Путешествия на шахматном коньке

Путешествия на шахматном коньке

Загадочная лошадка

От нечего делать летом 1931 года мой ровесник десятилетний Яша предложил научить меня играть в шахматы. Яша думал, что конь прыгает две клеточки вперед и одну вкось, а не вбок, как положено. И я приступил к первой в своей жизни и почти настоящей шахматной партии. Вскоре мой конь забрел на центральное поле, и я объявил шах Яшиному королю. Яша, после раздумья, сказал, что ходить некуда, его король окружен собственными фигурами. Это мат. Мне понравилось ходить конем. Быть может, и шахматная лошадка обратила на меня внимание. Я сначала стал выигрывать у ровесников, затем у старшеклассников и меня послали играть в турнире на первенство Краснопресненского района Москвы. Турнир проходил на Стадионе юных пионеров, там была шахматная секция, и случилось, что шахматы заняли важное место в моей жизни. Между прочим, карты, домино и тому подобное были и остались мне абсолютно неинтересными. Компьютерные игры тоже. В пору учебы в девятом и десятом классах, стал чемпионом Стадиона, перворазрядником. Тогда в Москве было всего три перворазрядника школьника – Юра Авербах, Юра Гусев и я. Шахматы сдружили нас на всю жизнь.

В 1939 году в Москве американский гроссмейстер Решевский давал сеанс одновременной игры школьникам. В перерыве тренер, мастер Юдович, сказал мне, что Решевский спросил у него, сколько играет в сеансе перворазрядников, и он ответил что трое, но кто – это секрет. Решевский сказал, что они станут мастерами, а одного он заприметил точно, у него ладьи сдвоены по линии «b». Ладьи были мои, но прогноз гроссмейстера мне показался преувеличенным. Ведь тогда мастеров в стране было совсем мало. Я был довольно самоуверенным, но каким-то образом в то же время довольно скромным. Не обещал маме, как один сверстник, стать чемпионом мира. Занимался шахматами потому, что мне нравился сам процесс игры. Очень любил гонять блиц и недооценивал роль дебютной подготовки. Надеялся на атаку, на то, что запутаю противника в осложнениях, хотя иногда в них путался сам. Но Решевский угадал – мы с Гусевым стали мастерами, а Авербах даже гроссмейстером.

Окончив школу, я поступил в Юридический институт. Тогда примером был Михаил Ботвинник – чемпион, но студент, аспирант, ученый. Общественность считала, что спортсмен должен быть рабочим, офицером, еще кем-нибудь, а своим видом спорта заниматься в свободное от работы или учебы время. То есть быть любителем. И десяток лет, не считая учебы, я был юристом, а играл вечерами, в выходные дни, по отпускам.

Шахматы были на втором плане. Однако шахматный конек-горбунок выкинул хитрый номер: в издательстве «Физкультура и спорт» открылась должность редактора шахматных книг, и я оставил юриспруденцию. Стал тружеником шахматных полей. Редактировал, тренировал, судил, писал о шахматах, администрировал. До поры, до времени играл в турнирах.

Став мастером, я был доволен и не имел наполеоновских планов. Быть может, в награду за скромное поведение, волшебный конек-горбунок решил прокатить меня по многим странам. И это в то время, когда выезд за рубеж был событием чрезвычайным. Многие мои друзья желали путешествовать, но сидели дома. Сейчас путешествия за рубеж стали делом обыденным, а я сижу безвыездно дома. Сказать по совести: и никуда не тянет. Но в памяти крепко застряли эпизоды прежних путешествий, и нередко получаешь удовольствие, когда эти стоп-кадры всплывают в памяти.

О путешествиях написано великое множество книг, очерков, эссе. Авторы описывают страны, города, природу, свои свершения и приключения. Мои познания и наблюдения в области географии, истории, экономики и так далее незначительны, а приключения малоинтересны. Однако есть три причины, подвигнувшие меня на эти заметки. Первая – если стоп-кадры сохраняются в памяти столь долго, не исключено, что они могут оказаться кому-нибудь интересными. Второе. Моей половине нравятся мои литературные упражнения. И, наконец, у меня есть время для того, чтобы развлечься и доставлять себе невинное удовольствие. Так что вперед, в прошедшее!

Австрия

1953 год ознаменовался выдающимися событиями. Первое – для всех. В марте скончался вождь народов, лучший друг шахматистов и прочая, прочая, прочая. Второе – для моей семьи. Супруга родила нашего первого и единственного отпрыска. Третье событие не столь масштабное, однако, в ту пору незаурядное. Я впервые выехал за пределы Родины. Можно выразиться фигурально – выехал на шахматном коньке. Мой товарищ Юрий Авербах предложил мне стать его тренером и секундантом на турнире претендентов за звание чемпиона мира по шахматам.

Мы познакомились в школьные годы, когда участвовали в юношеских турнирах. Много лет позже Юра сказал мне, что первую предложенную им кандидатуру – мастера Михаила Бонч-Осмоловского – начальство отклонило. Это был его друг, энергичный, талантливый и добрый человек. Мотив не скрывали – сын репрессированного. Ни Юрий, ни Михаил не сказали тогда мне об этом ни слова. В том году была большая амнистия. Такая широкая, что напоминала строчку Маршака: «Что ни делает дурак / Все он делает не так». После амнистии на улицах Москвы появилось много людей стриженых наголо. Это были амнистированные, в том числе и уголовники. Черт меня дернул тогда побрить голову на лето. Так прежде поступал мой отец и иногда я. Жена увидела мою прическу из окна роддома. Ребенок, к счастью, появился несколько дней тому назад, так что мой поступок не спровоцировал преждевременные роды. Однако для меня возникли некоторые затруднения. Надо было фотографироваться для оформления так называемого выездного дела. Но все обошлось, и первое путешествие на шахматной лошадке за рубеж началось в урочный час. Турнир претендентов проводили в Швейцарии, но прямых авиарейсов туда в те годы не было. Так что первый этап был самолетом до Вены. Позже я видел классический фильм Чаплина «Диктатор». Там действие происходит в счастливой стране Остерлич. Можно думать, что прообразом страны была Австрия, хотя, конечно, у Австрии счастье было особого рода.

