Амадео Модильяни и Жанна Эбютерн

Амадео Модильяни и Жанна Эбютерн

Талантливый итальянский художник и скульптор Амадео Модильяни и его муза, модель и жена Жанна Эбютерн, чувствовали друг к другу такую сильную любовь, что не могли жить друг без друга. После того как художник умер, его преданная жена, не захотев пережить разлуку с ним, покончила с собой.

Амадео Модильяни родился в Италии, в еврейской семье. В этой стране он провел свои детские и юношеские годы, учился живописи. В середине 1900-х годов 22-летний парень, испытывая жажду нового, непознанного, покинул родную страну и переехал в Париж. Он посчитал французскую столицу самым подходящим местом для поисков и открытия нового в современном художественном языке, и не ошибся: самые выдающиеся его полотна были написаны именно здесь. В этом же городе он испытал крайнюю нищету и встретил любовь всей своей жизни.

Однако произошло это почти через десятилетие. До тех пор он работал и общался с друзьями, которых у него сразу появилось очень много. Современники вспоминали, что Амадео был красив, элегантен, превосходно говорил по-французски, поражал всех своими аристократическими манерами, был неизменно вежлив, отзывчив, щедр. Все друзья любили его.

Как правило, он быстро сходился с людьми, даже с теми, с кем случайно знакомился на улице, и довольно быстро переводил разговор на тему искусства, из которого его наиболее интересовала литература. Он мог часами обсуждать творчество Фридриха Ницше, Перси Биши Шелли, Генрика Ибсена, Оскара Уайльда, Федора Достоевского. Нередко он цитировал по памяти стихи Франсуа Вийона, Артюра Рембо и других популярных поэтов.

Но, несмотря на всю его открытость и искренность, в Амадео всегда чувствовалась какая-то сдержанность, замкнутость. В свою душу он пускал только немногих, самых близких людей, и главной стала Жанна.

Одним из первых друзей Модильяни в незнакомом городе был живописец Морис Утрилло. Именно он должным образом оценил странную, непривычную, нарушающую все существующие традиции живопись Амадео, признал его талант. Они часто встречались в кабачках, вместе гуляли по Монмартру, иногда работали, однако Утрилло больше привлекали виды Парижа, Модильяни же больше нравилось писать портреты или заниматься скульптурой.

Скульптура увлекла Амадео еще в Италии. По приезде в Париж он записался в Академию живописи Коларосси и начал посещать мастерскую художника и скульптора Грановского. Его интересовали не маленькие статуэтки, а монументальная скульптура. Однако он не имел достаточных средств, чтобы найти подходящий материал для работы, и поэтому был вынужден использовать камень, который оказался совершенно неподходящим для занятий скульптурой. При его обработке образовывалось большое количество пыли, которая разъедала глаза, раздражала горло. Через некоторое время Амадео был вынужден отложить скульптуру до лучших времен, когда сможет разбогатеть и позволить себе мрамор. Пока же он решил сосредоточиться на живописи.

В свободное время Модильяни все чаще и чаще стал встречаться с Утрилло. Многие недоумевали, что между ними может быть общего. Амадео всегда был одет в изящный костюм с галстуком-бабочкой, тщательно выбрит, с уложенными волосами. Морис был его полной противоположностью: не брился, не следил за прической, был одет очень неряшливо. Однако изо дня в день они вместе входили в любимый кабачок на Монмартре и заказывали напитки.

И через некоторое время контраст между ними исчез: Амадео постепенно перестал следить за собой, его элегантный пиджак заменила старая и измятая вельветовая куртка, белые крахмальные воротнички – красный шарф. Изменилось и его выражение лица: если раньше оно было спокойным, то сейчас стало напряженным, растерянным, взгляд потяжелел. Причина была в том, что художник стал сильно пить, а вскоре пристрастился к гашишу.

