Летние каникулы

Летние каникулы

В мае к нам каждый год приезжает Мирвиц на большом грузовике и помогает переехать на дачу. Пакуют матрасы, козлы от матрасов, подушки и одеяла, наволочки, кастрюли и тарелки; все это методично складывается в грузовик. Где-то к обеду все внизу, в машине, и мы с Мирвицом садимся поесть перед дорогой из оставшейся посуды, в основном сервиза – простую мы увозим на дачу.

Сначала нас было всего трое детей, а уж только потом появляется четвертый – Беня.

Дачу мы всегда снимаем слишком поздно, и, естественно, нам достаются не лучшие дома и куча соседей. Особенно страшная свалка была в Качергинах.

Соседей не счесть, а рядом какая-то авиабаза и туда ни в коем случае ходить нельзя. Она засекреченная. А нам очень интересно.

Младшие дети нервничают, Анька уже перекусала всех соседских детей, все нападают на папу, который приезжает только в субботу вечером.

Слава богу, в июле мама в свой отпуск увезла Аню в путешествие, в Мордовию на смотрины, где сидела в лагере ее родная мать тетя Лилли.

Аня понятия не имеет, что это и есть ее мама, и очень хочет ехать с братом, но двоих маме в дороге не потянуть, да и Лилли это необязательно.

Дачники с облегчением вздохнули. Оставалось только следить за детьми, чтобы они, не дай бог, не залезли на авиабазу.

На следующий год нам уже достался отдельный дом в Лампеджай, рядом с рекой и прямо в лесу, на опушке. Родители счастливы, а нам там скучно. Вокруг никого и только няня. Она с нами явно не справлялась, и на реку мы ходили одни. Аня с Моней толкали колясочку с младшим братиком, и однажды, когда он заплакал и стал мешать играть, Аня решила, что ему лучше всего было бы поплавать в речке вместе с колясочкой. Как мы его выловили, кто нам помог? По-моему, прибежала няня или кто-то полоскал белье, но после этого мы почти не ходили на реку. Только по выходным с родителями.

Соседи нас жалели. У всех были мамки, бабки, тетки, а у нас одна няня всю неделю.

Соседи жили далеко, но иногда нас навещали по просьбе родителей и даже брали в гости, особенно меня, старшую. Там, на дачах, а не в еврейской школе я выучила немного идиш. Вспоминаю, как в 1956 году во время встречи СССР – Израиль по футболу все взрослые мужчины, за исключением дряхлых стариков, уехали на игру в Москву, а остальные сидели у телевизора и комментировали: « Унзере ореме фейгалах, хунгерике, ви кенен зей шпилн мит ди штарке фарфресене ферден? Зе, гиб нор а кук зей вил мердерен ди юнге киндер. Ви кенен ди киндер гевинен? Зей зайнен любителен унд шпилен вит русише профессионален » [9] .

Женщины болели бурно. За каждый забитый гол израильтянам они были готовы разорвать любого, стоящего рядом, на части. Только мудрые старики говорили: « Ди кейхес зайнен нит глайх » [10] . Я все запоминала и пыталась, как могла, все это изобразить дома, чем развлекала всю нашу семью.

Мы росли. В один прекрасный год нам несказанно повезло. Как? Кто нам помог снять целых полдома в Паланге? На главной улице Басанавичаус, прямо по дороге на мол.

Мне уже было целых семь лет.

За нами на своем грузовике приехал все тот же незаменимый Мирвиц, и мы стали торжественно выносить вещи. Участвовали все. Дети носили ящики; взрослые те же матрасы и тюки с бельем…

Только мама с маленьким Бенечкой поместились в кабине. Все остальные с няней – в кузове. Ехали четыре часа, а может, и пять. Отец поехать не смог. За главного грузчика был Мирвиц. Мы первый раз увидели море. Чтобы не пропустить ни одного пляжного дня, нас всем выводком каждое утро сразу после завтрака вели на море. На женский пляж. Там наши полные мама и няня раздевались, как и все женщины, догола и загорали. Настоящее бабье царство. И не дай бог по ошибке туда забрести мужчине! Его раздирали почти в клочья.

