«Был бы жив Великий Петр…»

«Был бы жив Великий Петр…»

В начале шестидесятых в редакции художественной литературы Лениздата была заведена толстенная тетрадь, на твердой обложке которой значилось: «Амбарная книга». Вскоре эта прозаическая надпись была чуть подправлена. «Амурная книга» – так несерьезно стал именоваться фолиант. Каждый писатель мог начертать на его страницах все что душе угодно, не опасаясь цензурного вмешательства или гнева местного руководства. Руководство же Лениздата тех лет отличалось устрашающими габаритами. Именно это обстоятельство имел в виду Михаил Дудин, изобразив пером три мощные обнаженные натуры «с тыла» и снабдив выразительный рисунок четверостишием:

В душе испытывая страх,

Перехожу на шепот:

Земля стоит на трех китах,

А Лениздат – на жопах.

Уже тогда Дудина знали не только как серьезного поэта, но и как автора веселых, ироничных, озорных, а подчас злых эпиграмм, рисунков и шаржей. Однажды в той же «Амурной книге» известный поэт, многолетний редактор журналов «Костер» и «Аврора» Владимир Торопыгин выразил в рифму неудовольствие по поводу слишком долгого, по его разумению, издательского прохождения своих рукописей:

Я Лениздат люблю, как маму.

Всегда, когда в нем выхожу,

Я девять месяцев упрямо

В его животике лежу.

Под этим, как сказал бы Зощенко, маловысокохудожественным сочинением автор не забыл поставить число, месяц и год: 20 июля 66 г. А 23 июля в редакцию зашел Дудин. Раскрыл книгу, прочитал последнюю запись, хмыкнул, на минуту задумался и под указанной Торопыгиным датой «наложил резолюцию»:

Редактор! Помни эту дату.

Скажи, вперя в поэта взгляд:

– Забудь дорогу к Лениздату, —

Ходи, Володя, в детский сад!

М. Д.

23. VII.66.

Торопыгин был мягким, добрым человеком, с Дудиным он дружил много лет. Конечно же, это четверостишие в восторг Володю не привело. Но что поделаешь: старший товарищ строг, ядовит, но справедлив! Не многие обижались на Дудина за дружеские поэтические уколы. Другое дело, когда поэт намеренно резко оттачивал против кого-то свое перо. Две-четыре строки, и – портрет готов!

В последнюю прижизненную книгу Дудина «Грешные рифмы» вошло далеко не все, написанное им «в легком жанре». Вместе с Натальей Банк я был составителем этой книги. У меня хранится множество автографов – неопубликованных эпиграмм Михаила Александровича. Каждая – на отдельной карточке.

Вот эпиграмма без указания адресата, хотя в те времена все без труда узнавали в ней склонного к интриганству серенького прозаика, который искусно плел из ивы корзины:

Плетет корзины, как интриги,

И на досуге пишет книги.

Вот четыре острых строки «Об одной лысине». Это о человеке, которым восхищалось, как тогда выражались, «всё прогрессивное человечество»:

Мы подняли страшный шум,

Но возвысили не ум,

А пятно на лысине

Мы с тобой возвысили.

Так и подмывает процитировать еще хотя бы несколько дудинских «колючек», дружеских, не очень и совсем не дружеских:

* * *

У Коржавина Наума

Не житье, а красота,

Только очень много шума

В основанье живота.

* * *

Божья искра случайно обронена

В беспросветную душу Воронина.

* * *

Островой – титан Москвы,

Века однокашник.

Только вместо головы

Носит набалдашник.

ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНАЯ

РИФМА-ЛОВУШКА

Маргарита Алигер

Проглотила как-то… муху.

Очень жалко мне старуху,

Не бери ее в пример.

* * *

Береги колхозный двор

От клопа от лютого.

Покупай не клопомор,

А сочиненья Кутова.

Лишь талантливый человек может «прилюдно» посмеяться над самим собою. К своему пятидесятилетию Дудин сочинил «Страшно печальную песню»:

Жизнь прошла наполовину,

Жизнь пошла на сжатие:

Стала е. я Михаилу

Сущее проклятие!

