ДОМ БОДЛЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДОМ БОДЛЕ

Вот в такой обстановке, на этих торговых улочках в сердце Парижа, среди этих людей, ремесленников и дворян, солдат и носильщиков, водоносов с медными флягами за спиной, зазывал, воров, зевак и нищих, и жил Мольер. Но он бывает и при дворе, и в гостиных вельмож, и в салонах любителей поэзии; поэтому мы вправе сказать, что ему были знакомы едва ли не все слои тогдашнего общества. Он испытал на себе всю тяжесть житья в тесноте, прежде чем смог снять удобную квартиру. Мольер не был отшельником, его «башня из слоновой кости» — не кабинет, уставленный книжными шкафами с красивыми томами ин-кварто, а весь Париж, и прежде всего — окрестности Рынка. Он родился на улице Сент-Оноре, ненадолго, в пору Блистательного театра, перебрался в квартал Маре, но по возвращении из провинции поселился на Школьной набережной, потом жил на площади Пале-Рояль, улице Сен-Тома-дю-Лувр, улице Сент-Оноре и снова на улице Сен-Тома-дю-Лувр, прежде чем обосноваться на улице Ришелье.

Арендный договор от 26 июня 1672 года с Рене Бодле, портным королевы, свидетельствует, что речь идет о просторном и удобном помещении, ничуть не похожем на те убогие жилища, о которых мы только что говорили. Впрочем, документ этот скуп на подробности, и составить по нему точное представление о квартире трудно:

«Три малых погреба или два больших, по выбору нанимателя; кухня, конюшня, где вышесказанный наниматель может держать лошадь, когда ее заимеет, второй и третий этажи, четыре антресоли над первым этажом, половина чердака, что над четвертым этажом, и каретный сарай; двор и колодец в совместном пользовании, отхожее место».

Опись, сделанная после смерти Мольера по просьбе Арманды нотариусами де Бофором и Левассёром, перечисляет разнообразные предметы — мебель, утварь, одежду, белье — с юридической дотошностью. И все же по этому перечню трудно угадать, что в какой комнате стояло, и восстановить в точности, как выглядело последнее жилище Мольера. Не забудем, что нотариусы пришли в дом, где все неизбежно было вверх дном после недавней кончины хозяина. К тому же Арманда с маленькой Эспри-Мадленой сразу же перебралась к сестре, Женевьеве Бежар, только что вышедшей во второй раз замуж за Жана-Батиста Обри. Она забрала с собой свои вещи и драгоценности. Наконец, семейство Мольеров переехало на улицу Ришелье только в начале сентября и, может быть, к моменту составления описи еще не устроилось как следует.

Красивый дом, построенный в 1658 году, имеет в ширину по фасаду 6 туаз (11,5 метров). Он состоит из основного здания и двух крыльев, выходящих на сады Пале-Рояля; между ними двор, который замыкается стеной. Над антресолями еще три этажа и чердак; крыша черепичная, свинцовая водосточная труба. Этот дом стоял на месте нынешнего дома № 40 по улице Ришелье.

Убранство кухни, расположенной на первом этаже, вообразить легко. Тут огромные медные чаны, сковороды, кастрюли и горшки, глиняная и оловянная посуда, подсвечники, столы и полки — все то, что так любил рисовать Шарден и что под его кистью из низменно-полезного превращалось в поэтическое. Оловянных блюд и тарелок так много, что нотариусы запишут только их общий вес: восемьдесят фунтов; это тоже говорит о достатке в доме.

На антресолях три комнаты выходят на улицу, а еще одна в правом крыле. В одной из комнат, возможно, живет служанка Рене Ванье, по прозвищу Ла Форе, или горничная Катрина Лемуан. В этой комнате, по описи, «деревянная кровать с высокими столбиками, трех футов шириной, с занавесками темно-зеленой саржи, подле маленькой кроватки с шелковым и ситцевым подзорами и колыбельки орехового дерева».

Маленькая кроватка принадлежит Эспри-Мадлене, которая спит под крылышком у служанки. В колыбельке же лишь несколько дней лежал новорожденный младенец. Кабинет с шестью ящичками и три эстампа (на двух изображена королева Анна Австрийская, на третьем — маршал Тюренн) довершают обстановку этой комнаты, где все уже совсем как у добрых буржуа; Ла Форе может ею хвастаться перед другими служанками в своем квартале. Соседняя комната — тоже спальня, но поскромнее; в ней «кушетка орехового дерева, с низкими столбиками, с тюфяком на раме, экран зеленого шелка, резной столик». Она, без сомнения, отведена другой служанке. Еще одна комната, похоже, используется как чулан; в ней свалены самые разнообразные вещи. Назовем лишь одну: «портшез, обитый внутри красным шелком, и шесты к нему».