По пути в Вену из аэропорта ранним утром я обратил внимание на домики, а может быть дачки. Двухэтажные с островерхими крышами. На фасаде по одному окну на этаже. И у мансарды тоже одно. А из окон вывешены перины. «Спят мягко, а встают рано», – подумал я.

Почему-то наша довольно большая делегация остановилась в Вене на несколько дней, прежде чем поездом проследовать в Швейцарию. Позже я не раз бывал в Вене, но именно в первую поездку, по дороге в Швейцарию и обратно, охотно осматривал город и достопримечательности. Шенбрунский дворец, нетопленный он выглядел неухоженным. Комната, в которой умер сын Наполеона по прозвищу Орленок, не произвела никакого впечатления. Позже осенью, на обратном пути, постоял на берегу Дуная, не голубого, а какого-то серого.

Город был разбит на сектора оккупационных войск. Американский, английский, французский и советский. Границы были виртуальные, как теперь говорят. Однако нашим гражданам, находящимся в Вене, не разрешали выходить за пределы сектора. К шахматистам это не относилось. В то время у нас в стране с огромным успехом прошел музыкальный романтический фильм «Большой вальс», об Иоганне Штраусе. И в один из первых дней наша группа поехала посмотреть знакомый по фильму Венский лес. Однако наверху возвышенности я увидел лишь прозаическую асфальтовую площадку, машины, кафе, где я впервые отведал империалистический напиток кока-колу. Да еще увидел группку американских солдат, в их числе одну «солдатку».

Вена была столицей империи с многонациональным населением. Я обратил внимание на вывески со славянскими фамилиями. Запомнилась вывеска: «Романовский частный детектив». У нас Романовский известный шахматист, а у них детектив, притом частный. Как говорится, два мира, две системы.

По прибытии в Вену нам выдали валюту – австрийские шиллинги. Командировочные. И я совершил первую в жизни покупку на валюту. Подарок теще – несессер. Товарищи были поражены – неужели теще? Я подтвердил, не полностью осознавая величия своего поступка. Теще несессер очень понравился.

В Швейцарию путь продолжили поездом, ехали через Тироль. Проезжая, я внимательно смотрел в окно вагона, чтобы дома меня не упрекнули, что я в Тироле был, но ничего не видел. «Тироль похож на Кавказ», сказал мне Володя Симагин, тогда секундант Смыслова. Он отличался правдивостью и прямотой суждений. Как-то он отказался от экскурсии на озеро Рица. «Подумаешь – сказал он – просто озеро в горах».

Глядя из окна вагона, я обратил внимание на то, как валят лес на крутых склонах. Спиленные стволы опускали вниз по одному при помощи троса и лебедки. Каждому дереву надо было кланяться. Очевидно, игра стоила свеч.

Некоторое удивление вызвал пожилой официант в вагоне-ресторане. Он работал быстро и владел разными языками. «Такая работа», прозаически пояснил он.

Американцы выписали пропуск для проезда через их зону. Никто его не проверял. В моем была переврана фамилия и дата рождения. Вероятно, такие важные бумаги во всех странах помогают чиновникам быть при деле.

Возвращалась делегация из Швейцарии снова через Вену. Турнир претендентов принес большой успех нашим гроссмейстерам. В Вене делегацию принял верховный комиссар советской оккупационной зоны И. И. Ильичев. Он оказался приветливым и остроумным человеком. Комиссар с серьезным видом предложил шахматистам два варианта. Первый – задержаться в Вене на неделю и выступить с сеансами одновременной игры в военных частях и некоторых городах. В этом случае он устраивает банкет в честь шахматистов. Второй вариант – мы отказываемся. Тогда банкета не будет, а он просто своей властью приказывает задержаться и выполнить программу выступлений. Банкет, конечно, состоялся и прошел в очень теплой атмосфере. Запомнилось, что когда атмосфера достаточно нагрелась, один дипломат рассказал анекдот явно против культа личности недавно усопшего вождя. А пора открытой борьбы с этим культом была еще впереди.

Меня направили давать сеанс одновременной игры в авиационную часть в город Баден, близ Вены. Просто Баден, а не знаменитый Баден-Баден, что в Германии. Мы поехали с гроссмейстером Бондаревским. Состав участников сеанса был довольно легким, Я играл, а гроссмейстер прочитал лекцию. Я помалкивал, хотя на родине работал адвокатом. Бондаревский рассказывал об американском гроссмейстере Решевском, о том, что он не играет в субботу, про вечернюю звезду в пятницу. Потом десятки лет комментаторы упражнялись на эту тему, благо, что и Роберт Фишер не хотел играть по субботам. Командир части играл в сеансе. Гроссмейстер ходил за мной и напоминал, что партия должна окончиться миром. Неожиданно среди зрителей я увидел мою одноклассницу. Она была замужем за летчиком и сама служила в Бадене. После сеанса командир и комиссар пригласили нас на рюмку чая. Мы не отказались, но хозяева ограничились именно чаем, так как находились при исполнении. Домой нас отвезли в прекрасном расположении духа в теплой машине. Еще я дал сеанс в городе Санкт-Пельтен. Там я был совсем один. После сеанса меня попросили дать автограф в местную коммунистическую газету. Я согласился, расписался, и это было моей первой публикацией в иностранной прессе.

