Параллельная версия

Параллельная версия

Загадку лермонтовской дуэли вот уже более полутора столетий пытаются разгадать лучшие умы человечества. Для пятигорских обывателей никакой загадки тут не было: «поссорились из-за барышни» – говорили они. Что это: досужая выдумка? Или здесь возникает некая параллельная версия, также имеющая под собой какие-то основания? Давайте поразмышляем.

Чего только не предполагали, стараясь понять, почему стали врагами вчерашние приятели. Но версию «шерше ля фам» современники почти не затрагивали, а последующие исследователи, как правило, не рассматривали – мол, слишком мелко для великого поэта погибнуть из-за женщины! Главная претендентка на роль этой самой «ла фам», Эмилия Клингенберг, укрылась от обвинений, выйдя замуж за родственника Лермонтова – Акима Шан-Гирея. И все же версия насчет «барышни» так и не забывалась в народе, и даже стала проникать в печать. Только вот место главной фигуры понемногу стала занимать уже не Эмилия, а ее сводная сестра Надежда. Правда, Мартьянов отвергал факт соперничества Лермонтова и Мартынова из-за Надежды Петровны, хотя и признавал, что разговоры об этом ведутся.

Находившийся в услужении у Лермонтова Христофор Саникидзе рассказывал (в передаче Б. Эргардта) о том, что Лермонтов «…в последнее время сильно ухаживал за одной из дочерей Верзилина, хорошенькой, лет восемнадцати, девушкой Эмилией. Эта же хорошенькая Эмилия была предметом поклонения и некоторых других молодых людей, но более всех неравнодушен был отставной драгунский майор Мартынов, бывавший в семействе Верзилиных часто, одновременно и вместе с Лермонтовым». Из-за девицы Верзилиной и произошла ссора, утверждал Саникидзе. Думается, что, называя имя Эмилии, он все же имел в виду Надежду, – ведь гораздо легче принять за 18-летнюю девушку именно ее, 16-летнюю, чем зрелую 26-летнюю Эмилию Клингенберг.

Пусть это только предположение. Но заглянем в воспоминания священника Василия Эрастова, всю жизнь прожившего в Пятигорске и хорошо знавшего его жителей. Он по крайней мере дважды прямо указывает, что в ссоре, приведшей к дуэли, виновна Надежда: «У супругов Верзилиных родилась та изящная Надежда Петровна… которой суждено было сделаться невольной причиною рокового столкновения между Лермонтовым и Мартыновым». И еще: «…семья Верзилиных, в которой, собственно, и назрела вражда между Лермонтовым и Мартыновым из-за внимания красавицы-подростка Надежды Петровны…»

Из воспоминаний сына плац-адъютанта пятигорского комендантского управления, Леонида Ангелиевича Сидери: «Мартынову и Лермонтову нравилась Надежда Петровна Верзилина, рыжая красавица, как ее звали, и которой Лермонтов написал стихи: „Надежда Петровна, зачем так неровно разобран ваш ряд“. Вот из ревности и разыгралась эта драма…»

И уж совсем подробно о том, как Надежда спровоцировала ссору Лермонтова и Мартынова, рассказал журналисту Филиппову бывший писарь комендантского управления К. И. Карпов. Конечно, он известен как великий путаник и враль. Но в данном случае он только повторил чужие слова, указав и лицо, от которого получил сведения. А лицо это вполне реальное, близко стоявшее к событиям в доме Верзилиных. Но почему-то не заинтересовавшее биографов поэта. Давайте все же заинтересуемся…

Далеко не всем известно, что в доме Верзилиных, кроме Аграфены, Эмилии и Надежды, жила еще одна барышня, отданная под опеку Верзилиных после смерти родителей. Оказавшись в густой тени «трех граций», она долгое время оставалась совершенно незаметной. Екатерина Ивановна – так звали эту особу – происходила из семьи, фамилия которой имела несколько написаний: в документах, а также на плане Пятигорска, составленном И. Бернардацци, встречаем: Кнольд, Кугольд, Куольт, Куольтовы, Кугольтовы. Почему так получилось, трудно сказать, но речь идет об одних и тех же людях.