Женский пляж был рядом с улицей Смильчу, где в основном дачи снимали еврейские семьи.

По пляжу бегало много еврейских мам с ложками и запихивали что-то в своих чад. Везде было слышно: « Шлинг ароп, шлинг ароп » [11] . Наши дети есть не очень любили, и их на пляже особо не закармливали, так что мы с удовольствием и злорадством издевались над «шлингаропами».

Единственно, кто этим немного грешил, так это наша няня Онуте, которой доверили младшего брата Беню. Он был в раннем детстве вполне упитанным мальчиком в перевязочках.

После пляжа и отдыха надо было строго по расписанию идти в парк Тышкевича дышать лесным воздухом. Нас там на фоне львов часто фотографировали в костюмчиках и платьях для курорта. Их специально шили из списанных остатков, которые приносила с работы уже вернувшаяся из лагеря тетя Лилли.

У мамы и няни тоже по этому случаю были сшиты одинаковые жоржетовые платья с анютиными глазками в натуральную величину.

Паланга стала традицией. Пока мы снимали этот чудный дом на улице Басанавичаус, к нам приезжали родственники из Москвы: мамина кузина Тамара Калмановская, жена композитора, с двумя детьми. Приезжали папины двоюродные сестры с дочерью. Они перед курортом заезжали в Каунас и шили себе наряды у наших довоенных портних. Это длилось несколько лет подряд.

Потом дом больше не сдавали, а если и сдавали, то не нам, и мы уже постарше получали путевки на Виллу политехнического института, где работала мама. Туда не надо было таскать ни матрасов, ни белья; закончился и для нашей разнополой семьи и женский пляж.

На короткое время к нам приезжал папа, иногда еще удавалось продлить путевку или мы снимали уже какую-то комнату.

«Дикарями» такой большой семьей питаться было не просто. В сезон в Паланге были бесконечные очереди и в дорогих ресторанах, и в самых простых забегаловках. Младшие после пляжа капризничали, и нас, как людей особо достойных, приняла на частные обеды одна богобоязненная старушка. Кроме нашей голодной детской банды там обедали ксензы. Они чинно садились, крестились и молча начинали трапезу, а мы не всегда соответствовали их хорошим манерам, просили добавки, а полагалось нам как детям и по деньгам по полпорции. По-моему, большой выгоды мы старушке не принесли, но она стеснялась нам отказать. Правда, перевела во вторую смену, а на полную порцию для всех мама денег жалела, уж больно получалось дорого. Короче, мы съедали явно полную, а платили за детскую.

Мы росли. В Паланге мама перезнакомилась и подружилась со всеми москвичами и ленинградцами. Одни, Печалины, помогли мне в дальнейшем даже попасть в Институт иностранных языков имени Мориса Тореза.

Какая-то профессорша начала сватать ко мне своего рыжего сына-студента, а я уже была мысленно вся в Москве и замуж в семнадцать лет ни за кого не собиралась, и в сторону «жениха» даже не смотрела, чем очень огорчила маму и профессоршу.

Мальчишка был неуклюжим, краснел, не умел танцевать, а мама говорила: «Главное, чтоб ты танцевала, а он пусть занимается наукой. Профессором будет, а может, даже академиком». Она была права. Он стал и профессором, и очень молодым академиком.

Но через полтора года в Москве я вышла замуж за француза и тогда в последнее лето приехала попрощаться с Палангой.

Правда, через лет шесть я туда опять приехала, когда вернулась из Франции. Из детей мы превратились во взрослых и стали ездить без родителей.

Одну меня боялись отпустить, но с двумя огромными младшими братьями – сколько хочешь. Ездили мы автостопом. Сначала выпускали меня на шоссе, а братья прятались в кустах. Как только я заносила ногу в машину, они вдруг выскакивали из кустов с моим большим чемоданом, полным нарядов. Чаще всего отказать водителю было уже неудобно, и мы все доезжали до заветной Паланги. Тогда никто не боялся ездить автостопом.

А через года два старший брат получил диплом врача и в свой отпуск устроился санитарным врачом в той же Паланге.

