1 февраля, четверг

1 февраля, четверг

 К вечеру прочитал с паузами на другие дела две главы из романа Алексея Упатова – это его дипломная работа. Завтра утром напишу рецензию. Рождается еще один в будущем крупный мастер. В каждом моем выпуске есть такой весомый «крупняк», иногда пара. В прошлом выпуске это Сережа Самсонов и Денис Савельев.

Путин – Сталин.

В четыре часа был на собрании бюро по прозе. Перед этим зашел к Гусеву, который только что написал рецензию-представление на Виталия Бондарева. Как всегда, он прозорлив и точен. В краткой рецензии есть намек, что именно «безхозность» парня виновата в сложностях с его дипломом. Я с этим согласен, чувствую и свою вину, поэтому занимаюсь этим очень одаренным, но бесшабашным молодым человеком. Виню также Е. Рейна с его «тактикой» последнего года. Заболев, когда не мог с ребятами заниматься, он все время финтил, каждый раз подтверждая в понедельник, что придет на семинар во вторник, – и не приходил. Именно поэтому мы ребят из его семинара не передавали другому мастеру, и вот результат. Здесь у меня вина перед чужой судьбой. Валера очень талантлив, но не напитался, не получил того, что могло бы его развернуть, как поэта.

На бюро недолго, но хорошо поговорили о сегодняшнем дне. Лида….. рассказала о встрече поэтов в «Новом литературном обозрении». Мат, который еще совсем недавно был постоянным и модным элементом в стихах, вдруг исчез, будто вымер. Ирина Прохорова стала вдруг немыслимой патриоткой. Интересно также говорил ……. Это была

Иногда начинает казаться, что история господина Чахмахчана преследует меня. Не успел я ознакомиться с его досье, как он опять дал о себе знать. Сегодня, как иллюстрацию рассказов Путина про коррупцию, показали по телевидению, как его наконец-то арестовали. Он, оказывается, гипертоник и до сих пор, с момента его первого показа по телевидению, парился в больнице. Есть ли еще в стране гипертоник, который так долго сносил бы эту счастливую пытку? Телевидение показало извлечение бывшего сенатора из медучереждения и попытку представить его прокурору. Также сказали, что Верховный суд лишил его неприкосновенности еще 8 декабря, так сказать, на выездной сессии непосредственно к одру в больнице. В прокуратуре Чахмахчан не пожелал говорить или давать какие-либо показания, тогда его сразу же отправили в суд, который вынес постановление о взятии бывшего сенатора под стражу. Адвокат подследственного, естественно, действия властей опротестовал, но апелляция будет рассматриваться только в марте.

По одному из каналов телевидения эта история была продолжена председателем Счетной палаты С.В. Степашиным. Именно к нему обратилась жертва вымогательства, когда вызрела ситуация со взяткой, которую армянский зять и его армянский тесть вытягивали из фирмы. Сергей Вадимович не того сорта человек, чтобы подобное замять. О предстоящей операции он поставил в известность президента страны, Патрушева (ФСБ), Нургалиева (МВД) и Миронова (сенат). Полагаю, эти высокие чины до последнего надеялись, что сенатор одумается, передачи взятки не будет. Но, к сожалению, мздоимство пересилило осторожность.

Теперь целый рассказ о журнале «Юность», вроде бы осиротевшем после смерти Виктора Липатова. Все оказалось не таким простым и трогательным, как виделось сначала. По словам Максима Замшева, Липатов практически журнал перед смертью продал, то есть сознательно его банкротил. Как некое свидетельство в рассказе фигурировала новая квартира дочери Липатова в районе Чистых прудов, где даже кладовка или сортир продаются за немыслимые деньги. Будто бы сам Липатов говорил, что эта квартира стоила 50 тысяч долларов. Именно на такую сумму журнал в свое время получил транш от некоего литовского бизнесмена, русскоговорящему сыну которого и должно теперь перейти издание, редакция уже всего лишь «субарендатор». Естественно, знаменитый бренд и помещение, которое Москва сдает журналу по льготной аренде, стоят дороже. Максим говорит, что, может быть, придется в журнале дежурить, чтобы он не ушел в другие руки. Ситуация похожа на ту, что складывалась в Союзе писателей России после путча, когда администрация центрального округа столицы решила наложить лапу на здание на Комсомольском проспекте.

Во время этого рассказа у меня в сознании промелькнула скромненькая мысль: почему мне по этому поводу никто не звонит? И вот, не успел я придти домой, позвонили.

Естественно, позвонила Эмилия Алексеевна Проскурнина, которая в «Юности» проработала 35 лет. Практически она повторила мне все то, что я уже слышал. Детали заключались только в удивительной скрытности Липатова, его умении никому в журнале не платить. Весь разговор свелся к тому, что новым главным редактором должен стать я. Мне тут же пришло на память, как один раз у меня уже сожгли квартиру, когда я стал «новым ректором», и что мне сейчас 71 год. Но загорелся, подумав, что этот журнал я мог бы сделать, особенно при моей близости к современной молодежной прозе. Теперь все думаем. Технически право на выбор редактора имеют четыре человека: две бухгалтерши, Эмилия Алексеевна и сегодняшний зам. главного редактора Д……….. Журналу нужно крупное имя, чтобы жить дальше.

2 февраля, пятница.Вся сегодняшняя пресса откомментировала историю Чахмахчана. «Российская газета» пошла немножко дальше, обобщив проблему:

За последние несколько лет были лишены своих полномочий несколько десятков сенаторов. Некоторые из них покинули верховную палату по причинам, прямо или косвенно связанным с криминальными делами.

К примеру, экс-сенатор от парламента Башкирии Игорь Изместьев был арестован в конце прошлого года и находится под стражей. По версии следствия, он причастен к убийству, уходу от налогов и взяточничеству.

