Иду козырным тузом
Иду козырным тузом
Молодой режиссер, снимающий первый фильм, выбирал место для натурной съемки. Он быстро шел по лесу, продираясь сквозь заросли. За ним, тяжело дыша, еле поспевал оператор, полный пожилой человек. Наконец, зайдя в самую непроходимую чащу, где от густой листвы было темно, режиссер торжественно воскликнул: — Здесь мы будем снимать сцену свидания! — Здесь мы будем проявлять пленку, — ответил оператор.
(Из тетрадки в клеточку. Декабрь 1957 года)
В Московском цирке по сценарию Владимира Полякова готовилось обозрение «Юность празднует». Как-то, встретив меня в фойе, Поляков вдруг остановился и, внимательно рассматривая, будто никогда раньше не видел, спросил:
— Слушай, хочешь подзаработать? Сейчас по нашему с Борисом Ласкиным сценарию ставится фильм «Девушка с гитарой». Там есть два эпизода, на которые никак не могут найти артистов. Хочешь?
Вспомнив, как меня не приняли во ВГИК, как зря я бегал по Цветному бульвару, изображая американца в «Русском вопросе», вспомнив, как выгнали меня со съемки в цирке и как обошелся со мной Натансон, я отказался. Однако Владимир Поляков, выслушав меня, все же протянул записку с номером телефона съемочной группы.
— Будешь звонить, попроси Карелова. Он ассистент режиссера. Закажет тебе пропуск. Обязательно при этом сошлись на меня.
Вечером за ужином я рассказал домашним о разговоре с Поляковым.
— А что? — сказала Татьяна. — Почему бы тебе не сняться? Ты сумеешь, у тебя получится. Я тебе не раз говорила, что просто мечтаю, чтобы ты попробовался хотя бы в маленькой роли.
Мы долго спорили: я отказывался, Татьяна настаивала. Кончилось тем, что она сама позвонила Карелову.
Молодой симпатичный ассистент режиссера Евгений Карелов встретил меня и повел к режиссеру Файнциммеру. Дорогой я вспоминал фильмы, созданные этим режиссером. Особенно мне нравились «Танкер „Дербент“» и «Овод». Поэтому на человека, который их поставил, я смотрел с уважением и трепетом. Он со мной немного поговорил, потом дал сценарий и, попросив быстрее прочесть, отпустил домой.
Этот странный человек (пиротехник, как он назывался в сценарии) мне понравился. Эпизод небольшой. Пиротехник вбегает с чемоданчиком в комнату, где комиссия просматривает участников конкурса, и говорит:
— Товарищи, я извиняюсь, товарищи. Для фестиваля, понимаете, придумал эффектную вещь… Люди увидят — ахнут. Самодеятельный фейерверк типа салют.
Ему отвечают, что он не туда попал, нужно идти в другую комнату.
— Пожалуйста, не перебивайте, — продолжает он. — Я был в двадцать третьей, в двадцать четвертой… Сейчас я его зажгу, и вы увидите. Сядьте.
И перед ошеломленной комиссией он вынимал шутиху, поджигал ее, шутиха летала по комнате, а потом взрывалась. Члены комиссии, черные от сажи, вылезали из-под стола, и один из них спрашивал:
— Товарищи, а где же конструктор?
Открывалась дверь, и пиротехник входил, весь закопченный, уже с огромной шутихой в руках, и говорил:
— Я извиняюсь, товарищи, не ту зажег. Сейчас повторим.
Комиссия в полном составе опять пряталась под стол.
— Я извиняюсь, не ту зажег.
Эпизод мне понравился. Я уже представлял, как буду его играть.
На следующий день на «Мосфильме» вместе с художником и костюмером мы долго решали, во что одеть пиротехника. В костюмерной выбрал маленькую кепочку, надел красную рубаху, взял в руки фибровый чемоданчик и попросил подобрать кеды. Но их на складах «Мосфильма» не оказалось. Решил: куплю кеды сам.
Почему кеды? Не знаю, но мне казалось, что герой мой — человек странный, «чокнутый», как я называл его про себя, и должен ходить плавно, тихо, именно в кедах.
На студии мне дали листок, вырванный из сценария, с четырьмя фразами, которые должен произносить пиротехник.
Съемку назначили через три дня. Три дня я учил текст. Все время прикидывал, как же я сыграю свою роль. Сниматься и хотелось, и было страшно.
Утром приехал на студию, и меня сразу повели в гримерную. Молоденькая гримерша, мельком взглянув на меня, сказала:
— А что его гримировать? Положим общий тончик на лицо — и хватит.
Так и сделали. На лицо положили общий тон, выбили мне из-под кепки клок волос, переодели в красную рубаху с белыми полосками. Переобулся я в кеды, которые принес из дому, взял маленький чемоданчик в руки. В таком виде меня и проводили в павильон на съемку.
— Это кто такой?
