Небесная лазурь

Небесная лазурь

Пройдя недалеко по дороге, ведущей из Ортахисара, мы наткнулись на знак, указывающий направление на монастырь Халач, или Больничный монастырь. Пологая тропа вела в широкую долину, на которую уже падала тень. На дальней стороне долины возвышалась массивная скала, которая несла на себе несколько высеченных фасадов, при ближайшем рассмотрении оказавшихся расписанными. Большой трехсторонний двор монастыря хранил остатки старых огородов и зарос высокой травой. Необычные фасады с изысканными декоративными аркадами изрядно пострадали от времени и непогоды. Кельи покинутой обители использовали под голубятни, чем объяснялось наличие странных прямоугольных ниш, ломающих контуры подковообразных арок, которые были утыканы точками маленьких входных отверстий и украшены ярким красным и зеленым «ковровым» орнаментом для привлечения птиц.

Совершенно безмолвный двор укрыт от малейшего ветерка, а выходящие в него помещения снабжены запертыми железными дверьми. На западе расположена квадратная комната под полуразвалившимся куполом на четырех массивных белых колоннах, в ее углу на стене высечена фигура прыгающего человека в тунике и остроконечном колпаке. На севере находится большой зал с бочкообразными сводами, аркады которых опираются на квадратные столбы, а на востоке – церковь с обращенной к югу погребальной часовней. Крестово-купольный и неожиданно величественный храм отличается стройными столбами и экзотическими бараньими головами, высеченными на капителях пилястров. Не считая бурой фрески в апсиде, где изображена Богородица с Младенцем, арки и капители украшены примитивным геометрическим орнаментом, исполненным темно-красной краской. Считается, что монастырь был построен в 1060-е годы, но через десять с небольшим лет обитателям пришлось его покинуть. Когда мы пробрались в затемненный центр храма сквозь недавно проделанное в южной стене отверстие, в воздух поднялись сотни мельчайших мотыльков и, словно бледная пыль, заполнили все пространство.

Находящийся в нескольких сотнях метрах от дороги, которая связывает Юргюп с Гёреме, интереснейший в архитектурном отношении монастырь Халач как будто забыт окружающим миром. Б?ольшая часть туристов настолько жаждет поскорее добраться до широко разрекламированного национального парка Гёреме, что буквально не находит в себе сил оглянуться по сторонам. Подъезд к Гёреме выглядит довольно впечатляюще: дорога, свернув сквозь скопление скальных конусов налево, внезапно уходит вниз, и перед вами открываются склоны скал, усеянные храмами, часовнями и монашескими кельями. Однако все три раза, что я посещал Гёреме, я испытывал чувство разочарования. Так, в 1990 и 1991 годах Темная церковь с замечательными образцами живописи оказалась закрыта на реставрацию, и не нужно быть снобом, чтобы понять: нашествие туристов является для Гёреме проблемой. Многие церкви очень малы, и если приезжают сразу два и больше автобусов с туристами, экскурсантам приходится по полчаса ждать своей очереди. Особенно непросто посетить очень симпатичную Яблочную церковь: попасть туда удается только из небольшого, огороженного со всех сторон двора, вход в который, в свою очередь, возможен через очень узкий коридор, что напоминает скорее посещение египетской гробницы, чем византийского храма. И нет никакой возможности взглянуть на фрески, иначе как в компании из тридцати – сорока человек! В церкви постоянно толкутся потные люди, что отнюдь не способствует сохранности росписей, дошедших до нас благодаря исключительной сухости и чистоте каппадокийского воздуха. Синдром пещеры Ласко (так называется находящийся во Франции памятник палеолита), которую в 1960-е годы пришлось закрыть с целью сохранения наскальных изображений, поджидает Гёреме, и большинству церквей рано или поздно придется на долгие годы закрыться «на реставрацию». Крохотные церквушки, предназначавшиеся когда-то для нескольких иноков, не в силах выдержать поток индустриального туризма ХХ века.