Недавно Генпрокуратура возобновила уголовное дело о хищении 290 миллионов долларов в отношении бывшего замминистра финансов и владельца компании «Северная нефть» и экс-сенатора Андрея Вавилова.

Экс-сенатор от Эвенкии Василий Шахновский за уклонение от уплаты налогов получил срок лишения свободы, правда, условный.

Отдел по особо важным делам прокуратуры Челябинской области расследует уголовное дело по факту фальсификации документов о награждении четырех жителей регионаорденом Красной Звезды. Один из фигурантов этого дела — экс-сенатор Владислав Жиганов. Кроме того, он подозревается в убийстве капитана милиции.

Бывший сенатор из Новосибирска Алексей Мананниковобвиняется в мошенничестве при усыновлении детей, в результате чего новозеландской фирме был причиненущерб на сумму 90 тысяч евро. С него была взята подпискао невыезде.

3 февраля, суббота. Уже в восемь часов обычным экипажем выехали из Москвы. Заехали в Ракитки, оставив там две канистры с соляркой, и столько же повезли в Обнинск. По дороге заскочили в «Перекресток», где я купил домой овощи, мороженое, которое любит В.С., запасся растительным маслом, моющими средствами и прочей необходимой в хозяйстве продукцией.

Все, как обычно: топили печку, звонили К.И., чтобы он включил отопление. Начал в своей маленькой комнате читать Тагунову, пока Витя топил баню, а С.П. занимался обедом. После бани, из которой я вылез довольно быстро, опять читал диплом Насти. Как обычно в Обнинске, после бани смотрю программу «Максимум» с Глебом Пьяных

4 февраля воскресенье. Определенно, я не обладаю тем небрежным профессионализмом, который позволяет «приблизительно» делать ту или иную работу. Я ведь помню роман Тагуновой еще по первому чтению, только бы листануть и написать просторную и велеречивую рецензию. Так нет, я весь день вчера этот роман перечитывал, делал пометки, сегодня в семь утра, подстегнутый беспокойством, проснулся и, естественно, не заглядывая в свои записи, быстренько написал отзыв. Возможно, здесь я руководствовался только что мелькнувшей идеей составить некую книжечку под названием «Курс». Собрать все мои рецензии, а может быть, и не только мои, и издать совместно с отрывками из прозы ребят. Могло бы получиться очень неплохое пособие. Особенно сейчас, когда уже в нескольких университетах открылась наша специальность – «литературное творчество». Но это все в будущем, в моих неосуществимых планах. А пока – отзыв на Настю Тагунову.

Пять лет назад Анастасия Тагунова после окончания средней школы поступила к нам в институт на компенсационное, т. е. платное обучение. Зничит вчерашняя абитуриентка твердо для себя представляла, что она обладает неким желанием и рядом идей и наблюдений, о которых хотела бы сообщить миру. Собственно, с таким внутренним желанием в институт поступают все. Анастасия, видимо, хотела только получить ряд навыков и приемов, освоить возможности русского языка, чтобы она яснее и полнее смогла сформулировать, в первую очередь, свое послание людям. И если не смотреть в свете новых экономических и политических задач общества на институт, как на некий парник по выращиванию строго регламентированного продукта, тестированного клеймом вульгарного извода соцреализма, то свою задачу и институт и Анастасия Тагунова выполнили. При этом есть ряд замечаний и соображений.

«Закон неваляшки» небольшой роман, который можно определить, как роман самовоспитания или роман о личной жизни молодой женщины, вполне соответствует жанровому определению. Во-первых, там есть любовная история, и даже не одна, и есть определенная картина общества, эпизоды городской жизни и быта. Во-вторых, хотим мы или не хотим, это роман становления. Героиня в метаниях пытается найти ту точку внутреннего равновесия, которая поможет ей обрести размеренный взгляд на жизнь. Отсюда в заголовоке романа – неваляшка, куколка на скругленном основании, центр тяжести у которой всегда оказывается внутри. К сожалению – и с моей точки зрения, это серьезный недостаток – героиня почти полностью лишена социального интереса, ее духовные поиски не выходят за личную сферу.

Я думаю, здесь сознательная установка, потому что все произведение лежит в области не очень привычных для русской литературы гомосексуальных, то есть однополых, а в данном случае лесбийских отношений. Здесь ничего не поделаешь, так сложилось, таково послание, которое Тагунова шлет этому миру. Можно только констатировать, что Анастасия проявляет определенное личное мужество, представляя на защиту этот роман, хотя я далек от того, чтобы объединить личность автора и ее героинь.

Что получилось? Почти все без исключения персонажи, населяющие небольшое произведение, – женщины. Это сделано бестрепетно, прочно, запоминающе. Ярко и рельефно получился даже муж героини художник Сергей, вполне нормальный мужик, которого устраивает это партнерство. В этой паре уважение к личной жизни каждого, а у Сергея и понимание того рокового дара, которым наградила природа его жену. В романе есть язык, своеобразный, я бы даже сказал свой, с излишне повышенным ассоциативно-интеллигентским тонусом. В этом отношении Анастасия типичная постмодернистка, и читать ее интересно, хотя слишком много цитатных, выражаясь ее языком, «примочек». Будто Тагунова хотела бы спрятать за этим языком содержание, его своеобразную недостаточность. Будто во чтобы то ни стало хочет доказать свою литературную идентичность и, в первую очередь, через повышенную «духовность». Беру последнее слово в кавычки. Будто пытается написать на таком же высоком интеллектуальном уровне, как и в известном романе ленинградца Александра Инонена. Так не получается, градусом ниже, еще больше уходя в подпольные, маргинальные катакомбы.