Я перепугался. Стою и молчу. Жарову сказали, что я буду играть пиротехника. Жаров посмотрел на меня еще раз, вдруг громко засмеялся и одобрительно сказал:
— Во, точно. Такой может взорвать!
Началась репетиция. Я предложил режиссеру:
— А что, если после взрыва, когда пиротехник исчезнет и его начнут искать, вместо него увидят только кепку на полу?
С предложением согласились. Осмелев, я предложил поджигать шутиху не спичками, как в сценарии, а папироской, как это делает большинство пиротехников.
— А где вы возьмете папироску? — спросил Файнциммер.
— Пусть кто-нибудь из членов комиссии курит, — предложил я. — Пиротехник вытащит у него изо рта папироску, а потом вставит обратно. Будет смешно.
Режиссер и это предложение принял.
Начали репетировать. Все получалось довольно прилично. А когда пиротехник брал папироску у одного из членов комиссии, все вокруг смеялись. Такая реакция меня ободрила. Прорепетировали несколько раз.
Наконец раздалась команда:
— Тишина. Мотор…
Файнциммер тихо сказал:
— Начали.
Перед моим носом ассистентка громко щелкнула деревянной хлопушкой. Как только щелкнула хлопушка, у меня заколотилось сердце, и мне показалось, что меня пронизывают какие-то невидимые лучи, исходящие из кинокамеры. Я просто ощущал, что они, точно пунктирные линии, проходят сквозь мое тело. Ноги стали ватными.
С трудом вошел я в декорацию и обалдело остановился. Текст вылетел из головы. Стоял до тех пор, пока режиссер не крикнул:
— Стоп! — И спросил меня: — В чем дело? Какую фразу вам нужно сказать? Почему вы остановились?
— Товарищи, я извиняюсь, товарищи… — произнес я первую фразу пиротехника.
— Ну вот и хорошо, — успокоил меня Файнциммер. — Попробуем снова. Только, пожалуйста, соберитесь. Не волнуйтесь. Приготовились…
— Тишина!
— Мотор!
— Начали!
Вбежав в комнату, я, вместо того чтобы сказать текст, заметался, задергался и стал молча открывать чемодан. Опять все слова забыты.
— Стоп! — крикнул Файнциммер и строго спросил меня: — Вы текст учили?
Я почувствовал, что режиссер спрашивает меня, стараясь подавить раздражение.
— Учил. Целых три дня, — ответил я.
Все засмеялись.
Следующие три дубля тоже оказались сорванными.
Меня сбивало требование останавливаться в условленном месте, где сделали отметку мелом. Как только начиналась съемка, я смотрел не на комиссию, а на отметку. Съемку, естественно, останавливали, и ассистент режиссера удивленно меня спрашивал:
— Неужели вы не можете смотреть угловым зрением?
А я понятия не имел об угловом зрении.
Вконец измучившись, Файнциммер сказал мне:
— Вы, пожалуйста, отдохните, успокойтесь. Попробуем сделать так. Пройдем все, как будто это съемка: со светом, с микрофоном, но без команд и хлопушки.
Включили полный свет. Дали команду начинать репетицию. Все шло прекрасно.
Как и требовалось, я вбежал в комнату, произнес первую фразу: «Товарищи, я извиняюсь, товарищи…», поджег шутиху, но, как только сказал последнюю реплику, Файнциммер крикнул:
— Быстро хлопушку!
Оказывается, вместо репетиции была съемка. Просто хлопушку решили дать в конце. Так и сняли этот кадр.
Когда я переодевался после съемки, Юрий Чулюкин (он вместе с Евгением Кареловым работал ассистентом у Файнциммера) сказал мне:
— Вам повезло, что вы снимаетесь у Файнциммера. Попали бы к Ивану Пырьеву, он бы вас за незнание текста выкинул из павильона.
Прошло несколько дней. Мне позвонил Евгений Карелов.
Так возник эпизод, когда пиротехник приходит в музыкальный магазин к директору (его играл Жаров) и демонстрирует тому свою шутиху, взрывая в магазине чуть ли не целый отдел.
Естественно, я с радостью согласился на это предложение.
Через несколько дней мне рассказали, что у съемочной группы возникли сложности и, видимо, картину в срок сдать не успеют. Рассказали мне и о том, что руководство на просмотре рабочего материала хохотало над моим эпизодом.
— Вы у нас, — сказал мне кто-то в группе, — идете козырным тузом.
Во время съемок я подружился с Михаилом Ивановичем Жаровым. Интересный человек, большой актер, ко мне, начинающему артисту, он относился по-доброму. Всегда подбадривал. Перед съемкой второго эпизода нам показали часть смонтированного материала. Впервые увидев себя на экране, я остолбенел. «Неужели я такой?» — поразился я. И голос, и выражение лица, которое я привык видеть в зеркале, — все было другим. Не считая себя красавцем, я, в общем-то, думал, что выгляжу нормальным человеком, а тут на экране полный кретин, с гнусавым голосом, со скверной дикцией. На меня это так подействовало, что я расстроился. А вокруг все были довольны и говорили: «Хорошо. Молодец!»