Особое удовольствие я получал от храмов, расположенных в холмах и долинах за пределами парка, например от Спрятанной церкви (чье название говорит само за себя), уникальной тем, что на ее фресках есть изображение каппадокийского пейзажа, или от церкви Эль Назар Килисе, высеченной внутри напоминающего башню белого конуса и расписанной угловатыми фигурами в духе коптского искусства. Однако все памятники, находящиеся как внутри, так и вне Гёреме, меркнут по сравнению с Токалы, Килисе (название это буквально переводится как «Церковь с пряжкой»), которая стоит у самой дороги, возле входа в парк.

Здесь, за ничем не примечательным фасадом, хранится один из величайших шедевров византийского искусства – фрески, выполненные в середине X столетия неким Никифором. Стены и своды вместительного поперечного нефа покрыты фигурами, словно застывшими в движениях придворного танца на густом синем фоне. Этот всепроникающий, с оттенком фиолетового, синий цвет вызывает удивление: изготовленный из толченой лазури, он настолько насыщен, что порой кажется светящимся изнутри. Фигуры высоки и благородны, их жесты выразительны, все они облачены в классические одежды белого или песочного цвета. Художник Никифор, несомненно, гордился своим умением изображать одежду; он писал ее как виртуоз: со всевозможными волнами, складками и изгибами, с явным намеком на эллинистические прообразы. Архитектурные задники и детали пейзажа (деревья и зазубренные скалы) также выглядят вполне классически, а сцена Крещения проникнута трогательным гуманизмом: Спаситель стоит в неприкрытой наготе, и голубые струйки воды очень натурально стекают по его телу.

Композиции на картинах представителей провинциальной каппадокийской школы чаще всего перегружены и выглядят неуклюже, зато росписи Токалы Килисе оставляют неизгладимое впечатление широты и благородства. Здесь буквально дышишь воздухом Македонского ренессанса. Разумеется, он не сопоставим с итальянским Возрождением, которое привело к возникновению нового взгляда на человека и его место во Вселенной. И тем не менее в середине IX века в Византии имело место великое возрождение интереса к классическому наследию. Художникам Константинополя не нужно было далеко ходить: до 1204 года улицы и площади города были забиты величайшими творениями греческих и римских скульпторов, а состоятельные граждане собирали коллекции древностей. То, что классическое искусство было языческим, не особенно смущало византийцев: главным для них была красота. Общество, погруженное в изучение Гомера и Еврипида, не видело смысла, приняв христианство, безоговорочно отвергать образы Аполлона и Елены. Результаты подобного подхода впечатляют. В пышно украшенных манускриптах библейские персонажи соседствуют с олицетворениями ночи и рассвета, рек и времен года, скопированных с древнегреческих оригиналов: Ночь облачена в синюю накидку, волнами покрывающую ее голову, и держит синий факел; царь Давид предстает в одеянии Орфея; евангелист Матфей принимает позу точь-в-точь, как Эпикур на статуе II века; сосуд красного стекла, хранящийся ныне в сокровищнице собора Святого Марка, украшен изображениями нагих юношей, прилежно скопированных с греческой вазы. Лучше всего иллюстрирует специфический оттенок этого средневекового неоклассицизма отрывок из текста X века под названием «Филопатр». Этот отрывок повествует о посещении монастыря, но временами в нем прослеживаются явные параллели с классикой:

«Старик, своим мрачным видом напоминающий титана, схватил меня за рукав и сказал, что он посвящен во все таинства. Мы миновали железные ворота и, ступая по ступеням многих лестниц, достигли по бронзовому полу д?ома с крышей из золота, как в описанном Гомером доме Менелая. Я глазел по сторонам, словно юноша с острова (Телемах с Итаки), однако Елены Прекрасной не увидел, только согбенных мертвенно-бледных мужчин. Заметив нас, они обрадовались и, подойдя, спросили: „Вы принесли нам плохие вести?“ Сам внешний вид их свидетельствовал о том, что они надеются на дурное и, подобно фуриям, наслаждаются несчастьем».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.