Послание, на мой взгляд, состоялось. Получился и диплом, не являющийся традиционным для Литинститута, но вполне по качеству письма соответствующий квалификационным требованием. Будем ожидать от Анастасии Тагуновой ее новой волны.

Около одиннадцати отправился гулять. Вчера, когда уезжали из Москвы, было 14 градусов, сегодня – уже 6, ночью немного снежило. Где-то на протоптанных в снегу тропинках встретил коменданта Константина Ивановича. Он долго словоохотливо рассказывал, как в этом году грабят дачи. Контингент рыскающих если не сменился, то расширился. Перед самым Новым годом на участки зачастила молодежь, школьники и лицеисты. Им нужны были деньги на праздники. Телевизоры из домов не тащили, с ними много хлопот, но выламывали цветные металлы из всех домашних приборов. Смешной случай: когда охрана схватила малолеток, уже прошедших маршем по нескольким участкам, то приехавшая молоденькая следователь заявила, что в руках ведь у них ничего нет, значит они еще ничего на даче не взяли. Потом выяснилось, что один искатель лома цветных металлов уже попадал в милицию по такому же делу.

Прочиталработу Светланы Коноваловой. Диплом, конечно, жидковат, но меня удивляет, как быстро девочки освоили азы профессионального письма. В течение дня написал отзыв, при этом придумав еще и название для ее повести и для рассказа.

Дипломная работа Светланы Коноваловой не содержит ровно никаких открытий. Здесь повесть «Маршрутки ходят не по расписанию» и рассказ «Сезон бабочек» со вполне бытующими в литературе темами. Повесть – о внезапно обретенном, трагически утраченном счастье, вернее даже невозможности счастья; рассказ – о бесцельно потраченной жизни с нелюбимой женщиной. Написано все это ровно, размеренно, без всплеска адреналина, письмо скорее информативное… В общем, повесть и рассказ с темой, наиболее известной молодежи, – о любви. Скорее всего, социальный и бытовой опыт повести – это опыт самой выпускницы. Его иногда недостаточно. Но здесь все простительно, она слишком молода. В отличие от поэзии, юный возраст в прозе – не недостаток.

Однако есть в работе и свои достоинства, свидетельствующие (если они разовьются, конечно), что при своем вполне профессионално-адекватном письме Светлана Коновалова только в начале пути.

Первое – это конечно, отсутствие у молодого прозаика каких бы то ни было претензий на шедевр. Зараза эта в институте весьма распространена и к хорошему обычно не приводит. «Закрыть тему» еще никому не удавалось, даже покойному Сергею Островому.

Второе достоинство – простое, ясное изложение того, что автор знает. Это иногда приводит к отличным результатам, особенно когда Светлана пользуется, что вполне понятно, нажитым «семейным» материалом. В качеств примеров здесь можно привести прекрасную сцену на кухне с бабушкой, замечательный эпизод в ресторане, когда журналистка встречается с неким новомосковским кавказцем, сцену в поезде Минск – Москва и многое другое. И не очень ли строго судим мы о литературе по некоему общему тону, приему, «туманности» языка? Может быть, смысл ее и в простом, с подробностями, рассказе?

Третий бесспорный этаж удачи Светланы Коноваловой – это отсутствие в ее молодом повествовании какой-либо чернухи. Я охотно представляю себе, что чернуху писать легче – она выразительнее сама по себе. Удачей в этом смысле является образ основной героини, Это вполне нормальная девушка без криминальной биографии, вредных привычек и сомнительных знакомств. Не побоюсь сказать, что она представляет тот слой интеллигенции, который без претензий, скромно, не уравнивая себя со звездами и не опускаясь до маргиналов, несет, как родовую травму, свою российскую миссию: лечить, учить, защищать от неправды, строить и информировать.

Что мы имеем в целом?

Я полагаю, работа вполне кондиционная, с замечаниями должна быть защищена как дипломная. Мы имеем молодого человека, в данном случае девушку, перед которой многое может открыться в литературе, если она по-прежнему будет думать, наблюдать и преодолевать себя.

Еще днем, рыдая, звонила Генриетта: отказался от участия в жюри Андрей Смирнов. Как всегда, тут же появилась какая-то третьестепенная кандидатура, вроде художника, ставшего режиссером. Я это дело сразу прервал, предложив в качестве кандидатов Говорухина и Масленникова. Ах, ах, Масленников на нас так обижен! Это с одной стороны, из телефонной трубки. А из комнаты В.С. иное: Говорухин никуда не поедет, он заканчивает сейчас новую картину. В разговоре выяснилось, что везде маленькие забастовки. Людмила Алексеевна бастует, пускай-де звонит Есин, с его авторитетом. Ну, я и позвонил и довольно быстро договорился, Игорь Федорович, конечно, высказал мне свои обиды, но зла долго он не держит – согласился.

6 февраля, вторник. Накануне звонил А.Н. Ужанков – надо бы подписать отчет в министерство. Но было уже три часа дня, я только что вернулся домой после посещения «Литературки» и «Российского колокола», договорились, что встретимся сегодня утром. Приехал к десяти, до встречи с А.Н. переделал кучу дел и узнал все новости. Самое главное – приходили две мои красавицы, Света Коновалова и Ксюша Туманова, чьи дипломы я вернул на доработку. Сдав последнюю свою сессию, девы невероятно похорошели, так элегантны, так милы, так хороши. Не дремлет ли во мне комплекс набоковского героя?

К сожалению, у Ксюши, которая пишет и копает, конечно, более глубоко, нежели Света, с дипломом не все в порядке. Ее переполняют видения жизни, рядом с отдельными прекрасными сценами есть какие-то длинные обсказы и слишком много подробностей животного характера. Во время консультации поговорили с ней о сексуальных проблемах в литературе. От этого я торопею, но замечания надо делать.