В этом портшезе 17 февраля Мольера принесут из Пале-Рояля на улицу Ришелье.

Опись не упоминает ни о лошади в конюшне, ни о карете в каретном сарае; там только сундуки, какие-то железки и деревяшки, старые столы.

Арманда, женщина светская, любящая принимать гостей, избалованная мужем, занимает лучший этаж — второй, с тремя большими окнами на улицу. Это помещение состоит из прихожей, гостиной и спальни. Изучение акта о продаже дома в 1766 году с торгов показало, что большая комната была площадью 82 м2 и высотой 3,5 метра. Опись дальше составлена небрежно и рисует не столько разумно устроенный интерьер, сколько беспорядочную кучу роскошного хлама. И все-таки, держа в памяти гравюры того времени и размеры гостиной, кажется оправданным украсить ее «фламандскими шпалерами из шести полотнищ, девятнадцати локтей в ширину и двух с двумя третями локтей в высоту». Это значит — 22,5 на 3,25 метра, что вполне подходит к размерам комнаты. Фламандские шпалеры, указанные в описи мольеровского имущества, появятся в подобном же документе после смерти господина де Монталана, мужа Эспри-Мадлены. Они сделаны в Антверпене и представляют историю Персея и Андромеды.[221]

В эту же комнату можно, не боясь ошибиться, поставить «двенадцать резных кресел орехового дерева, обитых зеленой саржей, с ручками в виде львиных морд, и четыре складных стула такого же дерева и обивки». Здесь же два клавесина (известно, что Арманда хорошая музыкантша): большой, «семи футов в длину, с двумя клавиатурами», и маленький, пяти футов. Сюда можно поместить и «семистворчатую ширму зеленой саржи и маленький кабинет китайского лака, запирающийся на ключ» — он предназначен для уборов и драгоценностей. И, конечно, «большое зеркало в тридцать дюймов высоты, в медной вызолоченной раме».

Еще тут есть квадратные подушки венецианской полупарчи на низеньких деревянных подставках, у которых вместо ножек — точеные шары. На столах и «под ногами» — пестрые турецкие ковры. На стенах картины: «четыре пейзажа и море», «руины», дева Мария и святая Екатерина. К этому нужно добавить «шесть стульев лакового дерева с позолотой, с подушками полосатой тафты, набитыми пером, один большой геридон[222] и два маленьких», безделушки, обои и маленькую кушетку «на раме золоченого дерева, с ножками в виде грифонов фальшивой бронзы», обитую зеленым в цветочках атласом, с золоченой скульптурой в изголовье. Разумеется, такая расстановка приблизительна, мы и не выдаем ее за точное описание И все-таки из этого можно понять, какая роскошь теперь доступна Мольеру. Роскоши, пожалуй, слишком много — кричащей роскоши, не очень согласующейся с требованиями строгого вкуса. А ведь Мольер — бывший декоратор и обойщик короля! Приходится признать, что Великий век немного «перебрал», лепя золото на золото, бриллианты на кружева; мрамор, ляпис-лазурь, бронза, хрусталь — все недостаточно богато, недостаточно ослепительно. Патина времени смягчает погрешности вкуса…

Спальня Арманды обтянута зеленым атласом с каймой белого атласа в розовых цветочках. Здесь стоит ложе такое прекрасное, что славные нотариусы обретают лирический дар, описывая его:

«Кровать на ножках в виде грифонов фальшивой бронзы, с расписной золоченой спинкой, с резьбой и позолотой… Матрац, одеяла и подушки брюссельского тика; балдахин лазурного цвета с четырьмя украшениями в виде ваз золоченого дерева, вышесказанный балдахин изнутри обит розовой и зеленой тафтой, подзор вышесказанной кровати из одного куска такой же тафты, обшитый розовой и зеленой бахромой; балдахин поменьше для полога, из золоченого дерева с резьбой в виде колокольчиков, полог из трех кусков серебристо-серой тафты, с шитой золотой каймой и бахромой золотой и шелковой, подбитый легкой авиньонской тафтой… щит с вензелями… четыре занавески лиловой тафты в цветочках, расшитые поддельным золотом и зеленым шелком, с бахромой и кистями чистого золота и зеленого шелка… три верхних подзора у балдахина зеленого атласа, расшитые золотом…»