В 1980 году я дважды ездил в Австрию в связи с матчем претендентов на титул чемпиона мира Петросян – Корчной. Первый раз с так называемой инспекционной проездкой перед матчем. Он проводился в небольшом курортном городе Фельден-ам-Вертерзее. Попутно мне поручили выступить с сеансами по линии общества дружбы Австрия – СССР. В Вене меня встретил сотрудник этого общества Рихард Вагнер – полный тезка композитора. Он оказался бывшим москвичом и моим ровесником. Живя в Москве, учился в немецкой школе, которую в целях бдительности прикрыли. Учеников перевели в разные школы, и в наш класс попал Густав, фамилию которого засекретили, потому что, как нам пояснили, кругом шпионы. Кажется, его отец был в высокой должности в германской компартии. Густав позже перешел в артиллерийскую спецшколу и на войне погиб, сражаясь с фашистами. А Рихард вместе с родителями вернулся в Австрию. Мы общались недолго. Рихард как-то сказал мне, что австрийцы отличные горнолыжники, потому что они лентяи: на лыжных гонках надо потеть, а с горы лыжи сами катятся. Я вспомнил о сложностях лесоповала в горах, о ранних перинах в окошках, о крутых поворотах горнолыжников на огромной скорости. Получилось, что, как говорится, дяденька шутит. В курортном городке Фельдене условия для проведения матча были вполне приемлемые. Матч проводился в марте, когда населения города всего пять тысяч. А в курортный сезон оно в шесть раз больше. Помимо прекрасного климата, большого чистейшего и глубокого озера, (максимальная глубина более восьмидесяти метров!), Фельден располагал еще и казино.

Австрия граничит с Германией, Италией, Швейцарией. Всего с девятью государствами. И не везде есть казино, но есть любители поиграть не в шахматы. Мне предложили проводить матч в казино. Я гордо заявил, что шахматы игра благородная и соседство с рулеткой не подходит. Тогда предложили местный дом культуры, если назвать по-нашему. Директор казино на меня не обиделся. Звали его Гермоген. Имя, как мне казалось, подходящее для священнослужителя. В жизни не встречал его тезки. Гермоген был средних лет, симпатичен, элегантен, с кремовым мерседесом и при этом демократичен. Он рассказал мне, что в Австрии восемь казино, и все они принадлежат государству. Известно, что игорный бизнес чрезвычайно прибылен. Его организация и управление не требует высоких технологий. Почему-то наше государство оказалось не в состоянии справиться с этим простым и небезвыгодным делом и начало строительство рыночных отношений с того, что расплодило тысячи частных казино и без числа игорных автоматов с криминальным уклоном.

Когда мы с организаторами обсудили все технические детали проведения матча, мне предложили сыграть блиц несколько партий с сотрудником казино мастером Хельцлем. Вероятно, хотели убедиться, что я из Спорткомитета или, может быть, какого-то другого Комитета.

Когда увидели, что я умею играть в шахматы, то улыбаться мне стали заметно теплее и чаще.

Матч с Корчным был неудачен для Петросяна. Имя Корчного старались пореже упоминать в средствах советской массовой информации. В песне о матче Карпов – Корчной 1978 года на звание чемпиона мира Владимир Высоцкий так отметил это обыкновение: «Один из них слуга народа / Что пьет кефир в решающий момент / Другой без племени и рода / С презрительною кличкой претендент».

По понятным причинам страсти вокруг матча накалялись. К тому же личные отношения соперников были хуже некуда. Петросян по складу характера плохо переносил конфликтную обстановку. А Корчной в такой обстановке чувствовал себя прекрасно. И тут надо отдать должное австрийским организаторам матча. Они делали все, чтобы наша делегация чувствовала себя по возможности хорошо. Небольшой эпизод. После матча я попросил заказать билеты на поезд до Вены в вагоне второго класса, как нашими правилами предписано. Организаторы не возражали. Они просто забронировали весь вагон этого класса для нашей группы из пяти человек.

Позже в казино Фельдена матч претендентов все-таки состоялся. Это был матч Смыслов – Хюбнер. К организации этого матча я отношения не имел.

Венская площадь Мексико-плац была хорошо знакома советским командировочным. Там располагалось много магазинчиков с самыми дешевыми товарами. Конечно, не высшего качества, но вполне подходящего для подарков, да и для собственного использования. А привозить подарки из-за рубежа обычай обязательный. Мне запомнились два разговора с продавцами. Один из них еврей из Польши, владеющий русским языком. Он и его жена полька работали в магазине продавцами. В разговоре он возмущался тем, что польская власть, коммунисты-«интернационалисты» выставили его из Польши и ему, опытному кондитеру, приходится здесь работать продавцом. «Это еще куда ни шло, – говорил он, – моего друга коммуниста тоже изгнали. А он был подпольщиком в панской Польше, отбывал срок в Березе-Картузской, в концлагере. Виноваты поляки, – сказал он. – Они евреев ненавидят, русских ненавидят, немцев ненавидят, сами себя ненавидят». Глядя на его миловидную голубоглазую блондинку славянку жену, трудно было представить, что она всех ненавидит. Однако от спора по национальному вопросу я воздержался.

Через несколько лет я сказал другому продавцу, что магазинчики на Мексико-плац стали выглядеть наряднее, оформлены побогаче. Продавец оказался парнем из Сокольников, из Москвы. Он не без юмора ответил: «Это естественно. Едут из СССР советские люди, и поэтому хорошеет капиталистическая Австрия». Деликатно не сказал, что уезжают из Советского Союза люди потому, что Австрия хорошеет, все в ней есть. И чудная природа, и промышленность, и сельское хозяйство. А дома неуютно.

Швейцария

«Наши горы, наши часы, наш сыр, наш шоколад…» перечислил то, чем славится Швейцария в приветственном слове участникам международного турнира сильнейших шахматистов мира президент Швейцарской шахматной федерации Алоис Наглер. Турнир претендентов на титул чемпиона мира 1953 года нередко называют турниром в Цюрихе, это верно, но не совсем точно.