Сохранились сведения и о ее родителях. Отец – врач, доктор медицины и хирургии, имевший чин надворного советника, Иван Иванович Кнольд (Кугольтов). Он был приглашен из-за границы «в числе прочих врачей, для устройства не очень давно открывшихся минеральных источников в Пятигорске. Кнольт, доктор медицины и хирургии, по прибытии назначен был директором минеральных вод, женился там, и от этого брака родилась моя мать… Спустя некоторое время мой дедушка [Кнольт]], а потом и бабушка умерли; осталась моя мать сиротой; к ней назначена была опекуншей генеральша Верзилина» – так пишет в своих рукописных воспоминаниях сын Екатерины Ивановны, вышедшей позднее замуж за плац-адъютанта комендантского управления А. Г. Сидери, уже упомянутый нами Л. А. Сидери.

Вдова доктора, которую звали Пелагея, пережила его как минимум на десять лет и в 1834 году еще была жива. Но в 1839 году за Екатерину Кнольд представляет документы на ее дома опекун П. С. Верзилин. Упоминаний Екатерины Ивановны Кнольд, да и ее самой мы практически не видим в воспоминаниях современников – слишком уж заслоняли ее верзилинские дочери.

По-видимому, опекаемую сироту допускали на все семейные торжества. Она наверняка постоянно находилась около своей благодетельницы, Марии Ивановны Верзилиной, проводила много времени и с ее дочерью Надей, которая была несколько моложе ее. Но неприметная воспитанница многое примечала и слышала. И очень похоже, что все, известное ей, в себе не таила, особенно если унаследовала некие качества своей матушки, которая оказалась замешана в историю с Палицыным и Майером. Выяснилось, что сплетни о них как раз и исходили от Катиной матушки: «Вдова, жена надворного советника Кугольт, в доме которой квартируют подпоручик Палицын и городничий Ванев, – доносил затеявший дело ротмистр Орел, – объявила генеральше Мерлини, а ее превосходительство мне, что доктор Майер, сняв портрет с Палицына, украсил оный революционными знаками».

Конечно, в доме Верзилиных никакой политикой не пахло. Но ссора, которая привела к гибели Лермонтова, была темой, интересовала многих. И воспитанница генеральши являлась тут, конечно, главным источником информации. И кому рассказывать у нее было. Екатерина Кнольд уже стала к тому времени невестой поручика Ангелия Георгиевича Сидери. Вскоре они поженились, и в 1842 году у них родился сын Леонид, автор уже цитированных воспоминаний. Не слишком высокая должность плац-адъютанта, видимо, не препятствовала А. Г. Сидери поддерживать приятельские отношения с писарем Карповым. И тот, скорее всего, именно через него познакомился с Екатериной Ивановной и стал ее благодарным слушателем.

Много лет спустя, рассказывая журналисту Сергею Филиппову «эксклюзивную историю» ссоры, Карпов подчеркивал: «Что происходило, когда Лермонтов и Мартынов сходились у Верзилиной, знали вообще очень немногие. У меня была хорошо знакомая личность, которая всегда присутствовала на верзилинских вечерах… Она мне рассказала то, чего сам не знал, и вообще передала все подробности, которые я своевременно записал…» Вот так – от самой Екатерины Ивановны, а также от ее жениха и его приятеля-писаря – и пошли, скорее всего, по городу разговоры о вине Надежды Верзилиной, которые породили глухие намеки в книгах первых биографов и нашли прямое отражение в рассказах пятигорских старожилов.

Что же, по рассказам Екатерины Кнольд, «на самом деле случилось в тот роковой вечер в доме Верзилиных»? Оказывается, «Надя… очаровывала всю молодежь, но больше всех за нею ухаживал красавец Мартынов, которому и она, по-видимому, оказывала особое предпочтение. Безусловно, такое внимание не нравилось Лермонтову, и он бесил своего товарища всевозможными остротами, всегда стараясь, чтобы их слышали все, и преимущественно Надя. Девочка, заинтересованная Мартыновым, сейчас после этого почувствовала нерасположение к Михаилу Юрьевичу, стала уклоняться от разговоров с ним, избегать его любезностей. Последний еще сильнее начал нападать на Мартынова и становился все изобретательнее и злее в своих остротах».

