2

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2

В Харькове Алексей вначале заглянул в Совнарком Украины и тут увидел целую группу крымчан. Они его шумно приветствовали.

— Слышали, слышали о твоих победах, Алексей Васильевич! — сказал флотский фельдшер Сергей Муляренок. — Большим генералом стал.

— А вы, ребята, какими судьбами в Харькове?

Василий Погребной сощурил глаз, приложил палец к губам:

— По строжайшему секрету: за тобой приехали! Разыскиваем тебя. А на ловца и зверь бежит.

— За мной?

— Ты нам нужен, депутат. У нас в Крыму сейчас партизан тысяч пятнадцать, и вот задумали мы свести их в одну армию.

— Доброе дело. Давно пора.

— А кто их сведет? Нужен человек, которого знают и которому доверяют. С большим военным опытом человек. Понял?

— Не совсем.

— Этот человек — ты, Алексей Васильевич! Мы уже договорились с Косиором, который тебя помнит. Составь план переброски десанта — и на доклад к нему!

Мокроусов даже потер взмокший лоб.

— Ну и ну! А мы с дружиной собрались на фронт проситься. Мужичок не кочеток, а подраться любит.

— Не горюй. Создадим армию — и все сразу очутимся на фронте!

Это было, пожалуй, ему в самый раз. Не важно кем: командующим или рядовым, только быть там… Он привык к игре случая и не совсем верил, будто Погребной и другие ребята искали именно его. С опасностью для жизни выбрались они из Крыма, чтоб связаться с ЦК партии Украины, со штабом фронта, заявить о положении дел в тылу у Врангеля. Пятнадцать тысяч партизан… Возможно, цифра завышена. Но сколько бы их там ни было, они разрозненны, а потому легко уязвимы. Конечно же требуется человек с боевым опытом, достаточно известный в Крыму, чтоб как-то объединить отряды, поставить перед ними ясную боевую задачу. Дело, прямо скажем, нелегкое, и Алексей не был уверен, что справится.

— Я подумаю… — сказал он уклончиво.

Широкое, неулыбчивое лицо Погребного словно потемнело от гнева.

— Да ты что, Алексей Васильевич? Считай, что дело решенное. Не отпустим мы тебя, хоть к Ленину пойдем. Это прямо-таки счастье, что тебя повстречали: был бы на польском фронте — все равно пришлось бы отзывать. Твое место в Крыму, и только в Крыму. Без тебя вернуться не можем, не имеем права. Решенное дело, решенное. И раздумывать некогда.

— Мы прибыли сюда не сами по себе, — сказал Сергей Муляренок, — от Крымского подпольного обкома. В мае в Коктебеле, на даче писателя Вересаева, состоялась областная партийная конференция. Так вот, конференция пришла к убеждению: произвести переворот в Крыму своими силами мы не в состоянии. Потому решили: не переворот, а содействие Красной Армии.

— Но есть же у вас там кто-нибудь, кто командует партизанами? Ну, штаб?

Муляренок пожал плечами.

— Есть, разумеется. Приедешь в Крым — все поймешь.

Его слова настораживали. Но не зря же все эти люди, рискуя головой, выбрались в Харьков. И как выбирались: на рыбачьей лодке дошли до Одессы, а оттуда — на Харьков! Могли и не уцелеть.

«Затянувшийся крымский фронт»… Он в самом деле затянулся. До этого Алексею казалось, что события развиваются так, как и должны развиваться. Все почему-то считали, будто после разгрома Деникина главным сделался советско-польский фронт. Ведь еще в феврале этого, 1919 года Советская власть была восстановлена в Херсоне, Николаеве, Одессе, Тирасполе; при освобождении Новороссийска в марте взяли в плен двадцать две тысячи беляков. А про Врангеля, засевшего в Крыму, как-то забыли, не придали ему нужного значения. Да, Западный и Юго-Западный фронты забрали большую часть сил республики. Ну а Врангель тем часом не дремал: ребята, прибывшие из Крыма, рассказали, что в Феодосии Врангель открыл специальные курсы, на которых англичане обучают стрельбе из пулеметов своей конструкции: «черный барон» захватил всю Северную Таврию, наносит сокрушительные удары по нашим войскам и конечно же пойдет дальше… если не наносить ему ощутимые удары изнутри, по тылам его армии: взрывать, крушить, пускать эшелоны под откос, вести работу среди казаков и солдат… Мокроусов невольно зажегся этой мечтой.