Для проведения международного турнира нужны деньги. Швейцарцы придумали любопытный способ привлечения в турнирный фонд средств. Решено было что кантон, собравший денег больше всех, имеет право провести старт турнира, восемь туров. Остальные двадцать два – в Цюрихе, самом большом городе страны. В соревновании победил кантон Шафхаузен. Поэтому наша делегация в составе девяти гроссмейстеров, восьми секундантов, врача, переводчика, руководителя и его заместителя в штатском прибыла в маленький городок Нейхаузен-ам-Рейнфаль близ города Шафхаузена.

Швейцария – страна небольшая, всего сорок тысяч с мелочью квадратных километров, к тому же ее две трети – горы. И населения с пол-Москвы, но страна знаменитая. И, конечно, не только благодаря первоклассным часам, сыру и шоколаду. Природные красоты вдохновляют писателей, и еще в Швейцарии осели самые авторитетные международные организации, там любят общаться ведущие политики. В Швейцарии селятся доживать свой век старые миллионеры. Здесь и климат, и курорты, и медицина – все на высоте. Уважают Швейцарию политические эмигранты. Много там бойцов «невидимого фронта» из разных стран. Не говоря уже о туристах и любителях горнолыжного спорта.

В Швейцарии двадцать три кантона и четыре государственных языка. Основные немецкий, французский и итальянский. Ими на планете владеет великое множество людей. Четвертый – древний ретророманш, но о нем мало кто из иностранцев слышал. Потомки аланов говорят по-немецки, бургундцев – по-французски. В стране постоянно проживают сотни тысяч иностранцев. И религиозных конфессий немало. И все мирно уживаются. Не то что, к примеру, в Ольстере, где ирландцы-католики и ирландцы-протестанты враждуют и убивают друг друга.

Мне показалось, что швейцарцы народ довольно смирный, законопослушный. Гостиница «Золотые мечи» в Цюрихе, где сначала поселились наши шахматисты, находилась на улице Нидердорфштрассе, близ небольшой площади Хиршенплатц, от которой идет улочка Розенгассе, где можно посмотреть на окна дома, из которых в свое время выглядывал Ленин. Хозяин дома не склонен удовлетворять любопытство желающих попасть внутрь этого дома.

Напротив гостиницы был бар, и на площадке перед баром шла постоянная, как теперь говорят, тусовка. Молодые люди, девицы древнейшей профессии… Драк не наблюдалось. Лишь однажды видел очень гуманную потасовку. А листовка с портретом кем-то убитой девицы и обещанием полиции выдать пять тысяч франков тому, кто укажет на убийцу, висела на стене дома долго и одиноко. Позже руководство делегации решило переехать из этого отеля в более респектабельный. Он был дороже, а кормили в «Золотых мечах» лучше.

В Швейцарии я впервые столкнулся с тем, что, не в пример нашим землякам, люди охотно уступают дорогу. Да что люди, даже водители машин.

Особая статья – швейцарские банки. Однако перечислять можно многое. Скажу лишь, что шахматистам Швейцария очень нравится; в стране много шахматных клубов, регулярно проводятся международные турниры, можно сказать, бескорыстно, потому что не было еще швейцарского шахматиста экстра-класса.

Четырежды благодаря шахматной лошадке я бывал в Швейцарии. 1953, 1968, 1976, 1985 это годы турнира претендентов, конгресса ФИДЕ, двух межзональных турниров. Цюрих, Лугано, Биль… Лето и осень, недели и месяцы. Из двух десятков стран, что я повидал, Швейцария, пожалуй, понравилась больше всех.

Сотни лет Швейцария строго блюдет нейтралитет. Когда мы приехали, там отмечали прекрасный юбилей – 250 лет без войн. И при этом свободно продается оружие. Как-то я обратил внимание на витрину небольшого магазинчика: стоял пулемет, змеились пулеметные ленты. Своеобразный ширпотреб, подумалось мне. Позже, в 1968 году, я познакомился с солдатом запаса швейцарской армии. Он был любезным владельцем и управляющим отеля «Аризона», где мы остановились в Лугано. Однажды руководитель делегации Алексей Капитонович пригласил его зайти к нам выпить по рюмашке и закусить икоркой. Тогда икра была более или менее доступна и необходима для международных дружеских контактов. Управляющий сказал, что собирается на недолгий военный сбор. Мы выразили удивление тому, что он рядовой солдат, а не офицер запаса. Он ответил, что для получения офицерских знаков различия надо прослужить в армии лишний год. И при этом потерять в своем бизнесе несколько десятков тысяч франков. Слишком дорого, резюмировал он. Я заметил, что Алексей Капитонович, переводчик Валерий и я – офицеры запаса. Он улыбнулся и сказал, что в этом вопросе мы похожи на детей. Несколькими днями позже мы простились с управляющим. Он ехал на сбор в солдатской форме, с автоматом и вещмешком.

У кого-то из классиков марксизма я в свое время читал, что хотя Швейцария ни с кем не воюет, но повсюду, где идут военные действия, льется швейцарская кровь. Ведь в старину швейцарцы славились как отменные наемные солдаты. А в наши дни наемные швейцарская гвардия охраняет папский престол, радуя взор посещающих Ватикан туристов яркой старинной формой.

Президента швейцарцы выбирают на один год. Большой власти он не имеет. Ведь Швейцария – конфедерация, власть кантонов имеет широкие границы. К тому же многие вопросы выносятся на референдумы. Остается только удивляться, как при всем этом жизнь течет спокойно. Такая сложная система, а действует как швейцарские часы. Во время турнира претендентов президент Швейцарии с занятной фамилией Птипьер удостоил шахматистов совместным ленчем. Сам он оказался роста небольшого, одет в обыкновенный серый костюм, сопровождающие и охрана не бросались в глаза, а скорее просто отсутствовали. Ресторан скромный. Столы накрыли на свежем воздухе. Было тепло. А скатерти оказались просто бумажные. Никто перед президентом не лебезил.

