Притворное смирение
Притворное смирение
После захвата Фучжоу Сунь назначает главнокомандующим одного из левых лидеров Гоминьдана — Сюй Чунчжи, а начальником штаба — Чан Кайши.
В январе 1923 г. генерал Чэнь Цзюнмин вынужден покинуть Гуанчжоу: он не устоял перед единым фронтом армий Сунь Ятсена, гуансийских и юньнаньских войск. 21 февраля Сунь Ятсен — снова в Гуанчжоу.
Пока сторонники Сунь Ятсена в суровой борьбе с милитаристами отстаивали позиции Гоминьдана на Юге страны, представители пекинского правительства принимали участие в дипломатических играх Вашингтонской конференции ведущих капиталистических держав (1921–1922 гг.), хотя и не могли рассчитывать на равный голос в этом ансамбле.
6 февраля 1922 г. был предан гласности договор о принципах и политике в отношении Китая. Под договором стояли подписи США, Бельгии, Великобритании, Китая, Италии, Японии, Франции, Нидерландов, Португалии. Творцы вашингтонского договора, мыслящие категориями классического колониализма, превзошли, как казалось, себя в словесной эквилибристике. Какие только обещания не зафиксировало их детище! Они подписались под тем, что будут «уважать суверенитет, независимость, территориальную и административную неприкосновенность Китая». Действующие неравно: правные договоры остались за завесой молчания. Китай, согласно статье 3 нового договора, не имел права ограничивать деятельность иностранцев, их частных, коммерческих, промышленных и финансовых учреждений, препятствовать приобретению ими собственности на китайской территории.
Действия капиталистических держав, которые под ширмой международных договоров претворяли в жизнь проверенный колонизаторами принцип «разделяй и властвуй», вызвали сильные волнения в Китае. За движением «4 мая» последовало десятилетие бойкотов, забастовок, направленных против английских, японских и других иностранных концессий.
Сама жизнь диктовала необходимость развития сотрудничества между правительством Сунь Ятсена и Советской Россией. В пользу такого сотрудничества действовали вполне объективные факторы. Без надежной революционной армии одолеть милитаристов в кровопролитных схватках представлялось невозможным. Сунь Ятсен обратился к Стране Советов за помощью. В марте 1923 г. руководство РКП (б) и Советское правительство приняли решение оказать Сунь Ятсену финансовую и военную помощь.
16 августа 1923 г. молодой генерал Чан Кайши выезжает во главе делегации в Москву.
Перед Чан Кайши стояла вполне конкретная задача: обсудить военно-политические вопросы, достичь прямой договоренности о содействии Советского правительства в строительстве вооруженных сил Китая.
Посланец Гоминьдана прибыл в Москву 2 сентября 1923 г. Он пробыл в СССР около трех месяцев. Внимание Чан Кайши во время пребывания в Москве и Петрограде было сосредоточено на вопросах получения военной помощи, хотя в напутствии Сунь Ятсена содержалась просьба познакомиться и с опытом политической работы РКП (б) в массах, получить советы относительно организации политической работы Гоминьдана на Юге Китая. Китайскую делегацию принимали М. И. Калинин, Г. В. Чичерин, секретарь ЦК РКП (б) Я. Э. Рудзутак, заместитель председателя Реввоенсовета СССР Э. М. Склянский, главком С. С. Каменев, нарком просвещения РСФСР А. В. Луначарский[16].
«Мы, представители партии Гоминьдан, посланные в Москву, — обратился глава делегации к Я. Э. Рудзутаку, — прибыли сюда для того, чтобы ознакомиться главным образом с РКП в лице ее Центрального Комитета, получить ряд советов о нашей работе на юге Китая и взаимно информировать друг друга»[17].
…В это время в Стране Советов разгорались дискуссии о путях строительства социализма. Некоторые видные партийные деятели — среди них выделялся Л. Троцкий — полагали, что революция в России должна стать искрой для мирового революционного пожара, в который, естественно, был бы вовлечен и Китай. В свою очередь этот революционный пожар, как предполагалось, неминуемо содействовал бы решению задач социалистической экономики в Советской России.