В конце дня был опять в «Российском колоколе». Наводил кое-какую конформистскую правку в своих дневниках и вставлял в свою статью о Григоровиче фрагменты, выброшенные в «Литературке». Не осмелился только вставить самый последний фрагмент, который, может быть, и несправедлив. О добровольном уходе балетмейстера из Большого мне в статью впарили, по моим сведениями его просто выставили. Еще Покровский описывает ситуацию, когда можно было придти в театр и увидеть на доске объявлений приказ министра о твоем увольнении. Что сейчас волноваться и вспоминать о бездумном увольнении. Жаждали новизны и открытий? Ну и что получили вместо балетов, со своим творцом вошедших в историю искусств? Вот в оперу не пришла на свой юбилей Галина Вишневская. А как поступила бы Галина Уланова, доживи она до настоящего времени?

Чуть-чуть не успел домой к приезду В.С. после гемодиализа. Я за нее очень волнуюсь, она потихоньку теряет бытовую ориентацию, путает и забывает слова. Тем более сегодня велики колебания температуры: утром было 3-4 ниже нуля, метель, а к вечеру пошли холода, обещают чуть ли не 20 градусов. Вот тебе и глобальное потепление. В.С. вошла в квартиру минут за десять до меня и не сняла ее с охраны. К нам уже ехал патруль, когда я дозвонился до диспетчера, пришлось объясняться.

Но вот что поразительно: стоит ей сесть за компьютер, и ни тени каких-то сбоев в мышлении. Я поражаюсь ее интеллекту, наблюдательности и умению думать. О похожем случае рассказала мне в институте Маша Зоркая. Ее мать, знаменитая Нейя Зоркая, когда в болезни начала терять память, все равно ездила в институт читать лекции. Она садилась на стул в аудитории и сразу оказывалась прежней Неей Зоркой. Все помнила, за всем следила, все держала в сознании и точно формулировала.

Как все быстро летит, я так зримо помню Валю еще ослепительно молодой, уверенной в себе и решительной. А как она была хороша в сорок лет, когда мы ездили с ней на пароходе по каналам…

Вечером говорил по телефону с В.Г. Распутиным – он обещал подготовить приветствие для фестиваля в Гатчине. Боюсь, что фестиваль уже почти перестает меня интересовать.

7 февраля, среда. Встаю очень рано, привожу в порядок дневник и читаю работы студентов. Сегодня перепечатывал рецензию на диплом Светланы Коноваловой. Свой собственный роман забросил и, похоже, потерял к нему какой-либо интерес.

Утром Валя вдруг упала возле телефона. Она к этому относится спокойно, как ребенок, тут же как бы забывая, что случилось.

В 11 уехал в «Икею», покупал всякую мелочь и пытался дозвониться до Сережи Кондратова. Если бы кто-нибудь знал, как тяжело быть просителем. Днем читал Рому Подлесских – рассказы его прочел раньше, но вот из биографии узнал, что он полулитовец. Вот рецензия на Романа.

Роман Подлесских поступил к нам в институт с двумя прелестными рассказами, которые я до сих пор помню. В них описывалось замечательное время молодой влюбленности, велосипед, жара, прекрасные пейзажи, открывающиеся перед незамутненным взглядом. Рассказы были так хороши, что у меня создалось ощущение иной, более взрослой, руки. За пять лет учебы отношение Подлесских к жизни, конечно, сильно изменилось, как он сам замечает в своем предисловии, – произошла определенная социализация взгляда, ему захотелось проникнуть не только во внутреннюю жизнь своих героев, но и познать те процессы, которые происходят в обществе, посмотреть, как его герои вписываются со своим мировоззрением в эти процессы. Одно только не изменилось, а я бы сказал – даже окрепло и заматерело: письмо, его твердый и определенный характер. Здесь невольно думаешь, сколь много в литературе значат такие вещи как рассказ, тема, ясное изложение, определенность авторской позиции.

Два рассказа, с которыми Роман Подлесских заканчивает институт, носят название: первый – «Близкие люди», второй – «Жека Жуков, сын таксиста и талантливый балалаечник». Это уже нечто другое, чем влюбленность, велосипед и солнце над головой. Уже в названиях видна определенная ирония, которая так отчетливо раскрывается в самих рассказах. Роман на этот раз взялся за специфическое исследование того феномена русской жизни, которое мы, опять же не без иронии, называем «новые русские».

Действие первого рассказа протекает в безвкусном краснокирпичном новоделе русских богачей. Умирает хозяин, естественно, бывший советский бонза, наворовавший себе первоначальный капитал. Наследники принимаются за работу. Сын хозяина, как говорится, вор уже «в законе», его жена, которую покойный хозяин в свое время у него же и отбил, её дочь, решившая с частью наследства уйти в монастырь, и сестра покойного – настоятельница монастыря. Тут же, на авансцене рассказа, действует и любовник хозяйки, сравнительно молодой женщины, могущий дать сто очков вперед и ее покойному мужу, и пасынку, – массажист, выдающий себя за врача-кос-метолога. И каких только событий здесь не происходит! Подлог, измена, ложные подписи, фальшивая милиция, фальшивый нотариус, взятка, клевета… Если посмотреть – все приёмы, используемые в свое время Достоевским, Бальзаком, Драйзером.