Климат в Швейцарии разнообразный. В Цюрихе обыкновенный для москвича. Как-то в прекрасный день ранней осени мы с товарищем, гуляя, поднялись на близлежащую небольшую горку. Наверху было заметно прохладнее. По шоссе мимо нас проехал огромный грузовик, доверху груженый яблоками. И сильный яблочный дух сделал окружающий мирный пейзаж еще приятнее. Быть может, из-за сильного запаха яблок этот момент остался в памяти.

Климатические достоинства Швейцарии описаны в художественной литературе и широко разрекламированы. Однако в Цюрихе я узнал слово «фен». Это такой сильный, теплый и сухой ветер, дующий иногда весной, летом и осенью в северных долинах Альп. Так сказано в энциклопедии. От него болит голова. Я слышал, что сделки, состоявшиеся в дни, когда дует фен, могут быть оспорены, а хирургические операции лучше не делать. И играть в шахматы будто бы плохо. Однако перерывов в турнире по причине фена не было.

Швейцария не велика и из северных долин Альп рукой подать до Лугано, где климат средиземноморский и можно продлевать лето на берегу великолепного озера.

Туристов в Швейцарии так много, что власти считают ненужным привлекать любителей азартных игр. И казино под запретом. Однако во время конгресса ФИДЕ в Лугано важная персона в руководстве ФИДЕ, итальянский граф, а может быть князь, Дальверме пригласил некоторых участников конгресса отужинать в ресторане казино в Компьене. Эта деревня – итальянский анклав. Вокруг швейцарская территория, а казино на итальянской земле в соответствии с итальянскими законами. Конечно, никаких пограничников. Ужин был отличным, вина в избытке, оркестр играл, в соседнем зале рулетка крутилась… Богатые личности, которых тогда не величали элитой, ловили миг удачи. Ощущался некоторый общий эмоциональный подъем. Сам граф мало ел и пил, но с удовольствием взирал на своих гостей. Мы с Алексеем Капитоновичем вышли подышать свежим воздухом на балкон. Перед входом в казино на площадке сверкал большой ряд дорогих автомашин. Алексей Капитонович критически заметил: «Так они отдыхают». Наверно, посчитал нужным предохранить меня от неправильного восприятия буржуйской действительности.

На двух межзональных турнирах я почти два месяца прожил в небольшом городе, имеющем, в отличие от других городов мира, двойное название Биль и Бьен. Немецкое и французское. Там даже в гостинице на двери номера я увидел табличку – шамбр / циммер, как говорил великий комбинатор Остап Бендер. Как в Швейцарии положено, город стоял на берегу озера. В то лето в Европе была редкостная жара. В Биле температура воздуха держалась днем на тридцати пяти градусах в тени. Однако переносить это было нетрудно. Вечером спускалась прохлада со снежных соседних вершин.

Своеобразное объявление о том, что магазин закрыт, я увидел на его витрине. Стояли игрушечные рюкзачок и ледоруб. Ясно без слов – хозяин ушел в горы.

В этом самом немецко-французском Биле одну улицу украшает стройный ряд берез. Соотечественники считают березу русским деревом, между тем березы распространены во многих странах.

Городские власти Биля проявили заботу о друзьях человека – собаках. Для их выгула устроен специальный парк.

В выходной на турнире день организаторы устроили прогулку на катере по озеру. Причалили к небольшой деревеньке, окруженной горами. Она занимала маленькую долину, и вроде бы доступ к ней был возможен только по воде. Оказалось, что в толще горы прорыт тоннель, специально к этой деревушке. Сооружение очень трудоемкое, но швейцарцам оказалось посильное.

Начало турнира претендентов проходило, как уже сказано, в кантоне Шафхаузен, в городке Нейхаузен-ам-Рейнфаль. Длинная центральная улица, на которой находилась добрая половина домов, делала Нейхаузен похожим на деревню, однако в деревне было несколько гостиниц. Наша группа поселилась в новом отеле, еще пахнувшем краской. Из окон был виден Рейн и доносился шум водопада. Перед водопадом возвышается скала. Воды Рейна, сжатые высокими берегами, огибают ее двумя потоками. Они веками точат скалу и, сливаясь, низвергаются с грохотом. На левом берегу замок, на правом небольшая электростанция. Реки в Швейцарии несудоходны, зато гидроэлектростанций множество. Электроэнергия и чистый воздух.

В школе мы учили: «Унд руи флист дер Райн…», то есть спокойно течет Рейн. Но это Гейне писал о Рейне в Германии, а близ Нейхаузена течение быстрое. Вода чистая. Немного поплавав в Рейне, я получил не только физическое, но и, как теперь модно говорить, духовное удовлетворение. Участники турнира и секунданты могли пользоваться также открытым бассейном, принадлежащим небольшому механическому заводу. Бассейн сооружен по всем правилам, вокруг зеленый газон, проволочные корзинки для мелкого мусора, небольшое строение и в нем раздевалка и буфет. При хорошей погоде рабочим приятно и с пользой можно провести здесь обеденный перерыв.

В Цюрихе была небольшая встреча наших шахматистов в обществе культурной связи, и швейцарский коммунист показал нам библиотеку, где занимался Ленин, живя в Цюрихе в эмиграции. Он поведал нам, что однажды Ленин выступил с речью и сказал, что в Швейцарии не будет революции, пока у многих рабочих есть накопления в банке. На вопрос, есть ли у рабочих вклады сейчас, швейцарский коммунист засмеялся и сказал, что есть. Получалось, что марксистский прогноз об абсолютном обнищании рабочего класса в Швейцарии не подтвердился.