Очень быстро закончились последние средства, и Амадео начал нищенствовать. Он брался за любую работу: копировал какие-то картинки, даже малевал вывески. Однако заработка не всегда хватало даже на хлеб, колбасу и табак. На спиртное денег уже не было, и художник на некоторое время прекратил посещать кабачки на Монмартре.

Наконец он нашел постоянную работу, его дела немного поправились, и он снял крошечную студию. Вся ее обстановка состояла из кровати, стола, двух стульев и чемодана, который служил для гостей диваном. Но гости здесь появлялись очень редко: Амадео жил уединенно и не приглашал к себе никого, за исключением натурщиц. В этой маленькой студии художник переживал настоящие муки творчества: он пытался выразить то, что чувствовал, и ему все время казалось, что его идеи ускользают от него, не воплощаясь на холстах. О своих работах он говорил так: «Все это ни черта не стоит. Это все мой проклятый итальянский глаз, который никак не может привыкнуть к парижскому освещению… Схвачу ли я его когда-нибудь?.. Сколько у меня задумано, в смысле нового выражения темы в фиолетовых, оранжевых тонах, в темной охре… Не знаю только, как сделать, чтобы все это запело…»

Несмотря на это, Модильяни отважился выставить свои творения в Осеннем салоне 1907 года и в Салоне независимых 1908 года. Однако его картины не имели никакого успеха. В то время восхищались картинами испанца Пабло Пикассо, начинали ценить творчество Поля Сезанна. Модильяни же никого не интересовал, его полотна никто не пожелал купить. Неуспех подействовал на него удручающе, художник снова начал пить.

Возможно, он с помощью алкоголя и наркотиков стремился найти способы воплотить свои идеи, которые никак не давались ему. На вопрос «Ты алкоголик?» он отвечал: «Нет, я могу пить, когда мне это нужно для работы, и потом бросить, когда пожелаю». Но через некоторое время он начал признаваться своим близким друзьям: «Боюсь алкоголя, он меня затягивает», – но еще находил в себе силы добавлять: «Я от него избавлюсь».

В последующие несколько лет Модильяни часто менял место жительства, но никогда не покидал французской столицы надолго. Причиной частых переездов была нищета: он не мог себе позволить платить за студию, жил в ней до тех пор, пока его не выгоняли, а затем находил еще более крошечную комнату где-нибудь на окраине Парижа и снова просрочивал срок платежа. Он упорно продолжал работать, участвовал в выставках, но в его жизни ничего не менялось. Его полотна упорно не замечали. Амадео не жаловался ни друзьям, ни матери, с которой он продолжал регулярно переписываться. Гордость не позволяла ему просить о помощи. Однако однажды в разговоре с приятелями он заметил, что прошлой зимой ему было так плохо и так тяжело, что он не находил в себе сил даже для того, чтобы подумать о том, что является для него самым дорогим.

Ему уже исполнилось 27, он провел в Париже долгих 5 лет, за которые испытал так много страданий, что они показались ему пятью веками. И вот ему под 30, а он так ничего и не достиг в искусстве. Его картины до сих пор не покупают, он едва сводит концы с концами, плохо одет, ему часто приходится голодать. Ради чего он ведет такую жизнь? Может быть, стоит все бросить и уехать домой, в Италию, найти приличную работу, жениться, завести детей, снова носить элегантный костюм, галстук, по вечерам за чаем вести разговоры о Шелли и Достоевском?

Однако что-то удерживало его в Париже. Он и думать не мог о том, чтобы покинуть этот город. Может быть, он надеялся, что его картины наконец-то оценят и будут покупать, как сейчас покупают натюрморты Сезанна? А может быть, он не уезжал из Парижа, предчувствуя встречу с той, которая станет его преданной и любящей подругой?