Действие другого рассказа происходит также в богатом особняке, но это уже не безвкусный кирпичный ангар, описанный в первом рассказе, а старая дворянская усадьба с колоннами и стильной мебелью. Её хозяин – директор кондитерской фабрики, совершающий очередной шаг в жизни: его собираются выдвинуть в Государственную думу. По этому по-воду в нужном месте собираются нужные люди. И вот в качестве некоего приглашенного специалиста в этом мире очень простых и прямых отношений, где присутствуют и два готовых на всё кавказца, появляется виртуоз-балалаечник Жека. И так уж строит Подлесских свой почти сказочный сюжет, что он-то и оказывается законным наследником и дворянской усадьбы, и, похоже, самой кондитерской фабрики.

Я не зря употребил слово «сказочный» – сказка всегда является тем, к чему мы внутренне готовы, чего нам очень хотелось бы. Поэтому и некий намек возникает в названии «сын таксиста», и как ирония звучит название «Близкие люди».

Так что же, собственно говоря, пишет Подлесских? Это, конечно, не тот реализм, к которому мы привыкли, хотя сила убедительности его писания такова, что все, находящееся даже вне логики и юриспруденции, выглядит реально. Но все-таки это – гротеск, уродливые гримасы жизни,которые этот парень, в17 лет поступивший в Литинститут, сумел разглядеть и теперь, как писатель, начинает им сопротивляться.

Полагаю, что эта дипломная работа вполне заслуживает быть успешно принятой и защищенной нашим высоким собранием.

Вечером смотрел «Апокалипсис» Мела Гибсона. Это жизнь и война индейских племен между собою в Америке – не решаюсь сказать Северной или Южной – до прихода испанцев. Здесь есть что-то из того, что я видел в Мексике: пирамиды, человеческие жертвоприношения. Но одновременно и редкостная воля к жизни и совершенно гуманистические семейные отношения. Ведь они-то вечны. Рядом с этим «Апокалипсисом» фильм Кополы кажется более мягким, несмотря на музыку Вагнера и вертолетную атаку. Фантазия невероятная. Каждому веку свой апокалипсис. Когда герой, которого преследуют враги, выбегает из леса, то видит каравеллы приплывшего в эти страны Кортеса. Мир человека всегда ужасен.

8 февраля, четверг. Несколько раз звонил Ф.Ф. Кузнецов и передавал через своих присных, чтобы я пришел на исполком. При этом все предупреждали, чтобы пришел с паспортом. Я, естественно, сразу понял, что ему нужно, чтобы я подписал у нотариуса какую-нибудь бумагу о попытке продажи Дома Ростовых. Так оно, в общем-то, и случилось. Схватила меня молодая юрист с голым, по моде времени, пупком, несмотря на зиму, и повела подписывать типовую бумагу: не присутствовал, не голосовал, ничего о продаже Дома Ростовых не знаю. Но зато посидел на секретариате и опять оказался в курсе всех писательских событий. Все это напомнило старые советские дела с табельным обсуждением текущих проблем. Началось все с большого плана мероприятий, которые «были выполнены» или их надо бы выполнить, план за вторую половину прошлого года и план на нынешний год. Счет здесь шел на мероприятия. Некоторые из них были связаны с поездками по странам СНГ и за рубеж. Вот почему так все стремятся в начальство – именно оно путешествует за госсчет. Это и многое другое Ф.Ф. докладывал с упоением. В его речи мелькали звонки в администрацию президента, имена и фамилии совершенно мне незнакомые. Обо всем этом Ф.Ф. говорил, наслаждаясь своей ловкостью. Так раньше с придыханием говорили о ЦК, причем, ощущение было, что непосредственно человек общался с Центральным Комитетом, а не с каким-либо мелким чиновником из аппарата. Мираж ощущения, что снова заработала машина писательского министерства.

В меню наших писательских действий намечены челночные маршруты по тем странам СНГ, которые еще хотели бы писательской дружбы. Возникла старая мысль, что страны, связанные с мусульманством, вдруг почувствовали, что без посредничества русского языка их литературе не быть переведенной на другие языки, особенно на английский, французский, немецкий, и будто поэтому они возвращаются в поле влияния русского языка. Совсем, по-моему, это не так или почти не так. Переводы на русский и на другие языки в свое время – это не только помощь «языка посредника», но в первую очередь политика, часто дипломатический нажим советской власти. Здесь бы надо говорить о потере качества и нашей литературой, и литературой ближайших стран.

После плана за прошлое и на будущее заговорили о годе русского языка, который президент объявил указом. Подобие писательской организации почувствовало тут священное слово «финансирование». Ах, как писатели хотели бы стать чиновниками! Указ сам довольно безлик и имеет скорее политический характер, предвыборный, мне показалось, что главным здесь для президента стало электорабельное слово «русский».

В этих планах было тоже много того, что мы называли боевым русским словом «мероприятие». Главное из них это серия каких-то вечеров с основным в Колонном зале. Подразумевалось, что здесь поэты и писатели, а также актеры-исполнители будут читать стихи и прозу старых писателей для собственных матерей, отцов и родственников.

Вот тут я не выдержал и сказал несколько слов. Тезисы были для меня знакомые: во-первых, не на что надеяться, пока наша патриотическая литература будет оставаться такой, какая она есть. Во-вторых, ребята, а что мы в связи с годом русского языка сделаем для читателя? Его как нет, так и с нашей литературой не будет. У меня даже возникло предложение, которое старые, привыкшие к комфорту писатели, не приняли: договориться с министерством связи и в одни день провести день поэзии в большинстве почтовых отделений страны. Себя показать.