Между прочим, в Цюрихе когда-то жил другой знаменитый человек – Альберт Эйнштейн. Про Ленина долго говорили, что он гений, про Эйнштейна говорили и говорят это самое до сих пор. Но нас не повели посмотреть Цюрихский Университет и Политехникум, где Эйнштейн работал профессором, а самостоятельно я не удосужился. Но позже я видел в Швейцарии жилище Жан-Жака Руссо, удивительно скромное. Глядя на его утлую кровать, трудно себе представить, что на ней мог спать столь великий философ. Хотя философы народ особый. Диоген, говорят, жил просто в бочке.

В Цюрихе произошел занятный эпизод. Портье в гостинице передал Юрию Авербаху солидный пакет. В нем оказалась пропагандистская литература, за которую на родине имеют обыкновение привлекать к уголовной ответственности, и увесистая коробка шикарных шоколадных конфет. Я видел на витрине соседнего с гостиницей магазина такую же самую, по цене хорошей пары обуви. Каждая конфета в коробке лежала в отдельной ячеечке. Мы с удовольствием съели по одной вкусной конфете и от греха подальше решили сдать посылочку заместителю. Когда Юра отнес ему пакет тот, открыл коробку конфет и увидел две пустые ячейки. Он сказал Авербаху, что ведь конфеты могли быть отравленными. Авербах, изобразив серьезную мину, ответил, что он сначала дал попробовать Бейлину. Заместитель промолчал.

Магазины в жизни советского командированного за рубежом играют несравненно более важную роль, чем дома, В один из первых дней в Цюрихе я зашел в довольно большой магазин с молоденьким тогда Тиграном Петросяном. Мы поднялись на второй этаж, где посредине зала на огромном столе лежали рулоны различных тканей. Кроме нас посетителей не было, но из разных углов зала к нам бросились два продавца с такой скоростью, будто они мчались на мотоциклах. У меня даже заболела голова. Когда мы вышли из магазина, Тигран спросил меня о впечатлении. Я сказал, что московские магазины по сравнению с этим похожи на сельпо. А Тигран развил сравнение, сказав, что в Париже он видел магазины, по сравнению с которыми этот цюрихский тоже похож на сельпо.

Однажды руководитель делегации, заместитель председателя Спорткомитета СССР Дмитрий Васильевич Постников, попросил меня сопроводить его в магазин. Я охотно согласился, так как он был доброжелательным и порядочным человеком и, хотя сам в шахматы не играл, но к шахматам и шахматистам относился с симпатией. Ему жена наказала купить какой-то отрез. Мы зашли в небольшой магазин, покупателей не было, за прилавком стоял солидный господин, в очках в золоченой оправе, похожий на старорежимного доктора. Я выполнял функцию переводчика. Пока шеф знакомился с шерстяными тканями, продавец-доктор узнал, откуда я и спросил, не собираюсь ли я остаться в Швейцарии. Я радостно ответил ему, что совсем недавно супруга родила сыночка, и я очень хочу поскорее вернуться домой. Продавец улыбнулся понимающе, как доктор, и к эмиграции меня не склонял. Отсутствие родных очередей и изобилие товаров, конечно, производили большое впечатление, но домой все равно хотелось.

Однажды в Цюрихе мы с Юрием в послеобеденный час сидели, отдыхая, на скамье сквера близ набережной реки Лимат. Вода реки, казалось, стала плотнее, воздух прозрачнее, листья деревьев готовились к осеннему пожару. Приблизилась золотая швейцарская осень. За водной гладью виднелись снеговые вершины Альп. Неподалеку по чистому асфальту шелестели шины автомобилей. Людей вокруг почти не было. На аллее появилась пара – мужчина и женщина. Они молча прошли мимо нас не прогулочным, а скорее деловым шагом. Они были почти одного роста. Скорее высокого. Одеты в серые костюмы спортивного покроя. Костюм мужчины был заметно не нов. Быть может, они встретились в обеденный перерыв. Пройдя десятка два шагов, они остановились и поцеловались. Крепким и долгим поцелуем. Он придерживал ее затылок рукой, ее рука лежала на его плече. Потом, отпрянув, они зашагали по аллее дальше. Он стройный, она чуть-чуть в теле. Оба загорелые, русые, лет тридцати пяти. Поцелуй был сильный, неторопливый, зрелый. Поцелуй разгара человеческого лета.

«Смотри, запоминай», – сказал Юрий. Он был настроен философически. И заключил: «Потом вспоминать будешь».

Спустя шестнадцать лет, я снова попал в Цюрих. Прошелся по тому самому бульвару. Людей стало больше, машины уже не шелестели, а шумели не умолкая. Стояла поздняя осень. Серая.

Турнир претендентов в Цюрихе был очень долгим. Я успел основательно соскучиться по дому, по стране. Тогда мне не приходило в голову, что порядок вещей в нашей стране может кардинально измениться. Тем не менее, я как-то сказал товарищу за обедом, что швейцарцы просто живут, а мы все собираемся жить, все строим всеобщее счастье в будущем. Сказал и позабыл. Много лет спустя товарищ мои слова напомнил мне. Сейчас мне приятно, что хотя я был изрядно зомбирован, но смог взглянуть в корень.

Социализм-коммунизм не достроили, принялись строить рыночную экономику. Трудно что-то перестраивать, не умея толком строить. Приходят на память строчки Маяковского:

«Шел я верхом / Шел я низом / Строил мост в социализм / Не достроил и устал / И уселся у моста / Травка выросла у моста / По мосту идут овечки / Мы желаем очень просто / Отдохнуть у этой речки». Так Маяковский критиковал опортуниста.

Ныне у многих моих соотечественников есть счета в банке, есть собственность, та самая, которая священна и неприкосновенна. Немало желающих расширить этот закон и на украденную в суматохе исторических событий собственность. Чтобы и она была священна, как вклады в швейцарские банки.