В этот период он познакомился с Анной Ахматовой, жившей в ту пору в Париже, но между ними не вспыхнула искра любви. Они много общались, вместе гуляли, читали друг другу свои любимые стихи, но оставались только друзьями. Модильяни не раз рисовал Анну. Ахматова вспоминала: «…В дождик Модильяни ходил с огромным, очень старым черным зонтом. Мы иногда сидели под этим зонтом на скамейке в Люксембургском саду, шел теплый летний дождь… мы в два голоса читали Верлена, которого хорошо помнили наизусть, и радовались, что помнили одни и те же вещи».

Началась Первая мировая война, и многие друзья и приятели Модильяни покинули Париж. Он же, несмотря на нищету и безработицу, остался в столице.

По состоянию здоровья Амадео не был пригоден к военной службе: еще в Италии у него обнаружили туберкулез. Однако сразу же после начала военных действий он явился на призывной участок, заявив о своем желании вступить в ряды французской армии, но ему было в этом отказано не только из-за слабого здоровья, но еще и из-за того, что он не являлся французским подданным.

Амадео остался в опустевшем Париже и продолжал работать. Этот период был для него необычайно продуктивным и успешным. Его картины наконец-то стали покупать, что улучшило его материальное положение. Он переехал в новую мастерскую на Монмартре. В этот же период Модильяни встретил женщину, которой на два года суждено было стать верной подругой художника. Ее звали Беатрис Гастингс, она была английской поэтессой.

Их можно было часто видеть на Монмартре и Монпарнасе: они не спеша прогуливались. Беатрис всегда выделялась из толпы не только благодаря своей стройности и грациозности, но и тому, что всегда была одета с причудой: она могла нарядиться в строгий английский костюм и гигантскую, не подходящую к нему шляпу с пером или бантом. Однажды ее увидели на улице, как всегда, под руку с Модильяни. В другой руке она вместо сумочки держала корзинку, в которой сидела живая утка.

Ее настоящее имя было Эмили-Эмис Хей. Она была замужем, но развелась со своим мужем, начала увлекаться мистицизмом, философией Блаватской, опубликовала несколько едких критических статей, затем стала писать стихи. Через некоторое время она переехала в Париж и поселилась в маленьком домике на Монмартре, совсем неподалеку от студии Модильяни. Вскоре их познакомил писатель Макс Жакоб.

Модильяни и Гастингс были эксцентричными личностями, поэтому их отношения развивались очень необычно. Некоторые современники утверждали, что Беатрис без памяти любила Амадео, пыталась спасти его от беспробудного пьянства и нищеты. Другие уверяли, что подруга Амадео пьет не меньше, чем он, что они часто скандалят и скандалы нередко переходят в драки.

Последнее утверждение, скорее всего, больше соответствует истине. Это подтверждают и заметки самой Беатрис в одном из ее многочисленных дневников. Вот как она описывала свои любовные отношения с художником: «Дэдо (так в Париже звали Амадео) приходил пьяный и бил стекла, пытаясь войти в дом. Если в это время я и сама бывала пьяной, начиналась жуткая сцена. Но обычно он приходил, когда я писала, и его звонок в дверь был для меня сущим бедствием». Далее она вспоминала: «Однажды у нас произошло сражение, мы гонялись друг за другом по всему дому, вверх и вниз по лестнице, причем его оружием был цветочный горшок, а моим длинная метла». После этих строк любой читатель может сделать вывод, что между этими людьми и речи не могло идти о любви. Однако в заключение Беатрис неожиданно добавляет: «Как я была тогда счастлива, в этой хижине на Монмартре!..»

А. Модильяни. Портрет Беатрис Гастингс

Однако, несмотря на свою любовь к художнику, Беатрис сама разорвала с ним отношения. По этому поводу она писала: «Модильяни подозревал меня, сам никогда не зная точно, в чем именно, пока я его не бросила. Теперь он по крайней мере знал, что я способна его бросить. Я сама не знаю, почему я это сделала после того, как зашла так далеко…»

Причина их расставания, скорее всего, была в том, что у Амадео сильно испортился характер. Он много пил и временами путал реальность с вымыслом.

