Новая квартира

Новая квартира

Дом, в котором мы ожидали получения квартиры, в это время надстраивали буквально черепашьим шагом, и нашей семье — трое взрослых и двое младенцев, пять человек — надо было ютиться в комнате в 10 кв. м. И только в январе 1939 года мы наконец получили квартиру. Новый год справляли еще на Мытной, 23.

Переехав на новую квартиру, мы начали свою жизнь прямо с нуля. Все, что у нас было, это несколько ящиков учебников и двое детей.

Наша новая квартира выходила на Люсиновскую, на противоположную сторону от Мытной, но большой двор с садом и детской площадкой был общий, и домоуправление было одно.

И так я первый раз в жизни, когда у меня уже было двое детей, почувствовала твердую почву под ногами. Это был не просто угол или тесная, заставленная кроватями комнатка, это была квартира: красивые, просторные, высокие комнаты с балконом и, по тем временам, со всеми удобствами. Выглядела квартира очень хорошо, правда, горячей воды не было, но был газ в кухне и ванная с газовой колонкой, которую нужно было зажигать перед приемом ванны для подогрева воды.

Я помню, один наш знакомый военный вошел и громко произнес: «Министерская квартира». По всем стандартам и по размеру нашей семьи она могла и должна была бы быть больше, но тогда она казалась просто огромной. И обставить ее мне хотелось не как-нибудь, а по своему вкусу, так как это была уже наша квартира.

Нам надо было приобретать все, начиная со столовой посуды и кончая постелями. Любительница старины, я бросилась в комиссионные магазины. Не столько с практической точки зрения, сколько с эстетической. Я любила и люблю смотреть на старинные вещи, так же как на старинную архитектуру, просто как на произведения искусства и восхищаться ими.

Я терпеть не могла то, что мы называли «современная мебель».

Помню, как моя приятельница Нора Шумятская, дочь наркома кинопромышленности СССР, пригласила меня посмотреть вновь обставленную квартиру ее родных в ультрасовременном скандинавском стиле. Три небольшие комнаты были обставлены ну просто, как мне показалось, простыми отполированными деревяшками, как будто из какого-то кустарно-промышленного комбината, хотя они с гордостью сообщили нам, что привезли эту мебель из своей командировки не то в Финляндию, не то в Голландию, и очень гордились ею. Я же решила покупать только старинные вещи.

В одном комиссионном увидела потрясающей красоты стол. Продавец заявил: «Этому столу цены нет, но никто его не покупает, так как ни у кого нет такой большой комнаты, чтобы поставить». В разложенном виде за ним можно было посадить человек 20. Но стулья к нему я не нашла, и пришлось временно купить современные. И я успела купить еще несколько красивых вещей до начала войны. Но получить удовольствие от этого мы не успели, как только грянула война, все это сразу же потеряло всякий смысл.

Помню, как я стояла у открытой двери балкона, после стольких долгих тяжелых лет бездомного скитания, смотрела на свою комнату и радовалась каждой приобретенной мелочи, которая могла украсить жизнь, и как я сразу почувствовала, что все это ничего, ну просто ничегошеньки не стоит по сравнению с этим страшным словом — ВОЙНА. И в ту минуту я подумала, что готова лишиться всего, перенести в тысячекратном размере все лишения и невзгоды, лишь бы не слышать это проклятое, страшное слово — ВОЙНА.

Когда мы переехали на нашу новую квартиру в 1939 году, я перешла работать в Институт цветных металлов и золота в качестве старшего научного сотрудника в лаборатории легких металлов, и тогда же, как будто на капельку, на какое-то время, чуть-чуть притихли аресты и ссылки. Это было приблизительно в конце 1940 года. Продовольственное снабжение тоже вроде начало постепенно улучшаться в Москве. Прямо на Калужской площади мы с моей приятельницей Надеждой Васильевной Калининой заходили после работы в рыбный магазин, где можно было купить живую и копченую рыбу, икру красную по 10–12 и черную по 16–18 рублей за килограмм, и сколько угодно. В смысле одежды тоже стало немножко легче.

Изобилия никакого не было, нет, но все-таки можно было, гуляя в Парке им. Горького иногда посидеть, выпить кружку пива, даже с раками, или угостить детей мороженым. И это было только в Москве и чуть-чуть в самых крупных промышленных городах. За некоторыми продуктами еще надо было выстаивать в очередях, например — за маслом, сахаром или еще за чем-либо, но в основном было чуть-чуть легче.

И даже в тот день, когда началась война и народ бросился раскупать все, что было в магазинах, Молотов в своем выступлении просил население не поддаваться панике и обещал, что даже карточки вводить не будут, и что у государства достаточно продовольствия на десять лет.