тогда приукрашивал, – ответил тогда я ему, – а полководческое мастерство царского генерала и показал, как было трудно побеждать их нашим красным командирам, не имеющим военной выучки».

Вопросы Сталина были прямыми и острыми. Полемизировали принципиально и бескомпромиссно, особенно о среднем крестьянстве и казачестве. Пролетарский писатель не вмешивался, он крестьянства не знал. Подшучивали они потом надо мной, когда я учил их, как ловят рыбу на Дону удочками. Сталин рассказал тогда эпизод из гражданской войны. Были они тогда с Ворошиловым под Царицыном. Штабные вагоны стояли на запасных путях. Привели к ним красноармейцы пленного офицера в чине подхорунжего. Разговаривать не хотел с нами, матерился, плевался, ругал их, оскорблял, требовал расстрелять его.

– Контрик, – сказал Сталин, – но мы его не расстреляли, решили с ним побеседовать. Не хотел он с нами говорить, а когда задели его русскую офицерскую честь и спросили, кого он защищает, он с гордостью ответил: «Отечество!» Мы разъяснили ему тогда, что такое «отечество». Тот офицер ответил: «Меня учили воевать с врагами отечества, а сейчас идет братоубийство. Черт вас знает, за что вы воюете? Если вы за рабочих и крестьян, я готов служить с вами». Рискуя, поверили, храбрым оказался командиром. И сейчас занимает большой военный пост.

К.П. Не касались ли вы в этой беседе письма к Феликсу Кону?

М.А. При мне Сталин ничего не говорил, но сообщил, что до него доходили слухи о моем желании обратиться к нему и что мне препятствовали, не пускали. Видимо, эти слухи дошли до Горького, и встреча была не случайной. В этом отношении Горький сделал мне неоценимую услугу. В конце беседы Сталин мне сказал: «Запишите мой телефон и прямой. Понадоблюсь, звоните без стеснений».

Ф.Б. Пользовались вы творческим опытом М. Горького?

М.А. Нет. По этим вопросам на поклон к Горькому не ходил. Он жил раньше меня, среда его была пролетарской в буржуазном обществе, поэтому на первом этапе он не совсем понимал «большевистскую» революцию, а осознав ее, он стал ближайшим другом В.Н. Ленина и И.В. Сталина.

Осталось в памяти, как Горький однажды пригласил меня в комнату, присел к камину и заговорил о книге «Клим Самгин». Спросил, нравится ли она мне. Я высказал ему, что понравилось, а что не понравилось, а в целом похвалил. Горький с большим вниманием выслушивал мои критические замечания, с интересом выясняя мои позиции, и похваливал.

Ф.Б., говоря о литературном языке и стиле, спросил:

– Кто вам больше всего нравится из прозаиков?

М.А. Гоголь, Чехов, Толстой, Бунин, не говоря уже о Пушкине. Горького любил подростком, потом разобрался, он не работал над стилем и формой. У Горького я любил «Челкаш». Лесков нравился, Серафимовичем зачитывался, особенно «Городок в степи», что касается «Железного потока», то он слаб. Серафимович сам плавает в этом потоке. Много читал, у каждого писателя есть свои сильные и слабые стороны по форме и по содержанию. В оценках всегда надо быть осторожным.

Далее разговор зашел о Чаковском, который написал книгу о защитниках Ленинграда.

М.А. Прочитав ее, Жуков пытался встретиться с автором, имея на этот счет крупные замечания. Дело дошло до ЦК. А когда Чаковский приехал, Жуков его принял стоя и спросил: «На каком основании вы пишете о Ленинградском фронте, какими материалами вы пользовались? На это есть архивы, это недобросовестно, так писать нельзя».

Затем собеседники переключились на лексику в произведениях Михаила Александровича.

Ф.Б. Наша литературная общественность рекомендует Прийме вступить в Союз писателей и представить свои материалы на защиту диссертации. Как вы смотрите?

М.А. Давно надо, я дам рекомендацию. Прийма серьезный исследователь. Наш редактор Чукарин, вы его знаете, решил написать мою биографию, считая, что это легкие хлеба. Выглядит она беспомощно, факты искажаются, пишет в дурном стиле.

На этом официальная беседа закончилась. Разговоры и шутки продолжались за обедом.