Друзья художника не раз становились свидетелями страшных сцен: однажды Модильяни набросился в кабаке на какую-то женщину, и Беатрис с трудом оттащила его.

В другой раз он кинулся на кирпичную стену с кулаками, требовал, чтобы его выпустили наружу, пытался выбить кирпичи и в кровь расцарапал себе руки. И на этот раз Беатрис с трудом образумила его и уговорила сесть за свой столик и выпить кофе.

Разумеется, так не могло продолжаться долго. Обессиленная Беатрис записала в своем дневнике: «Легко принимать все это мне становилось не по силам. Здоровье мое было подорвано». Патологическая ревность стала последней каплей, заставившей Беатрис расстаться со своим не в меру темпераментным любовником, несмотря на чувства, которые она питала к нему.

Любил ли Беатрис Модильяни? Вероятно, по-своему любил. Он написал десяток ее портретов, нередко работал над картинами и скульптурами в ее доме, а не в своей мастерской.

Но на большинстве портретов она выглядит злой, капризной и надутой.

Модильяни недолго оставался один. Всего через несколько месяцев он познакомился с канадкой Симоной Тиру. Она приехала в Париж для того, чтобы продолжить учение, но очень скоро перестала посещать занятия и теперь зарабатывала на жизнь, позируя художникам. Они познакомились случайно, в одном из кафе. Амадео пригласил ее позировать ему, а вскоре девушка переехала к нему жить. Она была полной противоположностью Беатрис и любила своего Амадео до самозабвения. Она родила сына, отцом которого, по мнению многих, был Модильяни, хотя он упорно отказывался признать свое отцовство.

Они прожили вместе недолго, после чего расстались. Симона очень переживала и не хотела признать, что их отношения закончились навсегда. Она написала художнику трогательное письмо, в котором умоляла его о примирении. Это единственное ее письмо к нему, дошедшее до нас.

«Дорогой мой друг!

Моя мысль со всею нежностью обращается к Вам в канун этого Нового года; мне хотелось бы, чтобы он стал годом нашего примирения. Я отбрасываю в сторону всякую сентиментальность и хочу только одного, в чем Вы мне не откажете, потому что Вы умны и Вы не трус: это – примирение, которое позволит мне от времени до времени Вас видеть … я Вас слишком любила, и я так страдаю, что умоляю Вас об этом, как о последней милости … я так больше не могу. Мне хотелось немножко меньше ненависти с Вашей стороны. Умоляю Вас, взгляните на меня по-доброму. Утешьте меня хоть чуть-чуть, я слишком несчастна, и мне нужна только частица привязанности, которая бы мне так помогла… Я сохраню к Вам ту нежность, которая у меня и должна быть к Вам.

Симона Тиру».

Вскоре после разрыва с Симоной Модильяни вновь сменил место жительства: он вновь переехал на Монпарнас. У него опять, уже в который раз, наступили тяжелые времена, его картины продавались очень плохо, и художник опять начал топить свою печаль в вине.

Некоторое время Амадео поддерживали его новые друзья, Леопольд и Анна Зборовские. Леопольд прилагал много усилий, чтобы продать хоть дюжину его картин, но все его старания были безрезультатны. Никому не нравились его работы. Редкие удачи позволяли Модильяни только расплатиться за краски и кисти. Однажды, не имея под рукой холста, он написал свою очередную картину прямо на одной из дверей квартиры Зборовских.

Дальше, казалось, был тупик. Модильяни в этот период пил очень много, быстро пьянел, но даже пьяным не выпускал из рук блокнот и карандаш, продолжая рисовать. Затем он вдруг затягивал странную песню, в которой невозможно было разобрать ни слов, ни мелодии. Его перестали приглашать на вечеринки, опасаясь, и не без основания, эксцентричных выходок с его стороны.