Не могу, чтобы не вписать небольшую историю. Она возникла вне повестки дня, а так, во время очередного стенания по поводу бесправного положения писателей. Естественно, вспомнили старые времена, когда за книжку платили столько, что на эти деньги можно было прожить пару лет. Сейчас, жалуются писатели, сплошь и рядом, если даже у них выходит книга, то денег они почти не получают. Ах, старые времена! Вот тут и вспомнил о том, как в свое время возникла легендарная ставка в 300 рублей за лист. Случилось еще до войны. Сталин будто бы вызвал кого-то из начальников аппарата агитпропа – посоветоваться относительно вознаграждения писателям. Долго гадали о критериях. И, наконец, непредсказуемый Сталин задает вопрос: «Сколько приблизительно получает в месяц полковник?». Дальше все ясно. Сталин задает следующий вопрос: «А сколько может писатель написать за месяц?» Вот тут и всплывает мистический печатный лист – 24 страницы машинописного текста.

Ну, а дальше начали рассказывать жуткие истории, связанные с продажей Дома Ростовых. Например, как изуродовали юрисконсульта Брайнину, разбив ей ломом лицо. Говорят, что некоторое время вынужден был скрываться Арсений. Мне его очень жалко, но как ему помочь, не знаю. В большом торжественном кабинете, в том самом, где сидели, управляя эпитетами и восклицательными знаками, Фадеев и Марков, на камине к стене прикреплена, как оберег, большая фотография Путина и Михалкова. Но ощущение, что снова заработала машина писательского министерства, так и осталось миражом.

В связи с днем русского языка и желанием проводить мероприятия чужими силами, которые называются совместными, на исполком был приглашен и Литинститут. Его представлял Ужанков, который, по-моему, остался шушукаться с Ф.Ф. Б.Н.Т. где-то то ли в отъезде, то ли в огородах. Его перемещения, как график президента, держится в тайне. Один год его правления уже прошел. Где институт русской культуры? Где прибавление зарплаты, «чтобы преподаватели не мотались по другим вузам»?

В институте обедал с Мих. Юрьевичем, ходил в книжную лавку и взял на прочтение роман Л. Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» и роман Анатолия Салуцкого «Из России с любовью. Роман о богоизбранности». Буду читать.

Вечером был сначала на концерте, а потом и на фуршете в Зале Чайковского. Это творческий вечер Александра Клевицкого. Как Саша добился такого невероятного успеха, очаровав «Национальный центр поддержки искусства и сохранения наследия», «Национальное музыкальное издательство», «Российский государственный музыкальный телерадиоцентр», «Концертный зал имени П.И Чайковского», я не знаю, вроде бы главный спонсор – его брат. Когда Саша об этом со сцены объявил, я, сидя в первом ряду, заорал: представьте, дескать, брата. Представили. Милый, как Абрамович, парень, что выдает в нем деловую хватку. РАО в участии в этом вечере не призналось, но билеты нам на первый ряд по 1000 рублей, видимо, купили там. Я сидел рядом с Олегом Ивановым и ……

Наверное, из-за любви этих организаций и денег брата Саша собрал много первоклассных коллективов. Было даже несколько хоров, и хоры, кстати, у Саши лучше всего получаются. Несколько номеров были великолепны. Я, уже придя домой, все гудел про себя о «солнце Рима». Не всегда получается у Саши, когда он начинает считать и подлаживаться. Он написал какие-то песни на слова Рубальской, Резника, Ряшенцева и даже Примакова, все это не лучшее, хотя я люблю. Оформительскую музыку Саша, конечно, пишет превосходно, но в его симфонических экзерсисах слишком много цинтона.

9 февраля, пятница.Утром мороз чуть ли не 20 градусов, я долго раздумывал, брать машину или не брать: расписание у меня серьезное. Сначала к двум на просмотр и дискуссию в «Российской газете» о документальном кино, а потом к шести надо ехать в театр им. Гоголя на премьеру «Театрального романа». Победила моя трусость: зачем ехать по скользкой дороге и искать, где ставить машину на улице Правды.

Темой для дискуссии стал просмотренный здесь же фильм Оксаны Фоминой. Кто-то назвал его фильмом о Бродском, хотя там с поэтом лишь один фрагмент. Именно по этой причине, его и сняли с экрана первого канала. В общем, повезло, посмотрел очень интересную картину. Это рассказ о семье знаменитого литературоведа Томашевского. Здесь две героини: дочь Томашевского, кажется Зоя, и внучка, дочь Зои Настя (?). Огромная квартира в центре Ленинграда, невероятные связи этой семьи, и профессиональные, и дружеские, достаточно сказать, что ближайшим другом была Ахматова. Есть письма, раритеты, воспоминания. Главный рассказчик дочь Томашевского Зоя, очень старая женщина. Надо представить себе ее феерическое детство. Зоя архитектор-дизайнер. Она, кстати, оформляла знаменитое кафе Вольфа и Беранже, связанное с именем Пушкина. Но времена меняются, меняются и вкусы. В знаменитом кафе, охраняемом, казалось бы, на века, памятью «нашего всего», теперь нет уже прежнего интерьера, да нет и самого кафе, теперь там пиццерия. Настя, внучка Томашевского, попала в пожар, она еле ходит. Но еще может работать, она художник, специалист по гобелену. Ее последняя работа – гобеленовый портрет Анны Ахматовой по знаменитому портрету Альтмана. В общем, в итоге – две старые, больные женщины. Дочь пыталась сохранить квартиру отца и превратить ее в музей современной литературы. В конце фильма показан уже разрушенный отчий дом, там что-то реставрируют, строят заново, земля в центре города дорогая. Две старые женщины переехали в дом престарелых архитекторов. Фильм огромный – два часа. Но в него аккуратно вставлен еще один фильм.

Совсем молодым в этот литературный дом попал молодой Бродский. Он даже некоторое время там жил. Никакого адюльтера, просто дружеские отношения. Были письма, интереснейшие. Когда у хозяйки дома родилась дочь, то вдруг необыкновенная привязанность возникла между очень маленькой девочкой и тогда еще молодым поэтом. И здесь тоже началась шутливая, на два адреса – и девочке и маме, а может быть и литературе, переписка. Интересно, неожиданно. Рождает много раздумий.

