На любви помешанный
На любви помешанный
Писатель Леонид Жуховицкий: «Чертовски хочется на тебя посмотреть. Сними то, что сочтешь возможным»
Он автор множества книг и киносценариев, издан на сорока языках. И удостоен журналистской премии «За честь и достоинство». Он профессор шведской Писательской школы и преподаватель Международного университета (Москва). Он знаменит не только своими книгами, но и любвеобильностью. Да, женщин он любит больше всего в жизни. Ему 75, а его четвертой жене — 30. Очевидно, он знает тайну эликсира долголетия.
— Скажи, господин профессор, в студенческой аудитории кем ты чувствуешь себя: многоопытным мэтром, певцом свободы и демократии?
— Я воспринимаю себя, увы, уже немолодым человеком, который для собственного удовольствия общается со студентами. Иногда это бывает смешно, иногда забавно. Если при этом студенты извлекают для себя какую-то пользу, бываю рад. Подозреваю, что ребят несколько смущает мой возраст. Но стараюсь не подчеркивать значительности своих лет. Мне эти ребята очень интересны. В чем-то они не такие, как мы. А приглядишься — и с ними случается то же, что и с нами когда-то: несчастная любовь или счастливые свидания, сомнения в себе. О многом они говорят со мной достаточно откровенно.
— И какая же у них заветная мечта?
— Я их как-то спросил, с кем из известных журналистов они хотели бы встретиться. И услышал: «С тем, кто зарабатывает по три тысячи долларов в месяц, только не с вашим ровесником».
— Бывали случаи, когда студенты вопросами загоняли тебя в угол?
— Такого, к сожалению, не было. Мечтаю, когда же они своими вопросами прижмут меня к стенке и я буду вынужден напряженно думать. Ведь именно в такие моменты рождается что-то новое для меня самого. Увы, сегодняшние студенты слишком миролюбивы. Часто пытаюсь даже их разозлить…
— А ошибаться приходилось в оценке новичков?
— Когда-то в Малеевке на семинаре драматургов меня знакомили с моей группой. Я увидел одного парня — в очках, мрачного, даже, мне показалось, затюканного. Я подумал: «Бог ты мой, кого же сюда набирали?» Очень робко очкарик показал мне свою коротенькую пьеску. Я был совершенно поражен блеском таланта. Ныне он один из королей афиши — Степан Лобозёров, блестящий комедиограф. Его ставят по всей стране.
— Но, наверное, в достоинствах женщин Жуховицкий никогда не ошибался.
— Расскажу тебе еще про одну свою торопливую оплошность — с ходу оценить суть человека. Мы с Толей Приставкиным в качестве руководителей семинара приехали в Пицунду. Оглядел я зал — сразу заметил красивую девицу: сидит, треплется с соседями по столу. Я сердито говорю Приставкину: «Присылают черт-те кого». Эта девушка вскоре с нами познакомилась, мы подружились, и много лет шла под псевдонимом Чёртекто ныне знаменитая Дина Рубина. Радуюсь ее успеху.
— Твои журналистские и писательские успехи очевидны. В давно прошедшие времена, случалось, знаменитые люди больше гордились своими победами над женщинами. За тобой тоже тянулась слава красивого сердцееда. Не отрицаешь?
— Такие определения я не очень люблю. Но моя книжка «Молитва атеиста» заканчивается примерно такими словами: если бы в саду радостей земных мне предложили выбрать три вещи, я выбрал бы путешествия, литературу и женщин. Если бы две вещи, я выбрал бы литературу и женщин. Если бы одну — выбрал бы не литературу. Для меня женщины были самым главным в жизни. Я не гонялся за количеством. Просто их невероятно любил и люблю до сих пор. Долгое время это считалось моим пороком.
— Во сколько лет первый раз женился?
— Мне было 33, но я вообще не собирался жениться. Но моя двадцатиоднолетняя женщина Наташа была на седьмом месяце. И мне стало ее жалко. И мы зарегистрировались. Убежден: люди рождаются не для того, чтобы ходить в загс, а чтобы любить друг друга. Если любовь очень сильна, от нее должны рождаться дети.
— Но жалость — никак не свидетельство любви.
— Да нет — у нас с Наташей была очень сильная любовь, но многое подтачивало и разрушало эту любовь. Я жил с родителями и бабушкой в коммунальной комнате. Мне пришлось довольствоваться раскладушкой. Но причина, конечно, в другом — я остаюсь противником брака как социального института именно потому, что очень высоко ставлю любовь. Это лучшая форма человеческих отношений. А брак, по-моему, разрушает семью.
— Прежде чем родилась твоя безответственная философия брака, сколько лет после регистрации угасала твоя любовь с первой женой?
— Девять лет.
— И ваша девятилетняя дочь понимала, что ее папа уходит?
— Папа никуда не уходил. Но ситуация в семье стала такой, что жить вместе становилось невозможно.
— Надеюсь, спали уже не на раскладушке?
— К тому времени я купил кооперативную трехкомнатную квартиру, и в ней моя жена осталась с дочкой.
— Профессия Наташи обеспечивала ей сносное житье?