Два часа Я. Э. Рудзутак разъяснял Чан Кайши условия, в которых создавалась партия большевиков, давал обзор основных революционных событий в России, нэпа, национальной политики компартии. Рудзутак говорил в беседе с Чан Кайши о близости по духу российской компартии и Гоминьдана. Чан Кайши со своей стороны добавил, что Гоминьдан «всегда считал РКП своей родной сестрой».[18]
Посланец Гоминьдана, как и следовало ожидать, проявил интерес прежде всего к военному опыту Советской власти. Он познакомился с организацией Красной Армии, института комиссаров, подготовкой военных кадров, посетил крепость Кронштадт, Военно-морскую академию.
Моложавый, сухощавый китайский офицер с острым взглядом черных глаз не вызывал особого любопытства у окружающих — в Москве встречались люди различных национальностей, среди которых было немало китайцев. Для передовой части китайских студентов и представителей интеллигенции в те годы характерна была тяга к изучению, пониманию социализма, интернационалистских основ марксизма. Китайцы, проживавшие в Москве, обратили внимание на посланника Сунь Ятсена. Их в немалой степени интересовал вопрос, что все же представляет собой Чан Кайши? Ординарный милитарист? Рядовой функционер Гоминьдана? В начале октября они собрались, чтобы послушать рассказ Чана о деятельности Сунь Ятсена в революции. Рассуждения представителя Сунь Ятсена вызвали бурную реакцию слушателей. Разве Маркс не сказал?.. Разве русский опыт не доказывает?.. Слушателям не понадобилось много времени, чтобы убедиться в теоретической беспомощности оратора. В его ответе прозвучало безразличие к интернациональному, политическому опыту революционеров. «Я не говорил о России! — вызывающе заявил Чан. — …Я веду речь о Китае. Вы должны изучать больше вашу собственную страну, прежде чем столь бойко рассуждать об иностранной теории». Некоторые слушатели отреагировали сразу же: «Национализм!» «Отъявленный национализм!»— послышались голоса[19].
В речи, обращенной к своим соотечественникам, оратор долго говорил об истории китайской революции, о роли личности в истории. Китайские студенты возражали, что не следует содействовать становлению культа личности. Это было довольно уместное замечание. Склонность к вождизму уже в ту пору становилась одной из заметных черт характера самого Чан Кайши.
На страницах московской печати того времени уже сквозила тревога по поводу грядущих событий в Европе. В журнале «Спутник коммуниста» № 4 (август — сентябрь 1923 г.) появилась статья Гуго Эберлейна, члена ЦК Компартии Германии. Автор рассуждал о боевых союзах фашистов в Германии. Эти союзы, как отмечалось, объединяли малосознательные в политическом отношении элементы, последние становились игрушкой в руках финансирующих их кругов и легко подчинялись — при отсутствии собственных воззрений — влиянию своих вождей. Автор статьи предупреждал: «Если… пролетариат несвоевременно вступит в бой, если буржуазии суждено на первых порах одержать в этой борьбе победу, то фашистские боевые организации в Германии получат новый значительный приток свежих сил…» Предостережение оказалось пророческим. Но тогда у фашизма не было еще единого центра, и уязвимость нацистов с этой точки зрения была очевидной. Каждый из партийных вождей хотел стать диктатором, вел против соперников ожесточенную борьбу. Гоминьдановские генералы находились во власти схожих страстей, и мечтой Чан Кайши становилась идея лидерства в Китае. А главным в то время для него было приобретение военного опыта в России.
Чан Кайши, согласно его же признанию, получил довольно четкие и широкие полномочия в переговорах с советским руководством, вплоть до обсуждения плана военных операций в Китае. Два часа он излагал Э. Склянскому и С. Каменеву план переноса военных действий с Юга, где силовое давление империалистов Запада отнюдь не ослабевало, в северо-западную часть Китая. Сунь Ятсен контролировал лишь одну провинцию — Гуандун. Но его влияние, как отметил Чан Кайши, распространялось и на соседние провинции — Гуанси, Юньнань, Гуйчжоу, Хунань, Цзянси, Сычуань. Сторонники Сунь Ятсена в этих провинциях признают власть в Гуанчжоу. Количественный состав армии Сунь Ятсена— 80 тыс. Гуанчжоу противостоит армия У Пэйфу со ставкой в Лояне. Союзник У Пэйфу — Цао Кунь контролирует провинции Чжили и Шаньдун. В их распоряжении войска численностью в 80 тыс. человек. Таким же количеством солдат располагал и Чжан Цзолинь в провинциях Ляонин, Цзилинь и Хэйлунцзян. На территории, близлежащей к южным от Урги районам, к границе между Монголией и Китаем, отмечал Чан, создавалась новая армия по образцу Красной Армии[20].