Оксана Фомина, молодая женщина, автор и режиссер фильма, знакомит со своей версией запрета фильма праводержателями покойного поэта. Дело не в коммерческой составляющей. Фонд, держащий все права, готов даже компенсировать потери от 57 купюр, которые они предлагают сделать в фильме. Что останется? По мнению Фоминой, дело в том, что праводержатели не хотят прецедента. Потому-де, что боятся: в этом случае «откроются сундуки писем» Бродского, хранящиеся у разных людей в России, которые не очень хорошо покойного поэта представляют. У меня другая точка зрения на эту проблему.

Есть еще деталь. Ленинградская переписка – «Ангело-почта» – оказалась проданной. Именно проданной. Видимо, через посредников эту переписку получил все тот же фонд, занимающийся финансовыми и прочими делами Бродского. Деньги были нужны, чтобы купить место для себя и дочери в доме ветеранов.

Я не могу сказать, что фильм замечательный, но он позволяет многое домыслить по поводу биографии поэта. Я-то думаю, что деятелям культуры такого калибра ничего повредить не может. Любая версия, даже домысел, работает на миф. А «сундуки», если они есть, в литературе всегда бывают открыты. Я думаю, что неприятие фондом этого фильма связано с двумя обстоятельствами. Во-первых, у человека, не очень вчитывающегося в контекст «детской» переписки, неизбежно возникнет мысль о «комплексе Набокова». Второе, что, наверное, раздражало фонд, это именно «встроенность» биографического материала о Бродском в биографический материал о других людей, где сам Бродский становится иллюстрацией. Меня смутила «продажа» писем, что бы по этому поводу не говорил, когда был еще жив, сам Бродский.

Как бы я хотел пофилософствовать на этой встрече, поговорить о документальном кино как таковом, которое все отчетливее и отчетливее становится искусством «неправды». Но уже в пятом часу я ушел с дискуссии: дорога до театра с пересадками, а метро для меня транспорт не вполне освоенный.

В театре попил чаю у Сергея Яшина в кабинете, который весь увешан картинами Елены Качалиной. Я думаю, сейчас она одна из лучших театральных художников России. Вот и новый спектакль, по булгаковскому «Театральному роману», она оформила блестяще. Спектакль идет на малой сцене, которую я так люблю. Выгородки сделаны из зеркал, на которых фрагменты рукописей Булгакова. Это, конечно, удача и театра и актеров. Здесь не знаешь, кого хвалить, но я думаю, что успех в театре в первую очередь зависит еще и от качества самой драматургии. Мне было особенно интересно, потому что я знаю здесь каждый эпизод. Правда, постановщик кое-что добавил из репетиционных стенограмм Станиславского. Два «основателя» театра в спектакле, в отличие от романа, соединены в одном. Василия Ивановича, ну, конечно, это Станиславский играет во всем своем актерском блеске Олег Гущин. Когда он выходил на поклон, я подарил ему «Марбург». Я очень серьезно принялся думать, как бы написать о нем статью.

Уже несколько дней пытаюсь дозвониться до Сергея Кондратова. Ах, как трудно быть в положении просителя. Звонил В.Г. Распутину – он согласился сделать телевизионное выступление для фестиваля.

10 февраля, суббота. В Сопово, куда уехали уже в 7 утра, возился с окнами – набивал штапики на рамы, и с отоплением, которое, наконец-то, вроде бы вошло в строй. Падает снег, зима потихоньку берет реванш. Тишина, опять возникновение жизни в природе и среде, и вдруг откуда ни возьмись появляется время. Оно растягивается, почти как в детстве, день удлиняется, вспоминая его, видишь множество вех. В городе чувствуешь себя функцией, марионеткой, играющей намеченные неведомым режиссером сцены. Здесь даже маленькие факты вдруг приобретают иной характер, ты обдумываешь их, все приходит в систему, возникает объем. Поэтому почти на все хватает времени.

Начал читать новый роман Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик». Я еще не дошел, видимо, до главного, о чем много пишут, о некой экомунистической идее. Пока Улицкая пишет империю идиша, действие перемещается из одной страны в другую, много о польских евреях, ставших внезапно русскими. Россия, русские, «эта страна» все время неотступно стоят за всем, что писательница, в молодости проработавшая завлитом в еврейском театре, сейчас пишет. Не может расстаться с Россией, ее историей, с ее несчастиями и даже с ее религией. Какая-то удивительная тоска у наших русских и славянских евреев по отношению к христианству. Будто они, замечательно сохранив свою культуру, не уступив из нее ничего, неотступно и тайно тоскуют по чужой, русской. Иногда эта тайная любовь становится явной. Пока мне кажется этот роман скучноватым. Слишком романом на тему идиш, чтобы быть русской литературой, хотя Шолом Алейхем ею стал. Также мне кажется, что здесь слишком много приема, маскировки под действительность. За романом – это мои интуитивные только ощущения – стоит, как враг, с которым надо бороться, двухтомник А.И. Солженицына «Двести лет вместе». И последнее. Как часто за последнее время, будто выполняя давние обещания, русские писатели пишут свою сокровенную и часто лучшую книгу – вспомнил «Золотой песок» А. Рыбакова, вот теперь Улицкая с «Даниэлем Штайном, переводчиком».

По телевидению – о визите Путина в Мюнхен и его сенсационной декларации самостийности России. Но это все политика.

