Детство

Детство

Мария Андреевна Бекетова:

Он был живой, неутомимо резвый, интересный, но очень трудный ребенок: капризный, своевольный, с неистовыми желаниями и непреодолимыми антипатиями. Приучить его к чему-нибудь было трудно, отговорить или остановить почти невозможно. Мать прибегала к наказаниям: сиди на этом стуле, пока не угомонишься. Но он продолжал кричать до тех пор, пока мать не спустит его со стула, не добившись никакого толка.

До трехлетнего возраста у Саши менялись няньки, все были неподходящие, но с трех до семи за ним ходила одна и та же няня Соня, после которой больше никого не нанимали. Кроткий, ясный и ровный характер няни Сони прекрасно действовал на мальчика. Она его не дергала, не приставала к нему с наставлениями. Неизменно внимательная и терпеливая, она не раздражала его суетливой болтливостью. Он не слыхал от нее ни одной пошлости. Она с ним играла, читала ему вслух. Блок любил слушать пушкинские сказки, стихи Жуковского, Полонского, детские рассказы. «Степку-растрепку» и «Говорящих животных» знал наизусть и повторял с забавными и милыми интонациями. Играл он всего охотнее в «кирпичики», в некрашеные деревянные чурочки, из которых дети обыкновенно складывают дома, а в его играх они изображали конки, людей, кондукторов, лошадок. ‹…›

В раннем детстве, так лет до трех, все звали Сашу Бибой. Это название, конечно, придумала его мать.

Александр Александрович Блок. Из «Автобиографии»:

Детство мое прошло в семье матери. Здесь именно любили и понимали слово; в семье господствовали, в общем, старинные понятия о литературных ценностях и идеалах. Говоря вульгарно, по-верлэновски, преобладание имела здесь eloquence[6]; одной только матери моей свойственны были постоянный мятеж и беспокойство о новом, и мои стремления к musique[7] находили поддержку у нее. Впрочем, никто в семье меня никогда не преследовал, все только любили и баловали. Милой же старинной eloquence обязан я до гроба тем, что литература началась для меня не с Верлэна и не с декадентства вообще.

Первым вдохновителем моим был Жуковский. С раннего детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны, еле связанные еще с чьим-либо именем. Запомнилось разве имя Полонского и первое впечатление от его строф:

Снится мне: я свеж и молод,

Я влюблен. Мечты кипят.

От зари роскошный холод

Проникает в сад.

«Жизненных опытов» не было долго. Смутно помню я большие петербургские квартиры с массой людей, с няней, игрушками и елками – и благоуханную глушь нашей маленькой усадьбы. Лишь около 15 лет родились первые определенные мечтания о любви, и рядом – приступы отчаянья и иронии, которые нашли себе исход через много лет – в первом моем драматическом опыте («Балаганчик», лирические сцены).

Мария Андреевна Бекетова:

Теперь как раз будет кстати сказать о первом Сашином чтении, но для этого мне придется вернуться немного назад. По более точным справкам оказывается, что Саша выучился читать не в 4 года, как сказано в моей биографии, а годам к пяти. Этому научила его в первый год по возвращении из-за границы наша бабушка, А. Н. Карелина, которая жила с нами и на Ивановской. В те часы, когда Саша оставался один в ее комнате, она по секрету от его матери, с которой была в великой дружбе, стала показывать ему буквы по рассыпной азбуке. Он очень скоро одолел грамоту, и прабабушка с торжеством показала его искусство Сашиной маме. Писать же он выучился сам совершенно незаметно, писал сначала печатными буквами, а потом и писаными.

Александр Александрович Блок. Из «Автобиографии»:

«Сочинять» я стал чуть ли не с пяти лет. Гораздо позже мы с двоюродными и троюродными братьями основали журнал «Вестник», в одном экземпляре; там я был редактором и деятельным сотрудником три года.

Мария Андреевна Бекетова:

С семи лет, еще при няне Соне, Саша начал увлекаться писанием. Он сочинял коротенькие рассказы, стихи, ребусы и т. д. Из этого материала он составлял то альбомы, то журналы, ограничиваясь одним номером, а иногда только его началом. Сохранилось несколько маленьких книжек такого рода. Есть «Мамулин альбом», помеченный рукою матери 23 декабря 1888 года (написано в 8 лет). В нем только одно четверостишие, явно навеянное и Пушкиным, и Кольцовым, и ребус, придуманный на тот же текст. На последней странице тщательно выведено: «Я очень люблю мамулю». Весь альбом, формата не больше игральной карты, написан печатными буквами. «Кошачий журнал» с кораблем на обложке и кошкой в тексте написан уже писаными буквами по двум линейкам. Здесь помещен только один рассказ «Рыцарь», неконченный. Написан он в сказочном стиле. Упомяну еще об одной книжке, составленной для матери и написанной печатными буквами. На обложке сверху надпись: «Цена 30 коп. Для моей крошечки». Ниже: «Для моей маленькой кроши». Еще ниже – корабль и оглавление. В тексте рассказик «Шалун», картина «Изгородь» и стишки «Объедала»:

Жил был Маленький коток,

Съел порядочный

Пирог.

