Возвращение блудного сына

Возвращение блудного сына

В середине декабря штаб 280-го получил предписание из УралВО: отобрать кандидатов на курсы военных переводчиков. Требования: образование — высшее, знание немецкого не ниже вузовской программы, звание — не выше старшины. Я подошел по всем статьям. В моем активе сверх университетской программы были еще Центральные заочные курсы — Ин-яз, которые закончил перед самой войной. Заполнил все анкеты, побывал на собеседовании в особом отделе полка, жду вызова в Пермь или Свердловск.

Наступили горячие денечки, началось окончательное укомплектование маршевых батальонов. Возник вопрос: как быть с красноармейцем Геродником? Вдруг приказ об откомандировании на курсы придет в последний момент, когда 172-му ОЛБ уже надо будет грузиться в эшелон?

Эта задача была решена очень просто. Меня исключили из маршевиков и временно перевели в 4-й батальон. Мои чувства раздвоились. С одной стороны, жалко расставаться со своими ребятами. За три месяца я привык к ним, с некоторыми крепко сдружился. Но и на курсы переводчиков очень хочется попасть. Дело очень интересное, присвоят командирское звание. Во всех отношениях заманчиво!

Впрочем, моего мнения никто не спрашивает. Забрал я свои пожитки, попрощался с друзьями и ушел в 4-й.

Побежали первые дни нового года. Маршевики сидят на чемоданах, точнее, на «сидорах» и ждут сигнала. Вагоны опаздывают. Я думаю-гадаю о том, кто кого будет провожать: или я моих друзей из 172-го, или они меня? А быть может, выедем одновременно, только в разные стороны? И никак не предполагал, что возможен еще один вариант.

5 января меня вызвали в штаб 4-го и преподнесли сюрприз: звонили из штаба полка, приказали красноармейца Геродника перевести обратно в 172-й.

Вот так номер! Теряясь в догадках, иду в свой батальон. По пути встречаю комиссара Емельянова.

— Едете с нами! — хлопнув меня по плечу, с видом благодетеля сказал он. — Удалось уговорить командира полка. Спохватились мы с комбатом: а как же наш 172-й будет без переводчика?! Тут какая-то неувязка получилась. Отдельный батальон во многом приравнивается к полку. Однако пехотному полку переводчик по штату положен, а нам — нет. А ведь о-эл-бэ будет делать глубокие рейды за линию фронта, лыжникам часто придется действовать самостоятельно, на значительном удалении от соседних частей. Нет, без переводчика нам никак нельзя! Пока что будете нештатным, а там что-нибудь придумаем…

— Мне тоже хочется ехать со своими ребятами, — ответил я. — Но как я справлюсь без специальной подготовки? Ведь надо знать немецкую военную терминологию, а я в ней ни бум-бум.

— Ничего, не робейте! — подбодрил меня комиссар. — Все, что понадобится, освоите на практике. А сейчас идите в свою роту, к Науменко.

— Есть, идти к Науменко! Спасибо, товарищ комиссар, за хлопоты обо мне.

Откровенно говоря, в противоборстве двух желаний — то ли лучше ехать со своим батальоном на фронт, то ли предпочтительнее попасть на курсы — крен в сторону второго варианта еще более усилился. Меня на самом деле пугали предстоящие обязанности. Разговорная практика слабая, словарный запас с физико-математическим уклоном. Представил себе такую картину: группа штабных командиров, вводят пленного. Все смотрят на меня, начинают задавать вопросы. Имя и фамилию, год и место рождения сумею спросить. А дальше? Как по-немецки взвод, рота, полк? Пехотинец? Танкист? Летчик? Ну ничегошеньки не знаю! Прямо жуть, уже сейчас краснею, предвидя неизбежный провал.

Кроме того, догадываюсь о шаткости своего будущего «нештатного» положения. Переводчик — должность командирская, а я рядовой, и это сулит мне большие неудобства.

«А вообще-то ничего трагического не произошло, — успокаиваю себя. — И на войне надо привыкать к тому, что ход событий редко будет совпадать с твоими личными желаниями».

В роте меня встретили радушно, особенно Федоров и Фунин. Только Философ проехался на мой счет несколько осуждающей библейской сентенцией:

— Ага, все-таки возворотился наш блудный сын из бегов!