25 ноября военная делегация была приглашена на заседание Исполкома Коминтерна (ИККИ). Чан Кайши в беседе с представителями Коминтерна заявил: «Гоминьдан, действуя под знаменем трех народных принципов, стоит вместе со всеми угнетенными народами мира в борьбе с империализмом. В Китае наш величайший враг — милитаризм, вдохновляемый империалистами. Мы ожидаем, что через два или три года мы сможем достичь некоторых успехов в нашей революции. Я уяснил для себя достаточно много во время путешествия по Советскому Союзу. Мне кажется, что определенное недопонимание относительно реальностей китайской революции существует в Советском Союзе. Я надеюсь, что наши интернациональные друзья окажут нам честь и посетят Китай с целью ознакомления с китайской революцией и изучения общей проблемы революции на Востоке».[21]
Раньше Чан Кайши не раз приходилось слышать от своих противников обвинения в том, что он слишком то прокитайский, то прояпонский. Теперь, когда Чана направили в Москву, некоторые стали упрекать его в прорусских симпатиях. Такого рода упреки раздавались в основном из богатых кварталов и банковских контор Шанхая. Но упреки эти не соответствовали реальному положению дел. Внешнее поведение китайского гостя и его суть оказались прямо противоположными. Чан Кайши, отмечая «недопонимание» в Советском Союзе реальностей китайской революции, имел скорее всего в виду вполне конкретные вопросы. Он, как и многие китайские милитаристы, преимущественное, если не все, внимание уделял силе оружия и наиболее эффективным средствам и путям его применения. Ссылки советских товарищей на опыт Октябрьской революции и гражданской войны, упорную работу РКП (б) по подготовке внутренних предпосылок к осуществлению успешных военных операций, если судить по реакции гоминьдановского визитера, лично для Чан Кайши не имели большого значения. Глава делегации сослался на трудности политической работы, подчеркнул специфику китайской революции.
Уже на этом этапе взаимоотношений между РКП (б) и Гоминьданом проявился определенный настрой советских руководителей и лидеров Коминтерна, рассматривавших события в Китае сквозь призму мировой революции. На III конгрессе Коминтерна В. И. Ленин говорил: «Мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и тогда наши победы вполне обеспечены, либо мы будем делать нашу скромную революционную работу в сознании, что, в случае поражения, мы все же послужим делу революции и что наш опыт пойдет на пользу другим революциям. Нам было ясно, что без поддержки международной мировой революции победа пролетарской революции невозможна»[22].
В Коминтерне представления об Октябре как о части мирового революционного процесса нередко использовались противниками ленинской идеи единого фронта, прежде всего Г. Зиновьевым. «Левые» переоценивали степень зрелости масс. Они также отстаивали и на последующих конгрессах Коминтерна призыв, обращенный к зарубежным компартиям, — «Повторяйте за нами, делайте, как в России».[23] Чан Кайши, опираясь на подобные настроения в руководстве РКП (б) и Коминтерна, подготовил для Сунь Ятсена доклад, в котором разразился бранью в адрес РКП (б). В докладе содержались упоминания о намерении РКП (б) превратить Китай в орудие своей политики в проведении стратегии «мировой революции», угрожающей, как отмечалось, движению за национальную независимость. Чан Кайши, ссылаясь на новую аргументацию, ставил, как и раньше, под сомнение целесообразность сотрудничества с Советской Россией.
Диссонансом выводам Чан Кайши прозвучал отчет члена делегации коммуниста Чжан Тайлэя. В этом докладе красной нитью прошла мысль о том, что, опираясь на дружбу с СССР, Китай одолеет и империалистов, и милитаристов. Такого рода мысли разделяли и члены Гоминьдана, верившие в дружеские чувства советского народа.
В то время, когда Чан Кайши вел переговоры в Москве, в октябре 1923 г. пост главного политического советника при Гоминьдане занял старый большевик М. М. Бородин, что подтвердило намерение Сунь Ятсена развивать отношения с северным соседом, сотрудничество с Коминтерном, с РКП (б).