Именно в этот момент он и встретил любовь всей своей жизни: Жанну Эбютерн. Ему в ту пору было уже 33, ей – всего 19. Существует две версии относительно того, где и как они познакомились. Две сохранившиеся фотографические карточки Жанны, на которых она изображена в карнавальном костюме, дали возможность биографам Модильяни сделать предположение, что они встретились на карнавале. Однако карнавал – не совсем то место, которое любил посещать Модильяни.

Вероятнее всего, они впервые увиделись в Академии Коларосси. Там всего за 50 сантимов сдавали так называемые свободные студии, где можно было получить место за мольбертом и писать обнаженную натуру. Многие художники, не имея своей студии или денег для того, чтобы пригласить натурщицу, ходили в «свободные студии». Посещал их и Модильяни.

Придя сюда в очередной раз, он расположился за мольбертом и принялся рисовать. Через некоторое время ему бросилась в глаза молодая девушка с каштановыми косами, которая тоже старательно рисовала. Амадео обратил внимание на то, что незнакомка испортила свой рисунок и стерла его резинкой, после чего начала все сначала. Он стал быстро набрасывать на бумаге фигуру и лицо натурщицы и, не удержавшись, опять посмотрел на незнакомку.

У нее работа не шла: она снова стерла рисунок и готовилась начать все сначала. Это тронуло Модильяни, он подошел к ней и сказал несколько слов по поводу модели. Они разговорились. Оказалось, что ее зовут Жанна Эбютерн и она давно уже знакома с работами Модильяни и восхищается ими.

Они ушли из студии вместе и начали встречаться. Один из друзей Модильяни, Илья Эренбург, увидел их как-то гуляющими по Монмартру.

Он вспоминал: «Я увидел, как они шли, взявшись за руки, оба улыбающиеся, спокойные и счастливые, и сразу понял, что это – его большой роман». Так оно и оказалось: Жанна и Амадео очень скоро поженились, и все – парижские друзья Модильяни, его итальянские родственники – сразу же восприняли Жанну не как новое увлечение их Моди, но именно как его супругу.

Жанна совсем не была похожа на самоуверенную и дерзкую Беатрис, скорее в ней были какие-то черты Симоны. Она всегда сопровождала его, даже в кабачки, куда он продолжал ходить, никогда ни в чем не упрекала, просто садилась рядом и сидела, ничего не говоря. Друзья постепенно привыкли видеть рядом с Амадео хрупкую молодую девушку с тяжелыми косами, уложенными вокруг головы, но первое время никто не знал, кто она такая.

Марк Талов вспоминал: «Она была похожа на птицу, которую легко спугнуть. Женственная, с застенчивой улыбкой. Говорила очень тихо. Никогда ни глотка вина. Смотрела на всех как будто удивленно».

Жанна родилась в семье служащего парфюмерной фирмы. Долгое время ее отец Ашиль-Казимир Эбютерн был яростным атеистом, но затем стал таким же убежденным католиком. Он очень любил французскую литературу XVIII столетия и пытался привить интерес к литературе дочери, но Жанна не была в восторге от вечерних чтений и жаловалась своей подруге Жермене Вильд, что не может больше выносить философию Паскаля, которую ее отец читает по вечерам вслух.

Жанну больше привлекала живопись. Родители поощряли ее желание рисовать, надеясь, что живопись даст ей стабильный заработок. Она начала учиться, делать определенные успехи. Ее брат Андре тоже рисовал и даже начал принимать участие в выставках.

И вдруг неожиданно дочь заявила, что намерена выйти замуж за Модильяни, художника-неудачника, который вконец спился, ведет беспорядочную жизнь бродяги. К тому же Жанна – католичка и не должна связывать свою судьбу с евреем. Но девушка стояла на своем. Очень скоро она переехала к Модильяни.

Несмотря на то что все, даже ее собственные родители, очень быстро признали Жанну женой Модильяни, сама она не стремилась к тому, чтобы как можно скорее узаконить свои отношения с возлюбленным. Она была уверена, что он любит ее, нуждается в ней, и отдала ему всю себя.