Эту великолепную кровать нотариусы оценят в 2000 ливров! Два столика на «трех ножках в виде грифонов фальшивой бронзы». Шесть кресел «резные, с вызолоченными сфинксами, с подушками, обиты лиловым в цветочках атласом, с бахромой и кистями чистого золота и зеленого шелка». Еще тут есть кушетка золоченого дерева и два кресла, тоже золоченого дерева, с подушками зеленого атласа. Занавески на дверях и камине бледно-зеленой тафты с бахромой.

Себе Мольер оставил третий этаж. Доказательство? Умирая, он говорит Барону: «Скажите моей жене, чтобы она поднялась сюда». Относительная скромность его обстановки резко отличается от золоченых сфинксов и грифонов, китайского лака и вышитой тафты в покоях Арманды. Тут все почти аскетично. Прежде всего постель; это «низкая кровать орехового дерева, волосяной тюфяк, матрац бумажной материи, набитый шерстью, тиковая перина, набитая пером, одно одеяло большое белой шерсти, другое маленькое, стеганое ситцевое покрывало, занавески омальской саржи на трех железных прутьях».

Такое подробное описание едва ли здесь излишне: ведь это постель, на которой умер Мольер; его сведенные судорогой пальцы натягивали на безнадежно больную грудь это одеяло белой шерсти, этот стеганый ситец. Кресла здесь орехового дерева, с резными львиными мордами на концах подлокотников. Еще тут есть глубокое кресло для отдыха, с откидной спинкой, шкаф орехового же дерева, шкатулка для денег — «дубовая, выложенная железом изнутри, с тремя запорами и двумя висячими замками».

На стенах — часы работы Клода Райара, королевского часовщика со Скорняжной улицы, термометр, подарок старого друга Рого, картины — «Урок женам»,[223] «Святое семейство». Где же рукописи? Может быть, в этом «двустворчатом шкафу, украшенном спереди накладной медью»? А может быть, в нем Мольер держит 350 переплетенных в телячью кожу томов своей библиотеки — Тит Ливий, Теренций, Вергилий, Ювенал, Сенека, Корнель, Ла Мот Ле Вайе, французские, итальянские, испанские комедии?

В других комнатах — семьдесят восемь предметов голландского фарфора и серебряная посуда (миски, соусники, кувшины, солонки, сахарницы, канделябры, подсвечники «для чтения и письма», горчичницы, уксусницы, нагарные щипцы, ложки и вилки, всё парижской работы) на 6240 ливров.

Плевательница, какой пользуются чахоточные, тоже из серебра…

Какие драгоценности были у Арманды, мы точно не знаем. Без сомнения, самое ценное она унесла до прихода нотариусов. Они обнаружили только «нитку неровного жемчуга, большой ларец с крупными и мелкими поддельными камнями в виде ожерелий, брошей, перстней и других украшений для комедии, два золотых кольца с бриллиантами, в одном три камня в ряд, в другом — розочка из мелких бриллиантов».

Затем перечисляются аккуратно уложенные в корзины из ивовых прутьев театральные костюмы — для «Мещанина во дворянстве», «Господина де Пурсоньяка», «Амфитриона», «Тартюфа», «Жоржа Дандена», «Ученых женщин», «Мизантропа», «Дон Жуана», «Лекаря поневоле»… Эти корзины — в той части чердака, что отведена Мольеру. Но довольно. Длиннейшая опись могла бы заполнить еще десятки страниц. Остановимся здесь. Скажем еще раз: это не более чем набросок, попытка реконструкции. Мы не упомянули о многочисленных картинах, креслах, зеркалах и прочем. Для нас важно другое. Подчеркнуть, что жилище Мольера — богатый для его времени и звания дом. Показать, как многого он добился благодаря своей деловой хватке, таланту, трудолюбию. Разрушить ходячую легенду о нищем сочинителе, гуляке-комедианте — не для того, чтобы лить воду на мельницу обывателям, но для того, чтобы со всей беспристрастностью ума и сердца нарисовать подлинного Мольера, правдиво, целиком, не обходя его слабостей — оборотной стороны его величия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.