Венец Гавриила

Венец Гавриила

В Нигде мы быстро нашли дешевую гостиницу и нового друга – владеющего английским языком симпатичного молодого человека по имени Орхан. В центре Старого города возвышается скала, обеспечивающая широкий обзор всех окружающих гор. На ее вершине располагается симпатичная сельджукская мечеть XIII века с обрамленной каменным кружевом дверью и напоминающим маяк высоким минаретом. Однако, сколь ни привлекательна эта мечеть, вовсе не она заставила нас остановиться в этом городе. В нескольких километрах к северо-востоку, в деревне Эски Гумюш, находится один из самых красивых в Каппадокии пещерных монастырей. Стоило мне только намекнуть, что я интересуюсь этим местом, как Орхан тут же отыскал приятеля-таксиста, и мы помчались к деревне по долине, усаженной вишневыми и яблоневыми садами и мерцающими столбиками тополей.

Длинный скалистый кряж с фантастическими выветриваниями, протянувшийся вдоль северного края долины, полон бесчисленных ниш и помещений, устроенных византийскими монахами и местными крестьянами. Вход в монастырь так неприметен, что сразу становится понятно, почему его не обнаружили вплоть до 1960-х годов. За небольшим, ничем не украшенным проемом туннель ведет сквозь скалу к большому квадратному двору, окруженному стенами в тринадцать метров длиной. Несмотря на мягкость камня, сооружение этого двора, безусловно, потребовало неимоверных усилий.

Эски Гумюш – единственный из каппадокийских пещерных монастырей с полностью огороженным двором. Он расположен южнее остальных, поблизости от Киликийских ворот – важнейшего прохода, ведущего через Тавр к Киликийской равнине. Все эти факторы тесно взаимосвязаны. Киликийские ворота – излюбленное место вторжения арабских армий, поэтому спрятанный в скалах и имевший единственный узкий подход монастырь легче было оборонять. Отряды кочевников могли просто его не заметить. На основании вышеизложенного можно установить время основания обители. До 965 года часть Киликии была в руках арабов, но затем император Никифор II Фока, прозванный Белой Арабской смертью, окончательно вырвал ее из рук врага и прекратил набеги через Тавр. Скорее всего, создание Эски Гумюша началось незадолго до этого, когда южная Каппадокия оставалась еще довольно беспокойным, но не настолько опасным местом, чтобы препятствовать этому грандиозному строительству.

Двор окружен помещениями на нескольких уровнях, в том числе трапезной, кухней (довольно странно расположенной прямо над входным туннелем) и рядом подземных камер, служивших, вероятно, складами. Но мое внимание немедленно привлек высокий фасад, высеченный на северной стене. За его декоративной аркадой из девяти узких арок находится церковь – вписанный в квадрат крест с миниатюрным куполом на непропорционально толстых колоннах. Внутренность храма украшена яркими фресками, и даже колонны расписаны простым орнаментом из листьев. Фигуры в апсиде стилизованы и развернуты на восточный манер строго фронтально, но изображения на северной стене явно выполнены другой рукой в более гуманистическом и эллинистическом духе. Все сцены северной стены – «Благовещение», «Рождество» и «Введение во Храм» – на редкость хорошо сохранились. Даже лица – привычные для мусульманских иконоборцев мишени – остались нетронутыми. Особенно четко видна фигура архангела Гавриила в «Благовещение».

Архангел, запечатленный вполоборота, смотрит на Богородицу. Правая рука Гавриила, которая видна из-под длинного серо-голубого рукава, устремлена к ней в благословляющем жесте, а на левой лежат складки длинного оранжевого пояса. Лицо Гавриила прорисовано очень нежно, на нем застыло выражение безмятежной кротости, а на тщательно уложенных волосах заметен небольшой венец. Встретившись с работой такой утонченности, удивляешься историкам искусства, которые нередко подчеркивают, что каппадокийские изображения исключительно грубы и провинциальны, иначе говоря, живописны и трогательны, но находятся на обочине византийского искусства. Художник, расписавший северную стену Эски Гумюш, несомненно, знал о процветавших в столице стилях. На мой взгляд, его Гавриил предвосхищает шедевры, исполненные два века спустя великим итальянским художником, представителем сиенской школы живописи Дуччо ди Буонинсенья. Конечно, среди каппадокийских художников были и малообразованные монахи, лишь отчасти восполнявшие незнание техники пылким благочестием, однако лучшие из них вовсе не нуждаются в нашем снисхождении.

Когда мы покинули Эски Гумюш, водитель настоял на том, чтобы заехать в одно место неподалеку, которое просто невозможно было миновать: в римские бани, известные здесь как бани Клеопатры. Я ничего не слышал об этой достопримечательности, да и в путеводителях о ней тоже не упоминалось, но, пообщавшись с Ведатом в Афьоне и с Ибрагимом в Карамане, я научился доверять турецким таксистам. Мы двинулись на юг, к высоким снежным вершинам Тавра, и, свернув вправо возле очаровательного городка Бор, оказались в тенистом оазисе среди выехавших на пикник семейств. Воздух источал запах жареного мяса и перца, а в центре оазиса располагались знаменитые бани. Безукоризненно ровный продолговатый бассейн и обрамляющая его кладка выдавали работу римлян. Судя по размеру, сооружение это никак не могло быть ванной – пусть даже и построенной для египетской царицы, – да и ступеней тут не было: купающимся приходилось прыгать с высоты в полтора метра, а потом с трудом выбираться обратно. Интересно, почему строители не предусмотрели ступени? Вероятно, это был священный бассейн, каким-то образом связанный с лежавшим неподалеку древним городом Тиана.

Каково бы ни было его назначение в прошлом, этот искусственный водоем до сих пор пользуется огромным уважением местной публики, поддерживающей здесь просто идеальную чистоту: я был изумлен, увидев, что, несмотря на огромное количество пьющих и закусывающих в тени деревьев людей, здесь совсем нет мусора. Пожалуй, подобное возможно лишь там, где дефицит чистой воды и деревьев заставляют их ценить. Древние ивы, преграда для нестерпимого полуденного солнца, протягивают свои ветви над бассейном. А на дне его, покрытом ярко-зеленым ковром водорослей, стайки форелей спешат полакомиться кусочками хлеба, которые кидает им восторженная детвора.