Товарищ Маяковский

Товарищ Маяковский

В конце весны 1918 года распрощавшийся с Москвой оптимистичный, энергичный и весёлый, а порою строгий, волевой и неулыбчивый Маяковский (вместе с Лили Юрьевной и Осипом Максимовичем) решил возвратиться в Петроград.

Почему именно туда? Там был дом его любимых Бриков. Кроме того, в Петрограде жила Мария Фёдоровна Андреева, которая занимала там какой-то большой пост.

Но почему он не остался в Москве? Ведь ему предлагали роли в кинофильмах. А у «Закованной фильмой» должно было быть продолжение. Почему он не стал его писать?

На эти вопросы маяковсковеды ответов не дают. Здесь очень много неясного.

Скорее всего, Маяковский очень обиделся на закрытие «Кафе поэтов». А хозяева киностудий, узнав о неприятии большевиками футуристов, решили подождать, чем закончится их противостояние и отозвали свои предложения актёру и сценаристу.

Куда ему было податься? Ехать на юг и сражаться с большевиками? Для этого у него не хватало храбрости. Эмигрировать тоже не было смысла – из-за отсутствия знания иностранных языков. А быть на третьестепенных ролях он тоже не привык. Ведь ещё в 1913 году поэт Маяковский, ощущавший себя всего лишь «уродцем» среди своих современников, попросил у времени:

«Время!

Хоть ты, хромой богомаз,

лик намалюй мой

в божницу уродца века!»

Не дождавшись появления своего «уродливого» портрета, он сам явился перед народом в образе проповедника-пророка. Посвятить себя искусству ему, как мы помним, могли посоветовать сотрудники Охранного отделения. Но Маяковский это не афишировал, заявив, что он пришёл в страну Поэзии самостоятельно, сам по себе, не дожидаясь чьего-то зова. И этот «пришедший сам» объявил публике, что он умный, что не он должен учиться у народа, а народ должен учиться у него, так как он, поэт-футурист, знает такое, что неведомо никому. И он прокричал в своей первой поэме: «долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй» и «долой вашу религию»! И принялся описывать себя и время, которое его окружало. А в поэме «Человек» из «уродца века» и вовсе превратил себя в божество, равное Иисусу Христу.

И тут произошёл октябрьский переворот.

Стало возможным удалить всё то, о чём он неистово кричал: «долой!»

Вместо «вашей любви» должна была придти другая любовь – свободная. Любить можно было теперь по-новому, по-маяковски!

Вместо «вашего искусства» должен восторжествовать футуризм, совершающий революцию слова!

Вместо «вашего строя» пришла власть Советов!

Вместо «вашей религии» пришла пора исповедовать новую веру, в которой в роли верховного божества был он, Владимир Маяковский.

И пусть Дмитрий Мережковский называл победителей-большевиков необразованными Хамами! Маяковский считал, что эти хамы нуждаются в вожаке, который поведёт их за собой. Успех его «Человека» у анархистов и у поэтов-символистов говорил ему, что он и есть тот самый Человек, который необходим массам – поэт, объявивший себя новым Ноем и Иисусом Христом, то есть героем двух Заветов, Ветхого и Нового. Надо было только написать новую вещь, такую, чтобы её (и его вместе с ней) подняли на щит и понесли, как знамя. Маяковский явно верил в это. Ему казалось, что он является для людей Солнцем, освещающим человечеству путь в грядущее.

Его не смущало, что «новой любовью» оказалась любовь к замужней женщине, которая (так было сказано в его «Человеке») заканчивалась тем, что поэт стрелялся, а его любимая выбрасывалась из окна.

Его не смущало, что новая власть не принимала представителей «нового искусства» — футуристов. В своей газете они объявляли себя «революционерами слова» и «бойцами, разворачивающими знамя».

Его не смущало, что восторжествовавшая в стране «новая власть» — власть Советов – большинством россиян не поддерживалась. В стихотворении «Революция» он заявлял:

«Мы все

на земле

солдаты одной

жизнь созидающей рати».

Его не смущало, что «новая религия» пришла в не очень подходящее время. Он сам писал в своём «Открытом письме рабочим»:

«Товарищи!

Двойной пожар войны и революции опустошил и наши души и наши города».

Но он верил в то, что наступило его время! И Брики явно поддерживали его в этом. А Осип Максимович даже говорил, что управлять людьми совсем несложно, он пробовал, получается. Стаду необходим вожак!

И Маяковский, обращаясь к людям, восклицал (в газете футуристов):

«С жадностью рвите куски здорового молодого грубого искусства, даваемого нами».

Поэт-футурист был готов исполнить роль вожака и пророка, был готов вскарабкаться на новую вершину. Но не по партийной лесенке, по которой поднимались все, а по поэтической.

И Владимир Маяковский отправился в город на Неве, чтобы начать восхождение на пик революционной славы.