Заболел тут животок –

Встать с постели

Кот не мог.

Анна Ивановна Менделеева:

Вот идет маленький человек с огромными темными очками, утонувший в длинной шубе, с непомерным меховым воротником. Это «Кот Мурлыка», проф. Николай Петрович Вагнер. В кармане он всегда носит свою любимицу – белую крысу, которая пользуется большой свободой: часто выползает из кармана на воздух, выставляя свою белую мордочку с розовыми ушками, к великому удовольствию ребят, которых в коридоре бывало всегда множество. В толпе их выделяется фигурка в синем пальто белокурого мальчика с огромными светлыми глазами, с приподнятой верхней губкой. Он молча внимательно осмотрел крысу, так же серьезно и внимательно перевел взгляд на стоящую рядом маленькую синеглазую розовую девочку в золотистом плюшевом пальто и шапочке, из-под которой выбивались совсем золотые густые волосики. Девочка с растопыренными, как у куклы, ручками, в крошечных белых варежках, упивалась созерцанием крысы, высматривавшей из-под полы шубы профессора. Оба ребенка были со своими нянями, которые поздоровались и заставили сделать то же самое детей. Белая варежка мальчика потянулась к такой же варежке девочки. Это был маленький Саша Блок и его будущая жена Люба Менделеева.

Феликс Адамович Кублицкий-Пиоттух:

В детстве и ранней молодости у Саши не было настоящих близких товарищей. Сперва участниками его игр были мы, его младшие двоюродные братья, и другие родственники нашего возраста. Товарищ по гимназии Н. В. Гун едва ли мог быть действительно близок Блоку, так как по всем своим привычкам и вкусам был далек от духа и интересов, господствовавших в бекетовской семье. Точно так же случайна и кратковременна была неожиданно возникшая дружба с кадетом, а затем молодым офицером В. В. Греком. Нелюдимость Блока начинала сказываться уже в довольно ранних годах.

Мария Андреевна Бекетова:

Первыми Сашиными товарищами оказались его двоюродные братья Кублицкие, сыновья сестры Софьи Андреевны. Старший, Феликс, известный в семье под именем Фероля (уменьшительное, придуманное Сашей), на три года его моложе, меньшой, Андрюша, – на пять лет.

Феликс Адамович Кублицкий-Пиоттух:

В раннем детстве одной из любимых наших игр была игра в поезда. Все скамейки в саду были названы по имени больших буфетных станций б‹ывшей› Николаевской, ныне Октябрьской железной дороги, которую мы хорошо знали и любили. Первая, ближайшая к дому, скамейка под кустом акации называлась «Любань», далее шла «Малая Вишера», две скамейки посреди главной липовой аллеи изображали Бологое, затем шли и другие станции на дальней дорожке, в березовом кругу и т. д. Игра заключалась в том, что, прижав к ребрам локти согнутых рук и выбрасывая их вперед наподобие поршней, мы бежали по дорожкам, останавливались у станций-скамеек, маневрировали, встречаясь друг с другом, гудели дикими голосами.

Одно время очень сильно увлекались крокетом, но потом он всем надоел.

Устроенная на лужайке «гимнастика» привлекала Сашу: он любил проделывать упражнения на кольцах и на трапеции.

Мы часто катались верхом. На деревенских лошадках изъездили мы все окрестности на расстоянии десяти – пятнадцати верст от Шахматова. У каждого было свое английское седло с особым потником, уздечкой и стеком.

Саша всегда старался забраться куда-нибудь подальше, в новые места, на глухие лесные дороги. Он любил открывать новые виды и дали, которыми так богата эта часть Московской губернии. Большей частью эти поездки совершались под вечер, когда спадала жара и лошадей меньше беспокоили мухи и слепни. Домой возвращались уже почти в темноте. Вставала красная полная луна, туман белой пеленой стлался вдоль реки и подбирался к усадьбе. Приближаясь к дому, мы любили устраивать скачки, не щадя усталых лошадей. Саша, на своем сером, более крупном Мальчике, обычно обгонял нас с братом. Конь этот был с норовом: в молодости его долго держали в темной конюшне и потому зрение его было испорчено; он пугался всего и шарахался в сторону, но Саша привык к его замашкам и справлялся с ним довольно хорошо.