Пополудни после отдыха в четыре часа был приглашен кандидат исторических наук, преподаватель Ростовского государственного университета т. Бабичев Д.С. Спускаясь со второго этажа, М.А. поздоровался и спросил: «Чем могу быть полезен?» И пошли на веранду. Рассказав немного о себе, Бабичев подал большую машинописную книгу и добавил: «Вот моя докторская диссертация. Прошу вас прочитать и дать отзыв. С учетом ваших замечаний рекомендовать к защите на соискание доктора исторических наук. Я пытался этот многолетний труд опубликовать в виде книги, но на пути оказалось много противников, которые написали книги по истории Дона. Расхождения у нас в оценках роли средних казаков и казачества в период революций и гражданской войны».

М.А. Какой период охватывает ваша монография?

Д.Б. Сюда вошли материалы и подлинные документы от революции 1905-го до апреля 1919 года.

М.А. Идея взяться за этот труд очень благодарна. Что побудило вас к этому? Кто вам предшествовал в этой теме?

Д.Б. Коротко занимались этим периодом Хмелевский и Берз. В их исследованиях не было учтено множество официальных документов, которые я собрал.

М.А. Я знаю, как они освещают. По отношению казаков несут несусветную чепуху.

Д.Б. Я собрал более ста писем, телеграмм и высказываний Ленина. Нигде еще не использовался документ Ленина о съезде трудового казачества, где он давал оценку казакам, которые на отдельных этапах сыграли решающую роль в разгроме контрреволюции.

М.А. Такие документы в исторической литературе как-то затушевываются, их надо собрать воедино. «Обращение Ленина к конникам» вы используете?

Д.Б. Нет. Это будет освещено в следующей книге о гражданской войне. Там будет сделано много выводов из белогвардейских оценок, взятых из пражских архивов. Я же подтверждаю в своей монографии проблемы казачества, поставленные вами в книге «Тихий Дон».

М.А. В истории казачества много путаницы. Взялись за эту историю люди, которые совершенно не знают казачества, да и как можно написать правдивую историю о казаках в революции и гражданской войне, не зная предшествующей истории казачества. Как известно, доступ к казачьим архивам до 1955 года был закрыт. Поэтому их концепция строилась на буржуазной историографии. Я тоже был приписан к Майкопской 14-й дивизии, а после революции, как известно, было ограничение на призыв в армию из Донской области. Понял я тогда, что ограничение распространилось не только на казаков, но и на все донское население. Я тоже иногородний. В 1934 году рассказал об этом Сталину, несправедливо поступили по отношению к казакам, расказачили и лампасы сняли. Позвонил тогда Сталин Ворошилову, упрекнул его, почему не берет казаков в авиацию, в бронетанковые механизированные части. После этого ограничения были сняты, а кавалерийским частям вернули казачью форму.

Д. Б. Я был в Старочеркасском музее-заповеднике. Очень хорошо, что там решили сохранить все памятники. Надо, чтобы весь остров сохранил следы разинского периода, тогда это будет подлинная история. На пути его создания много препятствий, подобных тем, которые стоят на моем пути с опубликованием этой монографии.

М.А. К сожалению, у нас многие руководители, которым поручено заниматься памятниками, смотрят на них как на списанную вещь. Мы решили вопрос о музее и его дальнейшем развитии через обком партии. Надо поставить дело так, чтобы там работали заинтересованные люди, любящие свой донской край и Россию. Не обойтись и без людей с учеными степенями. История Дона, как и Запорожской Сечи, являет собой блистательную историю в судьбах России. Они перекликаются со «Словом о полку Игоревен. Так делать нельзя, как поступили с памятником Степану Разину на Лобном месте. Что это?.. Недоумие?.. Нет!

Затем собеседники перешли в столовую, пили чай, обменивались шутками. Михаил Александрович согласился прочесть рукопись и дать отзыв. Насчет издания книги написал письмо Волобуеву, а рекомендацию обещал написать после прочтения.

7. VII.72 г. М.А. Шолохов написал письмо в издательство тов. Волобуеву:

«Уважаемый Павел Иванович!

Работа доцента Ростовского-на-Дону университета тов. Бабичева Д.С. «Донское казачество в трех русских революциях» представляет, на мой взгляд, значительный интерес уже по одному тому, что это первый серьезный труд по-новому, подлинно с марксистско-ленинских позиций освещающий историю Донского казачества в первую четверть XX века.

Несмотря на вполне определенную ценность диссертация Бабичева все же нуждается в умной редакторской правке не столь уж значительной по объему работы.

Прошу Вас помочь тов. Бабичеву в этом отношении. Хочется, чтобы слово об истории казачества прозвучало полновесно

1. VI 1.72 г.

Ваш Шолохов».

9 июля

Утро. Звонок из Москвы. На проводе приемная А.И. Косыгина. Докладываю М.А., он наверху (второй этаж), прошу переключить разговор на его кабинет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.