Когда Сунь Ятсен объявил в ноябре 1923 г. о реорганизации Гоминьдана, он немало говорил о проблемах демократии, демонстрировал желание опираться на народные массы, призывал изучать революционный опыт России, учитывая и советы М. М. Бородина. Вместе с тем Сунь Ятсен осознал необходимость перестройки южнокитайской армии, создания войска, способного защитить завоевания республики. Чан Кайши отводилась большая роль в осуществлении подобных планов, и поездка в Страну Советов имела неоценимое с точки зрения его карьеры значение.
— Первая наша задача, — обращался Сунь Ятсен к военным советникам, прибывшим из СССР, — сформировать армию по советскому образцу, подготовить плацдарм для похода на Север… Мы надеемся, что вы, накопившие богатый опыт в борьбе против интервенции иностранных империалистов, изгнавшие их из своей страны, передадите этот опыт нашим курсантам — будущим офицерам революционной армии.
Речь шла о создании специальной военной школы для подготовки командного состава. Чан Кайши, еще будучи в Москве, встретил В. К. Блюхера и обсудил с ним возможности подготовки слушателей. К началу 1924 г. Блюхер представил проект по этому вопросу. В июне открылась школа. Блюхер (под псевдонимом Галин) возглавил аппарат военных советников. На пост начальника военной школы был назначен Чан Кайши. Военно-революционное учебное заведение разместилось на острове одного из главных рукавов Янцзы — реки Вампу (пекинское произношение — Хуанпу). Отсюда наименование школы — Вампу. Назначение политическим комиссаром школы подлинного революционера Ляо Чжункая говорило об отсутствии у Сунь Ятсена полного доверия к Чану. Между Чан Кайши и Ляо Чжун-каем возникли разногласия по ряду проблем, стоявших перед партией и государством. Чан не скрывал своего пессимизма: «Спасти государство — это то же самое, что лезхь на дерево, чтобы поймать рыбу». Ляо же показал себя активным сторонником действий ради прогресса в государстве. Первый демонстрировал непомерное самомнение, эгоизм. Он ссылался на неспособность гуандунских властей покончить с тяжелым финансовым положением, путаницей как в гражданских, так и в военных делах, не скрывал своих сомнений по поводу идей и планов Сунь Ятсена. Второй же — готовность к самопожертвованию, призывал соратников строже спрашивать с себя, бороться с грубостью, невоспитанностью. Чан предпочел притворное смирение, уход в сторону от дел, дабы избежать ответственности, Ляо же смело взялся за организацию школы.
I съезд Гоминьдана (январь 1924 г.) оформил единый фронт. Партия стала блоком, объединившим представителей различных слоев населения. Политическая платформа единого фронта содержала новую трактовку «трех народных принципов». Национализм означал теперь борьбу не только с империализмом, но и с милитаристами, за объединение страны, за равноправие национальностей Китая. Суверенная демократическая республика, согласно второму принципу — демократизму, способна отстоять свою независимость, исключить монопольное господство «жирных котов» (господствующих классов). И наконец, третий принцип — народное благоденствие — предполагал ограничение в городе крупного капитала, осуществление лозунга «каждому пахарю — свое поле», выполнение плана выкупа земли у помещиков, подъем жизненного уровня трудового народа.
Чан Кайши не мог принять подобную программу, но вынужден был смириться, считаясь с революционным духом того времени.
В подготовку и проведение I съезда Гоминьдана внесли свой вклад представители КПК, советник М. М. Бородин. В работе съезда участвовали многие члены ЦК КПК, в том числе Мао Цзэдун. Тогда Мао Цзэдун и был избран в состав ЦИК Гоминьдана, ему пришлось совмещать деятельность в Исполнительном бюро КПК с обязанностями члена Исполнительного бюро Гоминьдана в Шанхае. Деятельность КПК и Гоминьдана координировали вместе с Мао Цзэдуном Ван Цзинвэй и Ху Ханьминь.
В те январские дни работа съезда была неожиданно прервана. Пришла весть из России: скончался В. И. Ленин. К делегатам съезда обратился Сунь Ятсен: «И вот Ленина не стало. Какие же мысли рождает у нас его образ и какой урок мы должны извлечь для себя, думая о нем? Мне кажется, что Революционная партия Китая может извлечь немалый урок. В чем же его смысл? В том, что мы должны укрепить фундамент нашей партии и сделать ее такой же хорошо организованной и сильной, как революционная партия России… Ленин умер, но дух его живет. Вот что является самым поучительным для нас!»[24]
Гуанчжоу оделся в траур. «Дух Ленина»! Для партии, которая провозгласила себя революционной, это означало действительно многое. Но были ли китайские революционеры подготовлены к тому, чтобы воспринять и осуществить на практике принципы демократизма, подлинного интернационализма? Этот вопрос не мог не волновать ведущих представителей общественно-политической мысли в Китае, всерьез изучавших марксизм-ленинизм.