Я с ним уже не поехала, а жаль. Он рассказывал, как его кормили во всех ресторанах, без всякой очереди, просили приводить семью и друзей, пытались давать взятки, но Соломон, по-моему, даже не точно понимал, чего от него хотят. Бодливой корове Бог рог не дал.

Потом я опять вернулась во Францию. Вместо Паланги мы выбирали другие курорты.

Попала я опять в Палангу только в 1992 году, после объявления Литвой независимости. Сняли нам номер на какой-то «вилле Брежнева», точнее, на даче Четвертого управления, построенной для членов политбюро. Она мало чем напоминала наши прежние дачи.

Советской власти уже год как не было, а весь уклад и обслуживание оставались прежними. После всех курортов Европы, очень хороших гостиниц, на нас это произвело неизгладимое впечатление. Огромный парк, здание почти на воде, ведь Брежнев в конце жизни уже ходить по дюнам не мог. Да и вообще он туда приехать не успел. Комнаты метров по шестьдесят, кровати шириной метра три, в кресле легко могло поместиться два полных человека. Все добротное, лучших пород дуба, все обито красным бархатом.

Рядом со спальней гостиная, тоже метров шестьдесят, и тут же еще одна спальня чуть поменьше, видимо для секретаря. Все это был один номер. А всего таких было восемь.

Бассейн с подогретой морской водой, который ты заказываешь заранее и в это время никого, кроме твоей семьи или твоих гостей, не пускают. Тихо. Время от времени, постучав, заходит человек и приносит огромные махровые простыни на смену. Кому это тогда принадлежало? Непонятно. Вроде бы новому правительству, но сдавали дом людям совершенно разным. Там отдыхал и новый литовский министр внутренних дел (главный их полицейский с женой и сыном-подростком), какой-то уже появившийся богатый бизнесмен с женой и двумя детьми и еще какой-то государственный чиновник.

В столовой, как и за год этого, стоял Table d’haute [12] , огромный овальный стол человек на двадцать.

Все постояльцы, такие разные, приходили на обед и садились за этот стол. Садились молча, никто друг с другом не здоровался, и ели тоже почти молча, изредка перешептываясь со своими родственниками.

Мы с мужем почувствовали себя неловко и со всеми вежливейшим образом поздоровались. Похвалили погоду, море. На следующий день я начала беседу с сыном полицейского, который заказывал только вегетарианскую еду, и решила к нему присоединиться. Нашли общие темы.

В городе с продуктами было трудно, в магазинах очереди, все быстро распродавалось. На даче нас разносолами тоже не кормили, не так как в советское время, когда здесь отдыхали члены политбюро – икра, разные сорта рыбы – ничего этого, но было все такое домашнее, овощное, такое вкусное, приготовленное с душой. Официанты принимали предварительные заказы на несколько дней вперед. Повара еще оставались прежними.

Предупредительные мальчики-официанты записывали все и с первого раза и до конца пребывания уже не спрашивали: «Какую воду вам подать?»

Нам, естественно, стали отвечать на приветствия. Изо дня в день все становились многословнее. И стол наш обрел человеческое лицо, появилось даже дружелюбие.

Полицейский, бизнесмен и чиновник вдруг тоже начали обмениваться приветствиями. Говорить стали громче и совместно обсуждали заказы. Не скажу, что все стали единомышленниками, но правила приличия за таким столом начали соблюдаться.

На следующий год мы уже туда не поехали, а потом узнали, что эта Вилла стала резиденцией литовского правительства.

Теперь правительство возит туда своих гостей редко.

Во все остальное время Вилла сдается группам из Америки и под корпоративные вечера. Редко там останавливаются простые отдыхающие. В прошлом году мы туда опять решили поехать. Рассказали директорше, как мы хорошо отдыхали пятнадцать лет назад, и она нас приняла. Убранность не изменилась, но все обшарпалось, поизносилось. Воды морской в бассейне нет. Table d’haute – тоже, еда посредственная, хотя они стараются. Короче, труба пониже и дым пожиже. Что ж, кончилась советская власть.