…Он умел оперативно принимать решения. В Крым можно попасть не через перешейки, а высадив боевой десант, отправив его с Кавказского побережья на берег. Прежде всего, следует подобрать экипаж. И нужно-то всего человек десять…

На другой день его вызвал секретарь ЦК КП(б) Украины Косиор, одобрил план высадки десанта. Но последнее слово в этом деле все же принадлежало военным, штабу Юго-Западного фронта. Здесь многим план показался нереальным: высадить красный десант на крымский берег, который патрулируют корабли Антанты и Врангеля? Немыслимое дело. Разве товарищ Мокроусов не знает, что даже в Азовской флотилии нет ни одного быстроходного катера? Операция с самого начала обречена на провал…

Но приказ о назначении Мокроусова командующим Повстанческой армией в Крыму все же составили.

В гостиницу вернулся поздно. Был мрачен. Предстоял трудный разговор с Ольгой. Нет, взять ее в десант он не мог: очень уж рисковое дело затеял. Но теперь получалось, будто обманул ее. Ведь заранее знал, что не возьмет, не станет рисковать жизнью любимого человека.

— Тебе на какое-то время придется остаться в Харькове, — сказал он как можно более спокойным голосом. — Я договорился в штабе фронта. Будешь телеграфисткой. Ну а я с ребятами должен прорваться туда. Задание. По-другому нельзя. Пойми правильно… Не на век же расстаемся! Ребята сами меня выбрали… Там наши гибнут… Я должен…

Он боялся взглянуть в ее глаза. Наутро они расстались. И никто не смог бы сказать наверное, свидятся ли еще когда-нибудь.

Разыскивая верных людей, которых знал лично, бывших красногвардейцев-севастопольцев, Мокроусов подался в Ростов. В Ростове в частях Кавказского фронта нашел старых друзей — и Кулиша, и Соколова, и Ефимова. Достать катер оказалось сложнее.

У Мокроусова был мандат и письмо к члену Реввоенсовета Кавказского фронта товарищу Трифонову. К нему и пошел.

Трифонов в свои тридцать три года выглядел солидно: плотный, с квадратными плечами, с крупным лицом, бородка клинышком, пенсне на черном шнурке. Он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, и трудно было понять, слушает ли он Мокроусова. Но он слушал. А выслушав, покачал черной гривастой головой, протер очки безукоризненно чистым платком, снова нацепил их на увесистый нос и сказал:

— Абсурд! Я не хочу вашей гибели, товарищ. Катер не дам. И не просите…

— А я и не прошу, — вспылил Мокроусов. — Вас просит помочь нам член Реввоенсовета товарищ Рейнгольд Берзин. Я назначен командующим Повстанческой армией, которой пока нет, и любой ценой должен выбраться в Крым. А хотите ли вы моей гибели или не хотите — это меня беспокоит меньше всего. Гудбай!

Он сгреб документы, сунул их в карман и вышел из кабинета.

— Мокроусов, вернитесь! — услышал за спиной голос Трифонова.

Когда Алексей вернулся, Трифонов сказал:

— Будь по-вашему. Только я ни за что не отвечаю. Нет у нас исправных катеров, нет. Ищите — может, повезет, безрассудный вы человек, — и усмехнулся.

