Декада в Рыбинске

Декада в Рыбинске

На станции Рыбинск — команда: полная выгрузка. С сожалением оставляем обжитые теплушки. Размещают нас в городке эвакуированного на восток завода. Под казармы приспособлены какие-то огромные помещения — не то ангары, не то склады. Холодно, неуютно, зато много свежего воздуха.

Рыбинск во многом напоминает мне Кировград. Здесь тоже голодно, холодно, тесно. В магазинах — пусто, на рынках — фантастические цены. Но бросаются в глаза и существенные различия. Кировград для большинства, кто прибывает туда, конечный пункт назначения. И для эвакуированных, и для раненых, и для вывезенного с запада завода. А Рыбинск — гигантский проходной двор, крупнейшая перевалочная база.

Маршевые части задерживаются здесь на короткое время, чтобы получить оружие, боеприпасы, дообмундироваться. И едут дальше на фронт. В городе много госпиталей. И большинство из них — эвакуационные, сортировочные. Легкораненых вылечивают на месте и возвращают в строй, остальных направляют в тыловые стационарные госпитали. Эвакуированных, в том числе ленинградцев, здесь не прописывают. Их подкармливают, подлечивают, после чего дают путевки в более далекий тыл.

Рыбинск военного времени — это город-арсенал, город-интендант, город-госпиталь, город-диспетчер.

Проходит один день, второй, третий… Ждем оружия. Время тянется нудно. В эшелоне — другое дело, там непрерывная смена впечатлений. А из окон казармы пейзаж открывается не ахти какой живописный, и с утра до вечера один -и тот же.

В числе основных принципов военной службы есть и такой: солдату не положено сидеть без дела, его следует загружать ежедневно, ежечасно. И вот наше батальонное начальство составляет временное учебное расписание. Опять штудируем уставы, опять маршируем на плацу, опять приветствуем и рапортуем. Спору нет, повторение — мать учения. Но эти занятия набили оскомину и нам и нашим наставникам.

Наконец долгожданное оружие прибыло. Ящики не разбиваем, не разламываем, а открываем осторожно, будто в них запакованы хрустальные изделия или фарфор. Строжайший приказ: тару, на интендантском лексиконе — спецукупорку, вернуть в полной сохранности. Чтобы ни единая дощечка не сломалась, не пропала! Велик был соблазн эту самую «спецукупорку» с наплывами янтарной смолы с ходу засунуть в печки.

То, что мы извлекли из ящиков, нам сейчас дороже фарфора и хрусталя. Основная часть груза — автоматы. Небольшое количество карабинов и самозарядных винтовок Токарева — СВТ. Мосинских винтовок нет. Несколько ручных пулеметов, ручные гранаты и отдельно запалы к ним.

Снимаем толстый, застывший на морозе слой заводской антикоррозийной смазки. Любуемся вороненой сталью автоматов, почтительно посматриваем на увенчанные плоскими штыками-клинками СВТ, небрежно перекидываем с руки на руку коротышки-карабины. Гадаем: кому что достанется?

Каждый из нас, разумеется, мечтает об автомате. К СВТ отношение сдержанное. С одной стороны, очень уж эффектно, воинственно выглядит «токаревка» со своим штыком-клинком. С другой — ходят слухи, будто эта «солдатская женушка» во фронтовых условиях иногда капризничает, требует более деликатного и внимательного обхождения, чем неприхотливое, покладистое и безотказное творение Мосина.

Батальонное и ротное начальство распределило оружие так. Карабины отдали хозвзводовцам и минометчикам (есть в составе ОЛБ такое подразделение). СВТ получили наиболее могутные здоровяки, вроде Мусы Нургалиева. Пулеметы достались пулеметчикам, подготовленным еще в запасном. В том числе Авениру.

Стрелковые взводы в основном вооружились автоматами. Но некоторым бойцам пришлось все же довольствоваться карабинами. Комиссар Емельянов утешил «карабинеров»: «Не огорчайтесь! На фронте все обзаведемся автоматами. Не хватит своих, так трофейные добудем».

Я и Федоров в «карабинеры» не попали. Дмитрий Михайлович шутит: «Ускоренный Сережа нам по блату удружил. Как бывший десятиклассник бывшим учителям. И магазинные коробки у нас — не громоздкие барабаны, а изящные рожки».

Изучаю номер своего автомата. Серия — ФШ. Какой же знаменитостью закрепить в памяти эти литеры? Поначалу на ум приходит Фет, настоящая фамилия которого Шеншин. Правда, лирика Фета, хотя я ее и люблю, никак не гармонирует с автоматными очередями и всей фронтовой обстановкой. «Шепот, робкое дыханье, трели соловья…» Там иные «трели» меня ждут. Но зачем же обращаться к помощи Фета-Шеншина, если меня может выручить Федор Шаляпин!

Номер моего автомата — 842 159. Экое корявое число, как будто абсолютно не за что зацепиться… Но нет, напрасно я похулил его. Ведь ясно видно: первые три цифры представляют собой геометрическую убывающую прогрессию, а три последние — арифметическую возрастающую. Не слишком удачная математическая находка, но все же…

На смену временному расписанию с осточертевшим повторением уставов появляется новое. В нем все часы, не считая политзанятий, отданы изучению матчасти и учебным стрельбам. Вот это дело!

Я уже писал о том, как призванные в армию проходят через серию последовательных операций, которые переводят их из гражданского «агрегатного состояния» в военное. В Рыбинске мы сделали еще один шаг на этом пути. Очень важный шаг: получили личное боевое оружие. Теперь как будто все? Не правда ли?

Оказывается, не все. Говорят, для полной экипировки солдата-фронтовика требуется еще одна, небольшая по размерам, но очень важная вещица.

Итак, получаем личные медальоны. В них вкладываются крохотные листки бумаги с самыми необходимыми данными: фамилия, имя, отчество, звание, воинская часть (полевая почта), адрес семьи. На тот случай, если…

Происхождение названия этой вещицы, наводящей на грустные размышления, нам не совсем понятно. Видимо, она действительно бывает или бывала в форме медальона. Мы же получили небольшие пластмассовые цилиндрики с завинчивающейся крышкой. На шею их не подвешиваем, будем носить в кармане гимнастерки.

— Вот теперь мне ясно, что не на шаньги к теще еду, — сказал Философ, пряча свой медальон в кармашек гимнастерки.

— А ведь очень удобная хреновника! — сообразил Гриша-Итальянец. — Гляньте, хлопцы, как ее можно приспособить…

Пьянков вытащил несколько приколотых к ушанке иголок и вложил их в медальон. Его примеру последовали и некоторые другие лыжбатовцы.

Чтобы использовать личный медальон в качестве игольника, не надо было обладать особой сообразительностью. На эту мысль наталкивали и размеры и форма медальона. Таких фронтовиков, как наш Гриша Итальянец, немало находилось и в других воинских частях. Однако много лет спустя оказалось, что в данном случае солдатская смекалка была недальновидной.

…После войны прошли десятилетия… Вот красные следопыты нашли братскую могилу, пытаются установить личности павших. Документы давным-давно истлели. Хорошо, если при останках оказываются личные медальоны. Но и они далеко не всегда сберегают от времени крохотные листки. А уж если в медальоне было такое инородное вложение, как иголка, никакой надежды прочитать что-либо не остается. Ржавчина обязательно переедает сталь, а заодно и бумагу. Следопытам с болью в сердце приходится вести скорбный счет: неизвестный, неизвестный, неизвестный…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.