Меня заинтересовало уже несколько дней транслируемое сообщение о росписи в одном из православных храмов на севере Греции. Современный художник написал сюжет в духе больших полотен Ильи Глазунова. В разделе гонения на церковь показал, как Ленин отрезает бороду у св. Луки. Если символы переводить в прямое действие то это история с церковным иерархом Воином Ясинецким, который был еще и крупным хирургом. По этому поводу уже есть споры и, даже запросы церковных иерархов. Сегодня об этом как раз и говорили. Здесь знаменательно не то, что Ленин идет по, так сказать, отрицательной линии, а что без него уже даже в религиозной сфере не могут обойтись. Это показывает всеобщность ленинского мифа. Борьба с мифами всегда обречена на поражение.

Что же было еще? В газетах есть сообщение, что немцы ужесточили для русских туристские визы. Ощущение, что Россию теснят со всех сторон. С Европой нельзя играть по их демократическим правилам, эти правила существуют только для Европы, для нас у них правила, как для прислуги.

11 февраля, воскресенье. Довольно плохо спал, потому что долго подтапливал печку, а в семь утра, когда после бессонницы наступает самый сон, разбудила по телефону В.С. Поговорил, потом пошел гулять, нарезая в тишине и полном безлюдье круги подле заснеженных дач, вот тогда, может быть, и простудился. Самое волнующее дачное приключение – это, всегда утренний, променад по лесной дороге от дачи до деревни Дальнее. Лес, снег, лесной проселок напоминают сказочные декорации.

В Москве продолжал читать Улицкую и принялся читать совершенно гениальную книгу Гаевского «Дом Петипа» – про балет Мариинского театра. Удивительная подробность одного «соцзаказа». Общую установку на заказ Чайковскому «Спящей красавицы» дал директор театра Всеволожский, а Мариус Петипа расписал все 70 эпизодов театрального балетного действия. Характер музыки, ее продолжительность. Вот это да! Вот это чувствование искусства.

Вечером звонил Владимир Фирсов и почти настаивал, чтобы я взял Максима Замшева преподавать в Литинституте. Торговал воздухом. Его аргументация только одна – Максим, дескать, секретарь трех творческих союзов. Я напомнил ему, что мы в институт берем по другим критериям. Практически я взбесился еще и потому, что оба молодых и небесталанных молодых человека, оба Максима, Лаврентьев и Замшев, почти в ультимативной форме требуют взять их на кафедру. Оба вполне уверены, что смогут три года держать аудиторию в напряжении и пр. Мне особенно горько, что об обоих я думаю и уже говорил о них, им бы чуток подождать. Такое острое желание проникнуть рождает противодействие. Оба как-то забыли, что настойчивые люди, которых так же отговаривали, а именно Сегень и Бояринов, на выборах получили один два, а другой один голос.

В «Труде» шокирующие материалы о гибели чуть ли не двадцати молодых девушек, не захотевших стать проститутками. Все это происходит на Урале, возле Нижнего Тагила. Да что же это за страна! То грудному ребенку отрезают руку в больнице, то средь белого дня воруют, насилуют и убивают девок. Властям ни до чего нет дела. Может быть, власти боятся, что иначе нечего будет показывать в передачах «ЧП» и «Петровка, 38».

12 февраля, понедельник. Утром, еще около девяти, заезжал к Петру Алексеевичу. Чувствует он себя, видимо, не вполне хорошо, принял меня, так сказать, по-королевски, лежа. Как всегда был искрометен в мыслях и планах. Рассказал, что написал уже около 500 страниц мемуаров, советовался по поводу названия. Несмотря ни на что, все же меня накормили завтраком, замечательной молочной пшенной кашей. Поговорили еще немножко о его новой книжке, которую я – вот свинья! – еще не прочитал.

Все утро диктовал Е.Я. проект заключения при нашем лицензировании. Была в гостях моя ученица по прежнему курсу Катя Ларионова. Похоже, девочка не вполне здорова. Поговорили хорошо, я помню ее диплом, весьма талантливый. К вечеру совсем разболелся. Уже уходя домой, зашел тоже к совершенно больному, но загоревшему Б.Н.Т. Видимо, тайно ездил куда-то отдыхать, а тут по приезду – морозы.

Вечером долго и натужно переключал программы телевизора. Путин на Ближнем Востоке, в Саудовской Аравии и Катаре. Внешнюю политику даже при странной политике внутренней он держит хорошо. Все похоже на сбивание картеля продавцов энергоносителей. Этим, кажется, мы отвечаем на вызов Европы, лишающей нас туристических виз, и Америки, которая начинает снова чувствовать в России конкурента.

13 февраля, вторник. Утром встретил на работе Руслана Киреева. В восторженных тонах он хвалил моею статью о Григоровиче. Зная его поразительную искренность, мне пришлось с этим согласиться – статья неплохая. Но сколько я пишу разных хороших статей, а вот распорядиться со всем этим не удается. Даже сборник собрать не могу, хотя есть из чего, все время выполняю чьи-то чужие поручения.

На семинаре разбирали повесть Лены Котовой, которую я читал несколько дней. До этого, вместо разминки, я спрашивал у ребят впечатление от их каникул. Каждый раз пытался выудить какой-то эпизод и когда его вылавливал, говорил: к следующему вторнику рассказ на две странички с заголовком, и тут же придумывал, исходя из темы, заголовок этого будущего рассказа. Это для меня в методике что-то новенькое, такого я еще не делал.

Повесть Лены меня несколько разочаровала. Ее предыдущие материалы, где много документального, были крепче и весомее. Здесь, правда, тоже есть прекрасные странички и замечательные наблюдения, но общий тон близок к беллетристике. Основная ее ошибка, – это отождествление автора и героини. По себе знаю, что бывает, когда в замысел влезают, настойчиво бодаясь, собственные пережитые воспоминания.

Говорил с начальством о стажировке двух Максимов: Лаврентьева и Замшева.