Амадео с Жанной поселились в маленькой студии неподалеку от Люксембургского дворца. Художник много работал – период, когда он жил с Жанной, стал для него наиболее плодотворным. Он создал много портретов, бесчисленное множество раз рисовал свою жену.

А. Модильяни. Жанна Эбютерн

Но трудности начались практически в самом начале их совместной жизни. У обоих не было ни гроша, они не всегда могли пообедать. Если Модильяни и удавалось продать одну или две картины, то он в тот же день спускал все деньги. Жанна была вынуждена одеваться очень скромно и носить старые туфли на низком каблуке, которые уже вышли из моды; она не могла себе позволить купить ни пудры, ни румян. Однако никто не замечал их бедности. Несмотря на это, она всегда выглядела женственной и изящной.

Уныло выглядело их жилище: Жанна, хотя и старалась, не могла создать здесь никакого уюта. Мастерская состояла из двух комнат. Их стены Амадео раскрасил охрой и оранжевой краской. Обстановка состояла из старой узкой кровати, мольберта, стола, двух стульев и все того же старого чемодана, который художник продолжал предлагать своим друзьям в качестве дивана. Однажды, когда у Амадео не было денег даже на скромный обед, он попробовал продать чемодан одному из своих друзей, но тот заявил, что у него у самого нет ни гроша и он даже не встает с постели, потому что есть все равно нечего. Опечаленный, Амадео вернулся домой и объявил жене, что сегодня им придется остаться без обеда. Затем он взял кисти, развел краски и начал рисовать очередной ее портрет.

Но главной причиной нищеты было то, что Модильяни и не думал бросать свою пагубную привычку, которая привела его к гибели: он все так же много пил. И если раньше он утверждал, что всегда может завязать, просто не хочет этого, то сейчас он осознал свое пагубное пристрастие; но никто во всем мире, даже Жанна, которая ради него была готова на все, не могла спасти его.

Модильяни угасал на глазах. Он похудел, побледнел, окончательно перестал следить за собой. Он все чаще вел себя буйно, его уже давно никуда не приглашали, в кабачках его нередко выгоняли за дверь. Если же ему разрешали оставаться за столиком, он быстро напивался, после чего начинал громко, нараспев, читать стихи на итальянском языке или петь песни, которые знал с детства. Прервав песню на полуслове, он вдруг начинал стучать кружкой по столу, требуя, чтобы ему принесли еще вина, хрипло кричать и вдруг заходился в сухом кашле, после которого у него на губах появлялись капли крови – туберкулез продолжал развиваться.

Жанна всегда сидела рядом и с испугом смотрела на своего любимого. Она очень скоро поняла, что не сможет спасти его, и единственное, что она могла сделать, это постараться облегчить его страдания.

Однако многие друзья называли буйство Модильяни показным. Некоторые уверяли, что ни разу за все время знакомства не видели его пьяным. Пикассо, хорошо знавший Амадео, однажды заявил: «Странно, где-нибудь на бульваре Сен-Дени Модильяни никогда не увидишь пьяным, а вот на углу бульвара Монпарнас и бульвара Распай – всегда».

Что же влекло Жанну к этому непостижимому человеку, за что она его любила? Кажется, понять это невозможно. Некоторые его друзья оставили свои воспоминания о Модильяни. Они знали его как милого, вежливого, внимательного, доброго, честного, отзывчивого и порядочного человека, каким он был, приехав в Париж, и каким, по их свидетельствам, оставался до конца своих дней, несмотря на свое пристрастие к алкоголю.

Например, он очень любил музыку, особенно Баха, и был рад, если ему где-нибудь удавалось его послушать, пусть даже не в лучшем исполнении. Жена одного из его друзей играла на фисгармонии, и он время от времени приходил и просил ее сыграть что-нибудь, а потом долго благодарил, несмотря на то что манера ее игры в действительности была далека от совершенства.