Алексей вышел. Он недоумевал: что тут — осторожность или трусость? Этот спокойный, уравновешенный человек, каким, наверное, и должен быть член коллегии Наркомвоена, вызвал у него прилив глухой ярости. Своей усмешечкой Трифонов как бы заранее обрекал на неудачу то дело, на которое беззаветно шли Мокроусов и его товарищи. Не верил. Не поддержал духовно. Дескать, я отговаривал, ну, а если решил свернуть шею — твое личное дело…

Алексей ничего не видел перед собой и вздрогнул, когда кто-то схватил его за руку.

Мокроусов не верил глазам: перед ним стоял Иван Папанин и широко улыбался. Оказалось, он служит сейчас в Николаеве комиссаром оперативного отдела штаба морских сил Юго-Западного фронта. Приехал обследовать Азовскую флотилию. Флотилия одна, а распоряжаются ею сразу два фронта. Непорядок.

И когда Мокроусов изложил ему план высадки десанта, Папанин сразу напросился в экипаж.

— Вся беда в том, Ваня, — вздохнул Мокроусов, — катера у нас нет. Во всей Азовской флотилии. Вот ты теперь комиссар по морским делам, изволь найти катер! Нет — два катера! Срок — три дня.

Папанин ударил себя ладонью по лбу:

— В Новороссийске, в матросском отряде на «Гаджибее» — мой друзьяк Всеволод Вишневский. Попросту Володя. Может быть, вы его даже видали. В прошлом году был моим помощником по политчасти в Заднепровской бригаде бронепоездов. Правда, катер в аварийном состоянии и находится в Екатеринодаре.

— Что так?

— Недавно беляки хотели высадить десант на наш берег, между Анапой и Новороссийском. Ну, дозорный отряд встретил их салютом: всех потопил! Нашим тоже досталось. «Гаджибей» пришлось по Кубани тащить в Екатеринодар — до Новороссийска не додыбал бы… Так он, бедолага, и стоит в Екатеринодаре, как говорится, без руля и без ветрил.

И они всей группой отправились в Екатеринодар. Мокроусов с удовольствием покинул Ростов. Теперь, когда встретил Папанина, в благополучном исходе предприятия не сомневался: Иван был удачливый, всегда в ровном настроении, любил шутку. В Севастополе матросы души в нем не чаяли.

В Екатеринодаре, как и следовало, их ждало разочарование: старый, потрепанный катерок с потопленного в позапрошлом году миноносца. Хуже, чем Мокроусов мог предполагать.

— Ну, «Победитель бурь»! — саркастически скривился Ефимов. — Небось узлов пять, а то и шесть дает! А может сразу — на дно, к русалочкам.

— На безрыбье и рак рыба, — отозвался Папанин. — Держись за небось, доколе не сорвалось. — Он никогда не унывал. — Вот что, хлопчики, давайте погрузим это корыто на платформу и отправимся в Новороссийск. Уж там мой приятель Вишневский поможет откопать что-нибудь на кладбище судов! Ну, хотя бы ботик Петра Первого.

Все это выглядит неправдоподобно. Но история есть история. Мокроусов в своих воспоминаниях опишет именно этот эпизод:

«В Краснодаре (тогда — Екатеринодар) я увидел, как полсотни красноармейцев несли на своих плечах «Гаджибея» на железнодорожную платформу.

Едва погрузили, Папанин подал команду:

— Открывай бочонок!

Оказывается, он принес бочонок с пивом, которым угостил красноармейцев. Пили из большой кружки, сделанной из гильзы четырехдюймового снаряда.

В Новороссийске Папанин отыскал и другой корабль — «Витязь», наладил его ремонт, который шел круглые сутки. Каждому рабочему он дал по кругу колбасы, хотя тогда в Новороссийске и мяса-то нельзя было найти».