Однажды Лермонтов показал Наде нарисованную на ломберном столе карикатуру на Мартынова, чем очень разозлил девушку. Мартынов, наблюдавший за ними со стороны, понял, что сделался предметом очередной насмешки, и по окончании вечера вызвал Лермонтова на дуэль. Слухи об этих событиях, разнесенные верзилинской прислугой, тут же стали достоянием пятигорских обывателей. По словам Карпова, уже на похоронах кто-то во всеуслышание заявил: «Дуэль-то произошла из-за барышни. Мне говорили сенные девушки, что Мартынов заступился за нее и убил Лермонтова».

Кстати сказать, Карпов тоже указывал на одну из хорошо осведомленных «девушек» как на источник информации: «Эта же история была рассказана мне сейчас же после случившегося и другим человеком, постоянно уже находившимся при Надежде Петровне, – ее девушкой, хотя, конечно, не так подробно и связно, как рассказала г-жа К[нольд]]…» Таким образом, убежденность в виновности Надежды была довольно устойчивой.

Можно, конечно, от этой версии отмахнуться, посчитав ее «взглядом из кухни», то есть точкой зрения подглядывающей за господами прислуги. Так и поступали на протяжении минувших 170 лет биографы и исследователи творчества Лермонтова. Но не стоит ли все же обратить внимание на столь устойчивую «параллельную версию»? И прислушаться если не к болтовне «сенных девушек», то к мнению священника Эрастова и плац-адъютанта Сидери, людей достаточно осведомленных о происходившем в доме Верзилиных. Да и Карпову, любившему фантазировать «на лермонтовскую тему», в данном случае нет оснований не верить в том, что Екатерина Ивановна «дружила с ней (Надеждой) и слышала все ее рассказы о том, что творилось в доме Верзилиной. Она поэтому знает всю подноготную, что и рассказала мне. Она-то и говорит, что… Лермонтов погиб по ее (Надежды) неуменью владеть собою».

Возможно, и так. И если поверить Екатерине Ивановне Кнольд, то в адрес Надежды Верзилиной можно выдвинуть и куда более серьезные обвинения, как это делает А. Марков в статье «Cherchez la femme» – «Ищите женщину». «Характерны записи П. А. Висковатова, – пишет Марков, – об одном из поклонников Н. П. Верзилиной С. Д. Лисаневиче: „К Лисаневичу приставали, уговаривали вызвать Лермонтова на дуэль – проучить. «Что вы, – возражал Лисаневич, – чтобы у меня поднялась рука на такого человека!»“ Висковатов не указывает, кто уговаривал Лисаневича. Но перед вызовом Лермонтова Мартыновым 13 июля 1841 г. с будущим убийцей поэта разговаривала именно Надежда Петровна Верзилина. Может, другого своего поклонника именно она и смогла уговорить?»

Мы уже отмечали документально доказанное отсутствие Лисаневича в Пятигорске накануне дуэли. А что касается Мартынова… Можно полагать, что шестнадцатилетняя Надежда Верзилина вовсе не была такой «невинной малышкой» и «наивной простушкой», какой ее обычно представляют. Не нужно забывать, что рядом с ней все время находилась сводная сестра Эмилия – опытная кокетка, умело игравшая своими поклонниками. Несомненно, что она имела влияние на юную душу младшей сестрицы и могла – может быть, и невольно – внушить ей кое-какие принципы своего поведения. Не исключено даже, что Эмилия делилась с ней своими чувствами, которые испытывала к оскорбляющему ее Лермонтову. И Надя, сочувствуя сестре, вполне могла помочь той отомстить человеку, неприятному и ей самой. В таком случае стоит скорректировать параллельную версию: нет, не из-за «барышни» поссорились Лермонтов с Мартыновым, но при ее непосредственном участии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.