Оставшись наедине с Жаровым, я излил ему душу. Михаил Иванович внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и, понизив голос, сказал:
— Это что!.. Когда я себя увидел в первый раз на экране — заплакал. Жалко мне стало самого себя. Ушел в уголочек и долго плакал. Никак, понимаешь ли, не думал, что так плохо выгляжу. Так что не расстраивайся. Наоборот, поздравляю тебя с успехом. Все получилось нормально.
Уже во время первых съемок я понял, что актер может вносить свои добавления в текст. О шутихе, которую доставал пиротехник, я сказал:
— Вот сейчас она у нас джикнет…
«Джикнет» смешнее, чем «взорвется», как было написано в сценарии. Так в картину и вошло.
«Джикнет» понравилось Жарову, и он часто, повторяя это слово, смеялся.
В ожидании одной из съемок в случайном разговоре я выяснил, что подмосковный дом, в котором мы с семьей снимали комнату на лето, недалеко от дачи Жарова.
— Ты же со мной рядом живешь, заходи в гости, — предложил Михаил Иванович.
В одно из воскресений я пошел к нему.
У Жарова оказался обыкновенный финский дом, чистенький, уютный, с небольшим участком. Для дочек Михаил Иванович сам построил в саду маленький домик с игрушками. И вообще на даче он все делал своими руками.
У меня сохранилась фотография: сидим в яркий солнечный день за столом на воздухе, пьем чай из самовара и беседуем.
Рассказывал Жаров великолепно. Вспоминал разные случаи из театральной жизни, говорил об известных актерах, о своем детстве.
— Михаил Иванович, вы же можете книгу написать!
— Да ну, книгу, — ответил Михаил Иванович. — У меня и времени нет. Да и что писать?
Прошло десять лет. Снимаясь в фильме «Кавказская пленница», я вспомнил свою встречу с Жаровым. И вот почему. Сидим мы с Натальей Варлей, которая тогда впервые снималась в кино, ждем начала съемок. Я рассказываю ей о своих встречах с людьми, о цирке, о кино, о зарубежных поездках. Она внимательно слушает меня и вдруг говорит.
— Юрий Владимирович, так вы же можете целую книгу написать! Так все интересно.
— Да ну, книгу, — отшутился я тогда, — у меня и времени-то нет.
Все-таки Жаров потом книгу написал. Я ее с интересом прочел. Правда, Михаил Иванович о своем участии в фильме «Девушка с гитарой» не вспомнил. Это и понятно. Для него участие в этой картине — дело обычное, проходное. А для меня фильм стал боевым крещением в кино.
Второй эпизод, который написали для меня Владимир Поляков и Борис Ласкин, отсняли. Где-то он стал повторением первого эпизода, но тем не менее воспринимался хорошо. И у меня возникла мысль: а что, если снять еще один эпизод, совсем короткий, в конце фильма? Огромное здание. В окнах горит свет.
Евгению Карелову и Юрию Чулюкину мое предложение понравилось. Файнциммер же, внимательно выслушав их, сказал:
— Стоит ли? У нас и так перерасход пленки. А потом придется заказывать отдельную съемочную смену, пробивать пожарную машину. Она не заложена в смете… Не стоит, пожалуй.
Мне до сих пор жалко, что так и не сняли этот эпизод. Получилось бы смешно. И линия пиротехника имела бы сюжетное завершение.
Закончились съемки фильма «Девушка с гитарой». Вечером последнего съемочного дня я пришел домой грустным.
— Что это ты какой-то опущенный? — спросила меня Таня.
— Да так, ничего.
— Что грустишь? Жалеешь, что кончились съемки?
— Жалею, — честно признался я, а сам подумал: «А вдруг меня больше никогда не позовут сниматься! А мне так хочется!..»
Первые два эпизода, сыгранные в кино, дались мне труднее, чем главные роли в последующих фильмах. Тем не менее я почувствовал — могу сниматься. Поверил в себя.
Прошло время. «Девушку с гитарой» выпустили на экраны, и меня первый раз в жизни узнали на улице.
Это произошло около мебельного магазина в Костине под Москвой. Стоя с бидоном в очереди за квасом, я почувствовал, что кто-то на меня внимательно смотрит. Оглянулся и вижу — меня рассматривает молодой парень.
— Скажите, вы киноартист? — спросил он, не выдержав.
— Нет, я работаю в цирке.
— А в кино снимались? Я вас узнал, — сказал он с какой-то особенной радостью. — Я вас видел в фильме «Девушка с гитарой». Вы там все взрываете. Верно?
Признаюсь, в первый раз это обрадовало. Тогда я и не предполагал, что узнавание может раздражать.
Мой дебют произвел впечатление. Ко мне приходили друзья, товарищи по работе и говорили: «Юра, как хорошо, что тебя сняли в кино. Артистов цирка приглашают сниматься! Это же здорово!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.