Папанин в воспоминаниях добавляет: «Не стану рассказывать, как добывал я эту колбасу. Самое главное было сделано: приказ выполнен. Подготовка к десанту шла в глубочайшем секрете. О ней знали очень немногие. Мы понимали, что идем на большой риск: два маломощных суденышка могли, разузнай об этом врангелевцы, легко стать их добычей. Чтобы хоть как-то обмануть белых, Мокроусов предложил изменить внешний вид «Витязя». На нем поставили фальшивую вторую трубу, сколотили надстройки. Судно перекрасили в серый цвет, чтобы «Витязь», хоть отдаленно, напоминал миноносец. Горючее у нас было только для одного катера. «Витязю» требовался уголь, который мы собирали по кусочку. Тайну сохранить нам удалось: даже местные власти считали, что ремонтируются суда береговой охраны. Решили идти в Крым ближайшим путем — от Анапы…»

Когда Алексей увидел свою «флотилию» на рейде, сразу засосало под ложечкой, вся затея показалась безумной: очень уж жалкий вид был у катерков. Угля для парового катера «Витязь» раздобыть удалось очень мало. Придется жечь жмых, от которого из трубы беспрестанно летят снопы искр и валит густой черный дым. Для патрульных судов не составит никакого труда обнаружить катера… Может быть, все-таки прав Трифонов и не стоит рисковать головой… Прав-то он прав, но прав по-своему, по-кабинетному, с точки зрения некой жалости, которая в подобной ситуации прямо-таки неуместна. Если бы даже пришлось добираться на бревне, они все поплыли бы без раздумий… Влез по пояс, полезай по горло.

Высадиться лучше всего было бы в Коктебеле, у горного массива Кара-Даг. Пустынные бухточки, лес. Но очень уж далеко до горы Чатыр-Даг, у подножия которой скрывается партизанский штаб. Кроме того, в Феодосии — корабли врангелевцев. Сюда перенес свой штаб Врангель. Его полевой штаб находился в Керчи. Самое трудное — пройти незамеченными Керченский пролив, узкий, как игольное ушко. Конечно же пролив наглухо закрыт для судов. Полоска воды отделяет Крым от Кавказа. Выхода из Азовского моря, по сути, нет! Правда, у Новороссийска пролив становится широким, это уже Черное море, отсюда советские торговые пароходы без охраны ходят даже в Трапезунд, в Турцию. До Керчи — сто пятьдесят километров. Как говорит Папанин: «Бог не выдаст — свинья не съест».

Всеволод Вишневский без колебаний согласился идти в Крым. Матрос Мокроусову понравился: серьезный, рассудительный, да и «Гаджибей» знал как свои пять пальцев.

Но штаб морских сил наотрез отказался отпустить Вишневского: матросский дозорный отряд нельзя оголять! Вишневский — душа отряда. Кроме того, Вишневский — сотрудник бюро интернациональной пропаганды Новороссийской партийной организации, пишет листовки и воззвания, которые переводятся на английский и французский и переправляются на корабли Антанты. Сейчас он должен присутствовать на встрече с делегатами конгресса Коминтерна, приплывшими тайно из-за рубежа…

Не повезло им с самого начала: еще в Новороссийске взяли штурманом бывшего мичмана царского флота некоего Жоржа, который уверял, будто отлично знает побережье Крыма. Жорж оказался пьянчугой. Вот этот Жорж и привел их прямо в пасть врагу: в Феодосию, где находился штаб Врангеля! Пришлось спешно удирать. Мокроусов командовал главным катером — «Витязем», Папанин — «Гаджибеем». Спасла ночь: они ведь вперлись прямо на феодосийский рейд. Первым оплошность заметил Мокроусов, который знал здешние места.

В Керченском проливе, когда возвращались в Анапу, отказал мотор на «Витязе»! Пришлось брать его на буксир.

Горестным было возвращение. Белогвардейцы их заметили-таки: в погоню вышло вооруженное пушками судно. Но, видимо приняв «Витязь» за свой миноносец, отстало. В устье реки Кубань их обстреляли свои, опять же приняв «Витязь» за вражеский миноносец. Подняли красный флаг.