Когда Франсис Карко, один из биографов Модильяни, разговаривал с теми, кто знал художника – с бакалейщиком, консьержкой, угольщиком (всем им он сильно задолжал), то не раз слышал: «Ему невозможно отказывать…» или «Когда он не пьян – это человек, и до чего же он вежлив, и словечко-то для тебя у него всегда найдется хорошее…»

О нем говорили, что в периоды его творческого успеха его лицо как бы светилось. Возможно, он действительно черпал в алкоголе свое вдохновение и расплачивался за это сполна. При жизни он так и не добился успеха, но теперь его картины считаются шедеврами мирового искусства и украшают многие музеи мира.

Возможно, только некоторые его друзья, которые продолжали его поддерживать, и Жанна, его преданная спутница, оценили его при жизни, увидели в нем талант, который остальные признали только после его смерти.

Жанна, конечно, пыталась спасти его от алкоголизма, уговаривала не курить гашиш, показаться врачу. Однако она понимала, что все напрасно: ночами Амадео мучился от надрывного кашля, а потом долго вытирал кровь с губ. Да и сама Жанна от постоянного недоедания чувствовала себя не очень хорошо. Кроме того, она была беременна.

В 1918 году родители Жанны и Зборовские решили предпринять попытку помочь чете Модильяни и на свои средства отправили их отдыхать на юг, к морю. По настоянию Зборовского Модильяни поехали в Ниццу.

Однако светская обстановка этого модного курорта подействовала на Амадео угнетающе. Здесь было шумно, город таил в себе немало соблазнов. Художник продолжал много работать и так же много пить.

Амадео с женой несколько раз меняли место жительства, несколько месяцев провели у художника Остерлинда на его вилле в Канне, под Ниццей. В начале ноября они вернулись в Ниццу, ав конце того же месяца Жанна благополучно родила дочку, которую тоже назвали Жанной. Амадео был очень рад.

Однако его жена не могла сама кормить ребенка, и пришлось искать кормилицу. Кроме того, девочку зарегистрировали как дочь Жанны Эбютерн от неизвестного отца, поскольку родители так и не заключили брак. Амадео решил это исправить, но из-за постоянных болезней венчание все откладывалось и откладывалось.

Через некоторое время, когда Модильяни вернулись в Париж и Жанна снова была беременна, Амадео твердо решил обвенчаться с ней. Но и на этот раз он только составил и подписал в присутствии друзей соответствующее заявление. Дальше этого дело так и не пошло.

Но, несмотря на это, Амадео очень любил свою жену и души не чаял в малютке. Об этом он писал и в письмах к своей матери. Здоровье его продолжало ухудшаться. Его картины иногда продавались, но все деньги уходили на оплату жилья, услуг кормилицы, на продукты, так как Жанне нужно было хорошо питаться.

Теперь Жанна больше времени проводила с ребенком и не всегда сопровождала своего мужа. Модильяни же не изменял себе, работал и пил. По поводу своего пристрастия он говорил так: «Алкоголь изолирует нас от внешнего мира, но с его помощью мы проникаем в свой внутренний мир и в то же время вносим туда внешний».

Однажды Сезанн произнес по поводу одной из картин Тинторетто: «Знаете, чтобы передать на полотне этот сочный, ликующий розовый, надо было много выстрадать… поверьте мне». Модильяни тоже много страдал, для того чтобы выразить в своих полотнах все, что он видел. Но болезнь его прогрессировала. Он все чаще испытывал вспышки ярости, которую начал вымещать даже на Жанне. Однажды, опять же по свидетельствам очевидцев, он прямо на улице набросился на свою кроткую жену с кулаками.

Конец был уже близок. В гостях у друзей Амадео вдруг запел протяжную песню на еврейском языке, а потом долго плакал. Скорее всего, это была заупокойная молитва «Кадиш».