Копенгаген

Ранним утром 11 января 1961 года наш корабль «Эстония» подходил к столице Дании Копенгагену. На борту появился пожилой и толстый лоцман и еще один господин, который предложил менять доллары на датские кроны. Денег у туристов было всего ничего, зато всем бесплатно раздали буклеты со снимками датских достопримечательностей и сведениями о стране. На обложке красовалась цитата из неизвестного мне автора: «Где у немногих слишком много / И где лишь горсточка бедна». Так представлена Дания, как страна справедливости.

Один день, проведенный в Копенгагене, был посвящен лишь осмотру города, а контактов с аборигенами не было вовсе. Так что достоверность этого заявления датского агитпропа проверить не представлялось возможным.

Корабль причалил прямо к бульвару, который носит название «Длинные линии». Берег низкий и сходишь с палубы корабля прямо в миллионный город. В стране пять с лишним миллионов жителей, и четверть этого числа живет в Копенгагене. Остров Зеландия, на котором стоит Копенгаген, довольно плоский, никаких гор в Дании нет и в помине. На этой набережной – бульваре я обратил внимание на оригинальный дорожный знак для автомобилистов. Был изображен автомобиль, падающий в воду. Справа по ходу движения машин была не твердь обочины или кювет. А просто море. Началась продолжительная автобусно-пешеходная экскурсия по городу. Дома красные кирпичные, черепичные островерхие крыши тоже красные, рядом светлые современные дома, нередко с плоскими крышами. При известной фантазии можно вообразить, что добрый волшебник сложил город из красных и белых кирпичиков. А над городом возвышаются старинные затейливые башни дворцов, они покрыты позеленевшей от времени медью. Одна из башен спиралью ввинчивается в небо. И эта спираль опирается на четырех драконов. Прямо как в сказке. Оно и немудрено, ведь великий сказочник Андерсен датчанин. Между прочим, в этой башне, стоящей на сказочных драконах, очень реалистическое учреждение – биржа. В Копенгагене есть очень красивая площадь – Амалиенборг. Она круглая. Четыре дворца, как сомкнутые ранние полумесяцы, окружают площадь. В одном дворце живет король, в другом его брат, в третьем наследница престола. Дания самая старая в Европе монархия. Действительно, старше тысячи лет. Воздух в городе чист, хотя в Дании высокоразвитая промышленность.

Уличное движение в ту пору показалось умеренным. Пешеходам хорошо. Велосипедистов множество. И каких только не увидишь багажников на велосипедах. И сзади, и спереди, и разной формы. А перед школами, на площадях, улицах настоящие стойбища велосипедов.

Между прочим, в наши дни туристам обещают давать велосипеды в пользование бесплатно.

В январе снега не было и в помине. Прохожие одеты довольно скромно, преобладают серые, коричневые и черные цвета одежды. Многие в куртках, пиджаках. Дети, напротив, в одежде ярких цветов. Почтальоны в ярко-алых куртках видны издалека. И полицейские, регулирующие движение, в белых шлемах и нарукавниках, опоясаны белыми ремнями, тоже заметны.

Гвардейцы несут караул перед королевским дворцом в черных шинелях, перекрещенных белыми ремнями. Серо-голубые брюки с лампасами и поверх всего огромная меховая шапка, кажется, медвежья.

Зашли в большой собор. Гид сообщил, что он сооружен из миллиона кирпичей. Я не знаю, хорошо это или плохо. Может быть, просто привлекает это число – миллион! Долларов, фунтов, иен и даже кирпичей.

Ненадолго покинув Копенгаген, осмотрели шекспировский Эльсинор, где Гамлет решал очень трудный вопрос – быть или не быть? В действительности это замок Кронеборг, однако автор не только изменил название полюбившегося ему замка, но изменил и его месторасположение. Зато замок стал датской достопримечательностью.

Когда возвращались в город, гид обратил внимание на то, что мы находимся на самой высокой точке Зеландии – 140 метров над уровнем моря. Однажды он продемонстрировал черный юмор: «Налево посольство Соединенных Штатов, направо Советского Союза, а между ними кладбище».

Самый знаменитый памятник в Копенгагене это бронзовая Русалочка на камне среди вод, героиня сказки Андерсена. На берегу туристы, фотографируют, ностальгируют по детству. Досадно было позднее дважды узнавать, что какие-то негодяи отпиливали голову Русалочки. Выходит, правильны слова Гамлета, что не все спокойно в Датском королевстве.

Мне показалось, что датские малыши очень послушные. Во всяком случае, я видел неподалеку от Русалочки маму с коляской и двумя малышами. Старший, лет четырех, держал на руках с серьезным видом совсем маленького братца. И еще видел, как две женщины погрузили в большую низкую тележку целую стайку малышей и перевозили этот детский сад через проезжую дорогу. Малыши стояли смирно, держась друг за дружку.

Общеизвестно, что в Дании превосходное сельское хозяйство, коровы у них по удоям рекордистки. Сейчас даже выращивают и широко экспортируют рождественские елки. При этом в городах проживают в шесть с лишним раз больше людей, чем в сельской местности. Пивовары датчане замечательные, моряки тоже. Высокотехнологичное датское медицинское оборудование славится во всем мире. А из полезных ископаемых у датчан только песок и глина. И воинами в старину были незаурядными. Было время, когда датскому королю подчинялись и шведы, и норвежцы.

За один туристский день не разобраться, сколько в Дании людей, у которых слишком много, и насколько мало бедняков, но нищих я не видел.

Из истории известно, что после Второй мировой войны южную спорную провинцию Шлезвиг, пограничную с Германией, могли передать Дании. Германия была разбита, датчане в лагере победителей. Но они отказались от этого трофея. Посчитали, что им достаточно жизненного пространства. Редкий случай. Думается, можно сделать вывод, что хотя викинги очень любили подраться и были выдающимися вояками, но их потомки, умудренные опытом, успешно применяют свою энергию и талант в мирных целях.

