Ноябрь
Ноябрь
1 ноября.
Утром в Ясной был Брио, помощник редактора газеты «Русское слово», пожилой господин с мягкими, изысканными манерами. Софья Андреевна сама приняла его, хотя была еще в утреннем костюме. Оказала она ему эту милость после того, как в полученном с сегодняшней же почтой номере «Русского слова» прочла о себе хвалебный фельетон Дорошевича [303]. В разговоре с Брио передала ему свою точку зрения на события, во всей ее неприглядности. Но мало этого.
В газетах она успела прочесть осуждения по своему адресу и восхваления поступка Льва Николаевича, и это вывело ее из себя. В присутствии Врио разыгралась некрасивая сцена, с истерическими выкриками и упреками по адресу Льва Николаевича и Черткова. Софья Андреевна, в лиловом шелковом капоте, с распущенными волосами, металась по комнате. Успокоить ее было трудно.
Врио проинтервьюировал также детей Толстого, М. А. Шмидт, меня и других домашних и спешно уехал: надо было составлять статью и сдавать в печать.
Вечером у Чертковых была получена тревожная телеграмма. У Льва Николаевича жар, забытье. Температура 39,8. Опасается приезда Софьи Андреевны и вызывает Владимира Григорьевича.
Оказалось, что Лев Николаевич уже выехал из Шамардина и отправился по дороге к Ростову — на — Дону: он предполагал остановиться в Новочеркасске у своих родных Денисенко, но заболел и вынужден был сойти с поезда на станции Астапово Рязано — Уральской ж. д.
Чертков сегодня же решил ехать к нему. Между тем Софья Андреевна снова звала его, и именно нынче вечером, в Ясную Поляну. Владимир Григорьевич отговорился тем, что «по неотложному делу он уезжает в Тулу». Он полагал, что не грешит против правды, отправляясь с Алексеем Сергеенко через Тулу в Астапово.
Ночевал я опять в Ясной. Братья Толстые, частью снова съехавшиеся в Ясной Поляне, просили меня побыть пока там. Благодарили за участие и за помощь в трудное для семьи время.
2 ноября.
Владимир Григорьевич прислал в Телятинки телеграмму, что у Льва Николаевича бронхит и что условия, окружающие больного, благоприятные. Но позднее от него получилась другая телеграмма, в которой значилось, что Лев Николаевич болен воспалением легких.
Ясная совершенно опустела. Там получилась телеграмма от редакции «Русского слова» на имя Софьи Андреевны, открывающая местопребывание Льва Николаевича. Корреспондент газеты Орлов выследил Льва Николаевича во время его путешествия.
В девять часов утра вся семья, снова собравшаяся в Ясной Поляне, в том числе и Софья Андреевна, а также врач — психиатр и сиделка, выехали в Тулу, чтобы оттуда с экстренным, специально заказанным поездом, отправиться в Астапово.
7 ноября.
По отъезде Толстых из Ясной я переселился в Телятинки. В. Г. Чертков, уезжая в Астапово, просил меня о дружеском одолжении: остаться с его больной женой, взволнованной и потрясенной всем происшедшим, и помочь ей, чем могу, в случае необходимости. Таким образом, я оказался снова прикованным к месту моего жительства, между тем как я знал, что в Астапове собрались многие друзья и близкие Льва Николаевича, и у меня было сильное желание поехать туда и еще раз, хоть мельком, увидать дорогого учителя.
Неожиданно представился к этому благоприятный случай: надо было отвезти больному теплые и другие необходимые вещи. А. К. Черткова решила, что отвезти их должен я. Поездку назначили на сегодня, на вечер. Я был счастлив, что скоро увижу Льва Николаевича.
Около одиннадцати часов утра я сидел в кабинете Анны Константиновны и что?то читал ей вслух. Открывается дверь, и входит Дима. Он быстро направляется к матери, протягивая к ней руки.
— Мамочка… милая, — говорит он плачущим голосом, видимо не находя слов. — Ну, что же делать!.. Видно, так надо!.. Это со всеми будет… Мамочка!..
Я слушаю и ничего не понимаю.
В это время Анна Константиновна подымается с своего кресла, взглядывает на сына, слабо вскрикивает и падает навзничь, как мертвая, к нему на руки. Лицо ее бело как бумага. Глаза закрыты. Она лишилась чувств…
Я выбежал в коридор — позвать кого?нибудь на помощь… и только тут понял:
Толстой — умер!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.