А в шестьдесят признанный мэтр, Герой Социалистического Труда отметил свой юбилей восьмистишием под названием «Трагическая ситуация»:

Мне за столом Героем

Не быть наверняка, —

Выходит геморроем

Бутылка коньяка.

Теперь моей особе

Не ликовать, увы.

И повисают обе

С похмелья головы.

У непреклонных ревнителей чистоты родного языка может вызвать протест рискованная лексика «грешных рифм», хотя лексика сия в наши дни бесцеремонно вторгается не только в устную речь, но и в произведения профессиональных литераторов. В данном случае в оправдание замечу: совершенно обойтись в «грешных рифмах» без «грешных» слов – дело немыслимое!

В один из летних дней девяносто первого года в «Неву» зашел непривычно мрачноватый Дудин.

– Здравствуй хорошенько! – привычно поздоровался он, присел к столу, быстро что-то написал на листе бумаги и сказал: – Шел сейчас к тебе по Невскому, и вот что написалось. Послушай-ка:

Ты блядь минуешь. Глядь-поглядь —

Тебе опять навстречу блядь.

Твой город стал теперь на вид

По-европейски блядовит.

В нем от скрещения идей

Растет количество блядей.

Я рассмеялся, стал повторять строчки, говорить об отменной рифмовке.

– Да нет, не в этом главное, – прервал меня Михаил Александрович. – Понимаешь, каждый день хожу по Невскому, а только сегодня вдруг ощутил, что город-то, наш город становится… да что там говорить, уже стал каким-то другим, кругом вывески, рекламы не на русском языке. На домах написано: «Невский проспект», а снизу: «Кока-кола». Да еще девки косяками… на потребу. Может, так и должно быть… Время такое. Не знаю. Но видеть это тошно.

В тот раз долго сидел в моем кабинетике Михаил Александрович. Заглянул главный художник «Невы» Борис Федорович Семенов. М. А. прочитал свои новые стихи и хлесткие, давно известные и совсем еще никому не известные эпиграммы, опять была прочитана «грешная» миниатюра «Проходя по Невскому». Вспомнили и дудинское четверостишие «Из новой ленинградской истории», написанное во времена правления партийного вождя Г. В. Романова:

О город крови и туманов,

Идей великих и могил,

Тебя вознес один Романов,

Другой Романов – загубил.

– Думали, хуже быть уже не может, ан нет, оказывается, еще как может… Но ничего, пройдет и это, – неожиданно улыбнулся М. А.

Перед уходом он взял со стола бумагу с текстом миниатюры «Проходя по Невскому», написал на обеих сторонах листа еще несколько горьких стихотворных мыслей и протянул мне. Привожу некоторые:

ЕСЛИ БЫ…

Был бы жив Великий Петр,

Он бы всем устроил смотр.

Всю бы мэрию вкупе

И администрацию

Он послал бы в Кемь на пе —

Реквалификацию.

К ОЧЕРЕДНОМУ ПОВЫШЕНИЮ

Рост цен не остановишь квотой,

Он бесшабашен и нелеп.

И никакой теперь работой

Не заработаешь на хлеб.

* * *

Нас всех одни печали жмут.

И нам не вырваться из круга,

Там, где не сеют и не жнут,

Там, где воруют друг у друга.

За два месяца до смерти, в конце октября 1993 года, Михаил Александрович по телефону прочитал мне только что сочиненные четыре строки. Я их тут же записал:

С соизволения тщеты

В разгуле мелкой страсти,

Кто нас довел до нищеты,

Тот снова рвется к власти.

Написано это будто сегодня, в наши сумеречные дни, о наших общих бедах и горестях. Многие «грешные рифмы» рождены болью поэта за человека, за Россию. В них – добрая, ироничная, насмешливая, саркастическая, иногда – презрительная дудинская улыбка. Он ненавидел неистребимое племя бюрократов, чиновников всех мастей и рангов ни во что не ставящих простого человека-труженика.

Один в тоске своих усилий

Не отлежишься на печи.