Лондон

Ранним утром 13 января 1961 года корабль «Эстония» вошел в устье Темзы. На карте Темза вроде бы небольшая река, короткая, но я неожиданно увидел, что она широкая и полноводная, а движение кораблей, барж, катеров очень интенсивное. Суда и суденышки мелькали, будто автомашины на широкой улице. Во время приливов в Темзу заходят большие корабли. «Парковка» кораблей – проблема серьезная: берега не резиновые. Нам предстояло пройти вверх по течению 40 километров в порт Тилбери. Первым англичанином, которого я увидел, был лоцман. Его небольшой катерок шел навстречу «Эстонии», борясь с волнами. Дул ветер с моря. Перед каждой волной катерок становился на дыбы, как лошадь перед барьером, но упорно двигался вперед. А «Эстония» лишь слегка покачивалась. С высокого борта лоцману сбросили штормтрап, такую веревочную лестницу. На борт ловко поднялся высокий моряк в черной тужурке, черных перчатках и белой фуражке.

По всему было видно, что такое упражнение ему приходится делать часто. Затем бросили вниз конец, а по сухопутному просто веревку, и подняли с борта катера увесистый портфель. Лоцман приветствовал жестом пассажиров и команду и поднялся на капитанский мостик. Он выглядел спортивно, а его дородному датскому коллеге трап подавали не штормовой.

В Лондон мы прибыли, можно сказать, с черного хода. В Тилбери доки, сюда причаливают грузовые корабли. Подъемные краны, погрузка, разгрузка. После формальностей, когда полицейские пограничники профессионально глядели в глаза, мы ступили на английскую землю, и я обратил внимание на молодого аборигена. Юношу в джинсах украшала затейливая прическа. Неуверенная походка и очень румяные щеки говорили о том, что, в раннюю пору он успел нарушить спортивный режим.

Автобус двинулся в Лондон. Проезжали туннели, сырые, неприглядные. По краям шоссе встречались опрятные домики и кое-где пустыри, следы войны, когда немецкие самолеты жестоко бомбили промышленную и жилую зону Тилбери.

Утро серое, сплошная облачность, освещение спокойное, как на картинах английских художников. И неожиданная для москвича картина: бесснежный январь, а на огородах длинные гряды зеленеющих кочанов капусты. Наконец наш автобус оказывается в городском потоке машин. Неповоротливых троллейбусов не видно, зато встречаются двухэтажные автобусы. Лондонская достопримечательность. Движение, как известно, левостороннее. Англичан не беспокоит, что почти во всем мире – правостороннее. Движение регулируют высокорослые полицейские, одетые в черные шинели. Специфические черные каски, не то шлемы, знакомые всем по кинофильмам. Однажды во время вечерней прогулки я обратился к полисмену. Спросил дорогу к отелю. Он не понимал по-русски, я по-английски, но он проявил терпение и вежливость и все объяснил. Выдержка, корректность, типичный англичанин – подумал я. Правда есть еще буйные футбольные фанаты, но это просто уроды. Разумеется, я знал, что Лондону более двух тысяч лет. Еще римский историк Тацит упоминал о нем, как о важном торговом центре Римской империи. Столица Великобритании, огромной империи в недалеком прошлом, владычицы морей, да и сейчас на всех континентах миллионы людей говорят по-английски.

В Лондоне грандиозный Британский музей с диковинами всех народов и веков, Национальная галерея, Тауэр, Биг Бен, Вестминстерское аббатство, соборы, дворцы, Гайд-парк, наконец, Бейкер-стрит, улица, где Конан Дойл поселил Шерлока Холмса, оказавшегося живее всех живых. Все это демонстрируют туристам, и расписано на миллионах страниц. Однако хочется кое-что сказать о своих впечатлениях. Ведь во многих памятных местах по всему миру красуются надписи типа «Здесь был я. Вася». Так что позволю себе послабление. В Британском музее я увидел знаменитые фаюмские портреты. Пролетело почти два тысячелетия, а восковые краски не потускнели. Древние египтяне смотрели на меня, как живые. Но мне показалось, что они смахивают на евреев. Хотя история это исключает, и отношение египтян к евреям хорошо выражено словами: «Мерзостен египтянину пастух овец». В чем тут дело, для меня осталось загадкой.

Знаменитый парламент доступен для посещения и осмотра. Палаты общин и лордов похожи друг на друга. В одной палате диваны, на которых сидят члены парламента, обтянуты красным, в другой зеленым сафьяном. На сидении кресла спикера палаты общин подушка набитая овечьей шерстью. Все, как учили в школе на уроках истории. Помните? Овцы съели людей, английские шерстяные ткани. Подушка с шерстью – хранимый символ. Думается, что она будет лежать здесь всегда. А на спинке массивного кресла спикера висит большой кошель для запросов членов парламента. Такая архаика соседствует с многочисленными микрофонами. Светильники, похоже, старинные, но «свечи» все-таки электрические.

Туристы, да и англичане тоже, любят смотреть на смену караула перед Букингемским дворцом. Вышагивают саженого роста гвардейцы, занятно подпрыгивая на поворотах, командует надсаживая голос, разводящий. Старинные команды, старинные красивые мундиры. Маршируют гвардейцы, впереди ведут полковую собаку, она тоже постоянная участница неизменного спектакля, украшающего будни.

Гостиница, где мы остановились, носила гордое название «Империал». Оконная рама в номере довольно хлипкая. Оно и не мудрено. На улице встречаешь немало людей без пальто, в свитерах, пиджаках. В умывальнике, как уже знаешь заранее, два крана – вода холодная и очень горячая. И никакого смесителя. Можешь смешивать в раковине самостоятельно. Нечего зря воду лить. Богатая страна, но транжирить не любит.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.