Глава 22 Бриджит против пастуха

Глава 22

Бриджит против пастуха

Водно воскресенье, ставшее поворотным в создании своего фонда, Бриджит появилась у полуразрушенного дома всего за несколько минут до того, как это место оцепила полиция. Оно напоминало собой кровавое побоище. Бардо была в джинсах в обтяжку, футболке и кожаной куртке, с распущенными по плечам как и тридцать пять лет назад — белокурыми волосами, лицо спрятано за огромными стеклами солнечных очков. Рыдания сотрясали ее. Пастух, поселившийся в заброшенном доме среди руин замка Сен-Ам между Сен-Тропе и Раматюэллем, утверждал, будто соседи ночью втихаря выпустили пастись его стадо и несчастных животных растерзали собаки.

Однако это отнюдь не объясняло того, почему один ягненок утонул в небольшом водоеме. По соседству обнаружился растерзанный труп овцы. Бриджит заметила еще девять мертвых овец, сваленных в кучу друг на друга в кустах позади стены. И, в довершение ко всему, ей попалась на глаза прибитая к дереву голова козы.

Бриджит содрогнулась от ужаса, а затем набросилась с обвинениями на замызганного бородатого бомжа, — он-де варвар, кровавая бойня — его рук дело, он нарочно прикончил принадлежавших ему овец. Бродяга обитал среди развалин вот уже более года, обходясь без электричества, без воды и, судя по всему, живя впроголодь — как сам, так и его стадо. А вот теперь, в конце октября 1992 года, оставшиеся у него животные — 30 овец, 10 коз и ослик, которых он всех собрал в небольшой загон, — находились на последнем издыхании от голода. Бриджит продолжала обвинительную речь. Прибывшим на место происшествия жандармам ничего другого не оставалось, как только постараться не допустить рукоприкладства, поскольку страсти накалились до предела.

Вскоре по вызову полиции подоспел ветеринар, однако, осмотрев мертвых животных, он заявил, что не в состоянии определить причину их гибели. Бриджит с пеной у рта принялась доказывать, что причина гибели ясна как божий день — пастух пустил под нож собственное стадо. И теперь, не унималась Бриджит, долг полиции — арестовать его.

Когда же старший жандарм поинтересовался, согласна ли она подать официальный иск, Бриджит, не раздумывая, согласилась. Пастуха увезли на допрос.

Как только его увезли, Бриджит взялась за дело. Она доставила корм для оставшихся животных, собственноручно притащив из машины несколько охапок сена, и принялась нежно поглаживать тех из них, кто был слишком слаб и не мог самостоятельно есть. Немного позднее в тот же день — правда, лишь после того, как она убедилась, что животным ничего не грозит, — Бриджит отправилась в жандармерию и подала иск на несчастного пастуха. Кроме того, она велела своему адвокату, чтобы тот добился от суда формального постановления, что отныне животные переходят под ее опеку.

Правда, уже к вечеру полиция отпустила пастуха. По словам блюстителей порядка, у них не нашлось неопровержимых улик, чтобы выдвинуть против него обоснованное обвинение.

Бриджит сочла этот предлог неубедительным. Ну а поскольку жандармы уже не раз имели возможность на собственной шкуре испытать ее горячий нрав, им ничего не оставалось, как обвинить пастуха в нарушении общественного порядка, поскольку он якобы не сумел, как положено, то есть в 24 часа, известить власти о гибели животных.

Бриджит это тоже мало удовлетворило, и она, для пущей важности, решила воспользоваться своим громким именем. Бриджит растрезвонила об этом случае по всей стране, и сочувствующие ей люди приходили в ужас, что такое возможно и, главное, что полиция проявила такое преступное равнодушие, такую вопиющую апатию, словно позабыв о том, что такое справедливость. Через четыре дня бедняга-пастух был избит до полусмерти какими-то тремя типами в плащах, в руках у которых были бейсбольные биты.

Разумеется, ни у кого язык не повернулся утверждать, будто Бриджит каким-то образом причастна к этому избиению. Однако никто в Сен-Тропе не усомнился в том, что это ни что иное как reglement de comptes — что на гангстерском жаргоне означает «сведение счетов».

Однако Бриджит это было совсем ни к чему. Ей было глубоко наплевать на бедолагу-пастуха. Она болела душой исключительно за животных, не в силах смириться с той вопиющей жестокостью, которой стала свидетельницей, переживая, что все это может повториться опять. Бриджит отправила гневное послание на имя раматюэлльского мэра, в котором частично возлагала на него ответственность за то, что, как представитель власти, он не сумел предотвратить злодеяние. В свое оправдание мэр робко попенял на законодательство, где отсутствует соответствующая статья, которая позволяла бы изгонять бродяг с самовольно занимаемых ими домов.

Бриджит не позволяла замять эту историю. Кому-то она написала, другим — позвонила лично, чтобы ни у кого не осталось сомнений на тот счет, что ее возмущению нет предела. Она твердо решила идти до конца. Однако столкнувшись с равнодушием властей, Бардо вскоре ощутила собственное бессилие — как говорится, плетью обуха не перешибешь.

Примерно в 8 часов вечера, в субботу 14 ноября, ровно через две недели после кровавого побоища в Сен-Ам, Бриджит смешала свое обычное успокоительное со стаканом вина, а через несколько мгновений лишилась чувств.

Ее муж, который, кстати, являлся таковым всего как три месяца, вызвал скорую. Бриджит в срочном порядке доставили в клинику «Оазис», где ей было сделано промывание желудка. Как только жизнь ее была вне опасности, Бернар Д’Ормаль сделал заявление для прессы. По его словам, Бриджит страдала от крайнего переутомления, которое оказалось усугублено ее переживаниями по поводу массовой гибели животных. Д’Ормаль отрицал, что то была очередная попытка самоубийства. «Она хранит подобные вещи в себе, — замечает он, — копит до тех пор, пока ей становится невмоготу. А ведь это не может не отразиться на ее состоянии».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.