…А от чиновников в России

Темнеет, как от саранчи,

Раздумье учит средоточью.

И ужас душу холодит.

И – ночь не в ночь!

Чиновник ночью

Еще чиновника плодит.

Жажда власти, мздоимство, самодовольство, безнаказанность рождали гневные, афористичные строки поэта:

Живут же сукины сыны,

Своей не чувствуя вины,

Как будто есть одна вина

У Салтыкова-Щедрина.

После кончины Дудина очень быстро, в основном благодаря активности Натальи Борисовны Банк, была собрана книга воспоминаний его друзей – поэтов, прозаиков, журналистов, художников, ученых. Но, оказалось, составить книгу в наше время – это даже не половина дела. На издание нужны деньги. И немалые. Куда только мы не обращались за помощью – и к руководителям крупных промышленных предприятий, и к банкирам, и в Фонд культуры, и в Комитет по печати мэрии, – все впустую! Все помнили и хорошо знали Михаила Александровича, но… дальше разговоров и обещаний дело не двигалось. Лишь Фонд мира выделил один миллион рублей: по тогдашним неденоминированным временам – капля в море. Этого должно было хватить лишь на оплату работы художника и технического редактора. Все авторы воспоминаний даже не помышляли о гонорарах.

Дни шли за днями, а на моем редакционном столе сиротливо лежала рукопись книги, пока у меня не возникла совершенно авантюрная идея: обратиться с письменной «челобитной» напрямую – лично к самому мэру А. А. Собчаку. А повод – отличнейший повод – вот же он! Не откладывая дело в долгий ящик, мы с Натальей Борисовной сочинили послание мэру. Описали драматическую ситуацию с книгой и попросили конкретной помощи. К письму приложили книгу Дудина «Грешные рифмы» и как бы между прочим обмолвились, что в нее вошло, естественно, далеко не все написанное автором в этом жанре. В частности, нет в книге и эпиграммы на Собчака, сочиненной Дудиным 4 декабря 1990 года, – своеобразного отклика на поездку мэра в США. Называется эпиграмма – «Предстоящая история Ленинграда в двух частях».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Чтоб не пороть истерику

И свой сберечь очаг,

За Рюриком в Америку

Отправился Собчак.

Далее мы написали, что вторую часть непременно сообщим, как только убедимся, что письмо дошло до адресата. Расчет был на то, что Собчак – человек образованный, интеллигентный и, что очень важно, с чувством юмора, непременно захочет иметь полный текст эпиграммы на него.

Мы, конечно же, опасались, что письмо наше застрянет в чиновничьих лабиринтах Смольного. Но сработала журналистская солидарность. Через пресс-службу Мариинского дворца, через пресс-секретаря мэра наше личное послание в конце концов легло на стол Собчака.

Как-то днем раздался телефонный звонок. Милый, мягкий голос помощницы мэра сообщил, что письмо наше получено, Собчак наложил резолюцию, адресованную Комитету по печати, о необходимости помочь в издании книги. Ему очень нравится дудинская эпиграмма, и он поручил узнать у меня, чем же все-таки дело закончилось и не могу ли я продиктовать по телефону вторую часть.

Я понял, что помощница должна непременно выполнить поручение шефа и поэтому настоятельно попросил взамен ксерокопию резолюции мэра.

Условие было принято, и я продиктовал вторую часть эпиграммы:

Там под чужую скрипку

Нам выверят маршрут,

И обдерут как липку.

И к матушке пошлют.

Конечно, вторая часть эпиграммы, прямо скажем, довольно ехидная. Но ничегошеньки не поделаешь, нравится не нравится, а принимай, дорогой товарищ-господин, то, что сочинил о тебе поэт. Другого-то нет, не обессудь!

Ну а затем чиновничья машина натужно заскрипела, далеко не сразу стронулась с места, деньги были выделены, и в самом конце 1995 года книга «Будьте, пожалуйста!» Друзья вспоминают Михаила Дудина» увидела свет. Выпустило ее издательство журнала «Нева».

Вот и получилось, что дудинские «грешные рифмы» помогли выходу книги воспоминаний о Поэте.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.