Вторую попытку решили делать на одном «Гаджибее». Конечно же всю ночь никто глаз не сомкнул: готовились к выходу, проверяли мотор. Если мотор «Гаджибея» подведет — десант придется отложить на неопределенное время. А если это случится в открытом море — и всему конец…

Их было всего одиннадцать: Мокроусов, Папанин, Василий Погребной, Муляренок, Николай Ефимов, Кулиш, Александр Григорьев, Федор Алейников, Александр Васильев, Дмитрий Соколов и Курган. Они молча погрузились на «Гаджибей» и вышли в море. Сперва погода им благоприятствовала. Но к вечеру появились вспененные валы. Волны перехлестывали через палубу. Все беспокоились, как бы не подмочило ящики с патронами, гранатами и взрывчаткой.

Ночь выдалась хоть глаз коли. Непроглядная темень сразу же навалилась со всех сторон.

Алексей стоял у штурвала. Он старался держаться мористее. И когда показывались ночные огни сторожевика, командовал «стоп», чтоб затаиться, слиться с волнами.

Он знал расположение маяков, выучил карту наизусть. Конечно, не исключалась прямая встреча. Договорились в плен не сдаваться, драться до последнего, после чего катер затопить. Малодушным в революции места не отведено.

Нет ничего сумрачнее и таинственней ночного моря. Вода, ветер и тьма наваливались на утлое суденышко, терялось ощущение времени. Казалось, будто «Гаджибей» топчется на месте. Но он медленно и упорно продвигался к цели. Алексей не замечал качки и сильного ветра, словно сдирающего кожу с лица. Он лишь опасался резкой смены погоды. Только бы не разыгрался настоящий шторм! Тогда к берегу не подойти — будет носить по всему Черному морю… Не море топит корабли, а ветры.

О чем думал Мокроусов в эти томительные часы, стоя за штурвалом? Он радовался, что не взял в десант Ольгу, и в то же время его не оставляло чувство вины перед ней. Когда Алексей согласился отправиться в Крымское подполье, то как-то не подумал, что жену придется оставить на неопределенное время, если не навсегда. Все будет зависеть от того, удастся ли ему уцелеть во всех передрягах.

Но даже сейчас, в часы опасности, когда все зависело от прихоти случая, Алексей знал: ни за что и никогда не отказался бы от задания; там, в Крыму, был смысл самого его существования, можно сказать, смысл жизни. Кроме того, не сомневался: рано или поздно встретятся с Ольгой…

И снова воспоминания Папанина:

«Катер заливало водой, и экипаж едва успевал вычерпывать ее. Мокроусов валился с ног от усталости.

— Ваня, подмени, — сказал он под утро.

Я встал за руль и повел катер, поглядывая на компас. Последний мало был похож на современный корабельный. Он помещался в деревянном ящике, где горела свеча, освещая катушку компаса. Вдруг я услышал сильные перебои мотора. Оказывается, Ефимов от усталости задремал. Насос и охлаждение испортились, и мотор перегрелся. Я бросил руль и быстро остановил движок. Наступили тревожные минуты. Следовало срочно разобрать трубку охлаждения. Дав остыть мотору, мы опять разобрали и собрали его, но он никак не заводился. Тут Гриша Кулиш похлопал меня по плечу и сказал:

— Ванечка, дорогой, не дать ли тебе кружечку, чтобы дело пошло?

Ребята были замечательные, никогда не терялись и умели шутить в самые трудные минуты. Мотор будто ждал этих слов и сразу завелся…»

По морю разлилась стеклянная утренняя поволока. На северо-западе все зримее проступали силуэты гор. Что ждет десантников? Там была неведомая земля, словно некий Таинственный остров. Может быть, вражеские наблюдатели уже заметили в бинокли одинокое суденышко, идущее неизвестно откуда и неизвестно куда? Может быть, уже приведена в действие вся сеть оповещения?

Из морской глубины выкатилось малиновое солнце.

Мокроусов встал за руль и взял курс на берег, в бухточку возле Капсихора, Судак остался в стороне.