Оформление единого фронта сказалось на окружении Чан Кайши. В школе Вампу появился новый политический деятель, представитель КПК, политкомиссар Чжоу Эньлай.
В 1924 г. Чжоу Эньлаю исполнилось 26 лет. Молодой Чжоу имел к тому времени довольно значительный опыт революционной деятельности. Он испытал на себе влияние Сунь Ятсена, первых пропагандистов марксизма в Китае — Чэнь Дусю и Ли Дачжао, его тогда знали как участника политического движения китайских студентов в Японии, где он пробыл с 1917 по 1919 г.
Чжоу Эньлай прочно связал себя с антиимпериалистическими силами. В начале 20-х годов, когда Чан Кайши в Шанхае проводил время между биржей и увеселительными заведениями, Чжоу Эньлай, находясь на учебе в Париже, знакомится с работами классиков марксизма, перебиваясь случайными заработками. В августе 1924 г. после четырех лет пребывания во Франции Чжоу Эньлай оказался в стенах военной школы. С этого времени начинаются контакты Чан Кайши с Чжоу Эньлаем, а через него и с руководством КПК.
Начальник школы долгое время вообще не показывался на глаза, чем в немалой степени удивил военных советников. Оказалось, что Чан Кайши, выдав выходное пособие преподавателям, объявил: школа открыта не будет, а сам на некоторое время скрылся в Шанхае. Начальник школы, как тогда показалось многим из его окружения, перепугался насмерть. Находившиеся в Гуанчжоу милитаристы были недовольны созданием школы, и Чан решил предусмотрительно унести ноги. Советские советники смотрели тогда на Чана как на последователя Сунь Ятсена; они и не ведали о его шанхайских покровителях. Тем не менее сам облик начальника школы, его поведение не могли не настораживать. «Чан Кайши тогда было около сорока лет, — вспоминал А. И. Черепанов. — Коротко остриженные поредевшие волосы торчали на маленькой голове. Беспокойно бегали злые глаза. Держался он подчеркнуто по-военному, явно рисуясь. Слушая Бородина, время от времени в знак согласия издавал какие-то бессвязные звуки, напоминающие карканье вороны. Смех его звучал искусственно, глаза оставались злыми».[25]
Преподавательский состав вверенной Чан Кайши школы отличался удивительной пестротой. Одни, глубоко уверовав в правоту линии Сунь Ятсена, пришли сюда с искренним желанием посвятить себя делу защиты революции. Другие — и их было немало — руководствовались чисто карьеристскими соображениями; последние смотрели на Вампу как на трамплин для получения в перспективе желанной синекуры. Карьеристы не скупились на революционную фразу, стремились представить себя последователями Сунь Ятсена. О таких любителях революционной фразы обычно говорили: «На устах мед, а за пазухой нож».
Внешне казалось, что Чан Кайши горит на работе. Ежедневно встает в 5 часов утра и начинает обход, немало удивляя тех, кто еще находился в кроватях. На военных советников, однако, производило впечатление другое: отсутствие у Чан Кайши хоть какого-либо желания по-настоящему вникнуть в организационные и учебные дела школы. Но когда проходили массовые митинги, то он давал волю своим эмоциям. Оратор надрывался, выкрикивая лозунги: «Долой империализм!», «Долой милитаристов!», «Смести феодалов!» и т. д., демонстрируя свою приверженность революции, трем принципам Сунь Ятсена. «Допустим, я, Чан Кайши, нарушил принципы нашей партии, — заявил он однажды, — вы, слушатели школы, можете выступить против меня, начальника школы… Если я, начальник школы, когда-нибудь нарушу дисциплину или изменю принципам нашей партии, то, безусловно, я должен быть расстрелян на месте!..»[26] Политическое лицемерие, столь характерное для игравших в революцию милитаристов.
