Прибытие

Прибытие

В самолете Париж – Стамбул, летевшем на восток над густым слоем облаков, мне вспомнилось, что прошло тридцать лет с тех пор, как я впервые услышал о Византии. Это случилось в душный и скучный школьный полдень. Я читал краткий очерк истории Римской империи и был изумлен, узнав, что империя, сохранившая название Римской, со столицей в Константинополе, просуществовала до невероятно поздней даты – до 1453 года. Вскоре я узнал, что у этой империи кое в чем была очень дурная репутация, а ее имя служило синонимом застоя и упадка, но мне показалось невероятным, что цивилизация может «загнивать» более тысячи лет. Такая живучесть, по крайней мере, предполагала в народе и культуре наличие колоссальных резервов энергии и упорства. Мое любопытство росло. Часы, проведенные в гулкой ротонде манчестерской Центральной библиотеки, познакомили меня с искусством и архитектурой Византии. Я увидел отнюдь не «декаданс», а бесподобное слияние духовной утонченности и вещественной роскоши. Нечто величественное и таинственное, в чем-то отталкивающее и оклеветанное, но в любом случае ожидающее от меня понимания и приязни.

В 1960-е годы, бывая в Греции, я отыскивал византийские памятники – монастыри Дафни и Оссиос Лукас, крепость Монемвасию и разрушенный город Мистру, красные крыши церквей которого теснились в зелени кипарисов, придавленные чудовищной массой Тайгетских гор.

В Бирмингемском университете меня поддержал профессор Энтони Брайер, невысокого роста румяный джентльмен, чьи воротнички и галстуки неизменно пребывали в состоянии невообразимого хаоса. Мне это казалось довольно романтичным, поскольку подчеркивало его энтузиазм по отношению к предмету исследований и полное безразличие к малейшим попыткам посягательства извне. Я принялся за дело с ничуть не меньшим задором, а он с симпатией воспринял мою длиннющую поэму «Падение 1453 года», хотя и не отказал себе в том, чтобы отметить в ней кое-какие огрехи.

Благодаря магии имени профессора Брайера среди коллег-византинистов, мне удалось увидеть высоко в горах Тродос на Кипре фрески Лагудеры, когда их еще реставрировали. Забравшись на строительные леса, я буквально лицом к лицу приблизился к ангелам, святым и византийским придворным. Помню череду дев с обетными свечами в руках. Утрата краски привела к тому, что свечи превратились в грязные пятна или совсем исчезли, но руки, лица и широкие одеяния синего и алого цвета оставались по-прежнему яркими, как и восемь столетий назад во времена Комнинов.

В 1968 году я поехал в Константинополь, продвигаясь из конца в конец Европы по железной дороге тем медленнее, чем больше к нему приближался. Временами состав застывал в какой-нибудь безвестной долине, прорезанной широкой и мутной рекой, где взгляд останавливался на бескрайних полях подсолнухов, как по команде поворачивавших вечером свои головы на запад. Я с трудом сдерживал нетерпение, пока поезд петлял по безлюдной провинции восточной Фракии, но первый же взгляд на огромные сухопутные стены великого города, спускающиеся к Мраморному морю, вполне искупил невзгоды странствия. Я приехал в то место, которое император Михаил VIII Палеолог называл «акрополем вселенной».

Теперь, двадцать лет спустя, изменился не только способ передвижения. Цель моего пути лежала далеко от Стамбула. По причине дорожной усталости я рассчитывал покинуть город на другой день и отправиться в пятинедельное путешествие, которое должно было привести меня из Яловы на южном берегу Мраморного моря в Каппадокию, самое средоточие Анатолийского плоскогорья.

Самолет стремительно нырнул в облака. Неприветливая морская панорама промелькнула перед глазами, и через несколько минут мы приземлились.