Наступила роковая для художника ночь, которую описал Ласкано Тэги: «…В тот вечер он был шумен и почти опасен. Он плелся за компанией художников, с которыми проводил вечер и которые теперь с удовольствием бы от него отделались: он был им в тягость; они пытались уговорить его идти спать. Он обижался и наотрез отказывался, шумел и упорно шел за нами, в некотором отдалении. Ночь была холодная, бурная, ветреная. Ледяной ветер раздувал его синюю куртку, а пальто он волочил за собой. Встречных он пугал, внезапно направляясь к ним и приближая бледное, худое лицо, как бы вглядываясь. Они от него шарахались. Компания собиралась зайти к художнику Бенито на рю де ля Томб-Иссуар. Модильяни дошел с ними до дверей. Они уже хотели взять его с собой, но он отказался и остался ждать на тротуаре. Шумел. Полицейский, заподозрив скандал, подошел и хотел увести его в жандармерию, но товарищи, в последний момент выйдя из подъезда, уговорили полицейского оставить его в покое и пытались увести его. Но он непременно хотел, чтобы они вместе с ним сели на скамью, в которой ему вдруг привиделась „гавань“, „место причала“. Они, наконец, оставили его там одного. А он кричал им вслед: „Нет у меня друзей! Нет у меня друзей!“. Они опять пытались увести его, поднять с этой оледенелой скамьи, но тщетно. Они ушли. Он остался».

На другой день Амадео начал жаловаться Жанне на недомогание, слег, потом стал говорить, что у него сильные боли в области почек. Амадео вызвали врача, который поставил диагноз – неврит. Состояние больного быстро ухудшалось, и его перевезли в Шаритэ – «больницу для бедных и бездомных». Художник уже находился без сознания. Очнулся он уже в больнице и, увидев вокруг себя множество больных, испугался. Затем у него начался бред. Через два дня он умер.

Жанна восприняла потерю очень тяжело. Ее пустили к телу мужа, и она долго молча стояла рядом с постелью и смотрела на него. Потом она так же молча повернулась и пошла к двери. Родители Жанны забрали ее к себе, ее ребенок в то время находился в деревне у кормилицы.

Всю ночь родители и брат стерегли Жанну. Они несколько раз заходили к ней в комнату и каждый раз заставали ее у окна. Она не плакала, все время молчала и только с тоской смотрела в окно. Вероятно, в эти последние минуты она припоминала всю их с Амадео жизнь, которая была недолгой и очень трудной. Но именно с ним она была счастлива и понимала, что никогда не сможет полюбить другого. На рассвете она покончила с собой, выбросившись из окна.

В последний месяц перед смертью Амадео мечтал переехать с женой и дочерью на родину, в Италию. Он откладывал поездку только из-за беременности Жанны. Возможно, он наконец-то решил взяться за ум, постараться вдали от Парижа и его соблазнов избавиться от своих пагубных пристрастий. Однако этой мечте так и не суждено было осуществиться. Сразу же после смерти Модильяни коммерсанты бросились скупать его картины. Один даже на похоронах художника не удержался, чтобы не похвастаться: «Мне повезло! Перед самой его смертью я еще нашел одного Модильяни за гроши. А то было бы поздно». И действительно, картины, выставленные в лавочках по 30 франков, очень скоро стали продаваться по 300, а затем по 3000 франков. Впоследствии одна из работ художника была продана за 45 миллионов франков. Были организованы его выставки, его картины стали приобретать музеи.

Модильяни признали талантливым художником. О нем было написано много статей и книг. В одной из статей, опубликованной в журнале «Монпарнас» в 1922 году, есть такие строки: «…Этот художник носит в себе все невысказанные стремления к новой выразительности, свойственные эпохе, жаждущей абсолютного и не знающей к нему путей». И только очень немногие смогли оценить его при жизни. Жанна же смогла сделать это – полюбив его, она увидела его робкую, чистую и светлую душу, с которой соединилась навек.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.