Чан Кайши и его шанхайские друзья смотрели на Вампу как на кузницу преданных кадров, но не для революции, а для себя. К тому же поход в центральные и северные районы должен был — о чем втайне мечтал Чан Кайши — поднять его авторитет как военного и политика, объединившего Китай. Достижение таких целей связывалось с необходимостью создания армии на современной основе, с подготовкой офицерских кадров.
В начале июня 1924 г. в Гуанчжоу вспыхнул мятеж опиравшихся на западные державы юньнаньских и гуансийских милитаристов. В центре мятежа — купеческие отряды, или; как их называли в народе, «бумажные тигры». Эти отряды, содержавшиеся на средства купечества, были созданы после революции 1911–1913 гг. В начале мятежа в городе находилось до 12 тыс. «бумажных тигров». Они пользовались покровительством английской администрации в Гонконге. Любовь к англичанам имела вполне земные основания — превалировали интересы компрадоров. Ведущий среди гонконгских компрадоров, представлявший интересы «Шанхай бэнкинг К°», Чэнь Ляньбо захватил лидерство в отрядах «бумажных тигров». Чэнь закупил у германских фирм в Гонконге большое количество оружия, которое было погружено на норвежский корабль, шедший в Гуанчжоу.
Начальник школы Вампу оказался в центре событий. 9 августа Сунь Ятсену стало известно о норвежском корабле и грузе для «бумажных тигров». Чан Кайши получил приказ завладеть оружием. Утром 10 августа корабль с оружием был захвачен. Хозяева оружия располагали официальным разрешением на его транспортировку, но, согласно этому разрешению, оружие должно было прибыть через 40 дней. Нарушение рассматривалось как основание для конфискации. Чэнь Ляньбо грозил объявлением всеобщей забастовки. Сунь Ятсен в ответ обвинил «бумажных тигров» в контрабанде оружия. Был отдан приказ об аресте Чэнь Ляньбо. Но тот сумел скрыться и появился в 15 км от Гуанчжоу, где собирались верные ему отряды и откуда мятежники установили связь с милитаристом Чэнь Цзюнмином. Положение в Гуанчжоу накалялось. Торговцы, в основном крупные, объявили забастовку. После длительных консультаций со своим окружением Сунь Ятсен решил возвратить часть оружия купеческим формированиям. Это составило более 2 тыс. винтовок, около 2 тыс. маузеров, около 125 тыс. патронов. Оружие сразу же было пущено в дело.
«Бумажные тигры», вдохновляемые зарубежной агентурой, решили поставить под свой контроль весь город. Правительство Сунь Ятсена искало выхода из сложившейся ситуации, и первым шагом стало избрание Революционного совета. Чан Кайши стал командующим войсками, подчиняющимися этому совету.
Военными действиями против мятежников командовал сам Сунь Ятсен. Победа над «бумажными тиграми», за которую было заплачено многими жизнями, упрочила положение гуанчжоуского правительства, мятежники рассеялись, купечество вынуждено было подчиниться. Переписка Сунь Ятсена с Чан Кайши показала: сам Чан не был готов «справиться с чрезвычайными делами». Он не выполнял приказов Сунь Ятсена, не доставлял оружие туда, куда требовалось, срывал намеченные ранее планы, забирая боевые средства у подчиненных Сунь Ятсену отрядов, и т. д.
В книге Жана Рода «Современный Китай» дается обобщенная характеристика некоторых участников революционного движения в Китае в тот период: «Пламенный реформист в период торжества передовых идей, он с такой же легкостью превращается в горячего реакционера в угоду изменчивым настроениям и прихотям двора. Наивная готовность, с которой он спешит отказаться от своих вчерашних убеждений, равняется разве только его притворному смирению в моменты крупных поворотов в политических настроениях правящих сфер. В такие критические моменты трусливый мандарин притворно просит подвергнуть его наказанию, уволить его в отставку, рассчитывая ценою этой пошлости и лицемерия спастись от падения, так пугающего его»[27].
Чан Кайши принадлежал к деятелям такого рода, за политической демагогией которых нередко просматривалось отвратительное нутро трусливого мандарина. Для него соблазн скрыться в трудную минуту был слишком велик, и он, поддаваясь этому соблазну, хотел перепоручить советникам принимать все необходимые от его лица решения и отсидеться в тени. Но поведение начальника школы в значительной степени находилось в зависимости от воли его шанхайских покровителей, а с этим нельзя было не считаться, и он продолжал выполнять свои обязанности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.