— Она работала бухгалтером. И я помогал как мог воспитывать дочь.
— Где же ты жил?
— Потом у меня появилась однокомнатная квартира. У меня было четыре жены. Со второй женой самые горячие и нежные отношения длились очень долго. В ней удивительно сочеталась яркая внешность с железным характером. Меня удивляла ее фантастическая практичность, чего мне позарез не хватало. Нас объединяла какая-то оголтелая страсть, сметавшая все на своем пути.
— И эта страсть сама себя сожгла дотла?
— Вдруг стало ясно — нам пора разбежаться. Но еще не пропало желание все повторить, сохранить близость — и мы решили расписаться. Но бумага не спасла то, что было обречено.
— И ты укрепился в своей неприязни к загсу?
— Да, брак — это ступень к разводу. У нас так и получилось. Детей мы не заимели. С третьей женой та же бездетная страсть. Только в четвертом браке родилась моя вторая дочь.
Когда Леониду Ароновичу было за 60, его вновь вознесла до небес влюбленность, отнимающая и разум, и ощущение возраста. Он испытал эмоциональное сумасшествие в общении с девочкой, младше его на 45 лет. Возможно ли такое? Наверное, покойный художник Пукирёв, создавший живописный шедевр «Неравный брак», воскликнул на небесах: «Поднимите мне веки. Хочу посмотреть на эту счастливую парочку».
— Где отыскал ты свою последнюю любовь?
— Катя была дочкой наших знакомых. Однажды под Новый год — 30-го числа — мне позвонила моя жена и сказала: «Мы с Таней хотим прислать к тебе Катю». Приехала ко мне эта девочка. А было ей 16. В ней каким-то пронзительным зрением я вдруг увидел молодую женщину, очаровательную и вовсе не наивную.
— И ты пропал?
— Отчаянно и навсегда.
— Твои молнии облучили и Катю?
— Сумасшествие стало общим. Катю доставали упреками близкие и знакомые. Она решительно отвечала: «Считается, что выбирает мужчина. А на самом деле выбирает женщина». До этого я не подозревал, что Катя еще и умна. А мне всегда безумно нравились глупые, потому что в них больше жизни. Я не любил женщин, в глазах которых читается какой-то расчет. Совершенно неожиданно для меня у нас с Катей начался настоящий человеческий роман. Я боялся хоть как-то навредить Кате. Однажды у нас зашел разговор об абортах — сколько талантливых детей погибло, не родившись! И Катя призналась: «От вас я бы никогда аборт делать не стала».
— Тогда еще у вас близости не было?
— Уже была.
— Ты не проигрывал мысленный бросок в прошлое: сорокапятилетний мужик идет мимо коляски с двухмесячной девочкой, и она вдруг закричала: «У-а-а!» — а мама испугалась — этот мужик ее возьмет…
— Никогда такие вещи не проигрываю. Могу признаться, в каких-то случаях голова у меня работает неплохо. Но если дело касается женщин, моя голова напрочь отключается.
— Это называется «потерять рассудок».
— Живу одними эмоциями. У меня есть любимая поговорка: лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что не сделал. Я действительно редко жалел о сделанном: ведь делал что хотел. Я понял, что есть любовь, от которой должны родиться дети. Наша с Катей дочка — дитя любви.
— Вы с ней официально оформили свои отношения?
— Нет, мы в загсе не были. Дочка Алена носит мою фамилию. Когда мы пришли регистрировать рождение дочки, вышел скандал. Спросили меня: «Кто отец?» Я назвался, они записали мои данные. «А кто мать?» Я пошутил: «А мать неизвестна». Полный переполох. Но потом посмеялись и записали Катю.
— Леня, не очень удачно ты пошутил. Ну никакой солидности. Когда Катя стала матерью, что-то новое открылось в ней?
— Она одаренный человек. Я закрутил роман с молоденькой простушкой, а она оказалась мудрой матерью. Сейчас Катя — мой ангел-хранитель. В бытовых делах я полная беспомощность. Почти всю жизнь существовал вне быта. Мне ничего не было нужно, кроме литра холодного кофе, черствого черного хлеба и куска сыра. Мог днями писать, если мне это нравилось. Свое гнездо я никогда не выстраивал. До Кати я жил словно в бомжатнике. У меня свисали обои, потолок осыпался — меня это совсем не волновало. Катя сделала замечательный ремонт и в квартире, и на даче в Красновидове. Это трехкомнатная квартира в двадцатиквартирном доме. Мы пристроили еще одну комнату и к тому же углубились вниз, в землю. Подвальное помещение чуть пониже, но мы его всячески облагородили, поставили джакузи и стиральную машину. В этом году жили там всю зиму. Дочка Аленка ходит в местную прекрасную новую школу.
Благодаря Кате живу теперь в приятном, очень уютном гнезде. Раньше я ходил в гости в такие счастливые ухоженные гнезда. В Москве у нас двухкомнатная квартира. Была возможность поменять на трехкомнатную, но я этого не захотел: мне нравится близость — в тесноте и любви. Все на глазах. Люблю наблюдать, как растет и меняется моя дочка. Мы все ловим величайший кайф. Помню, когда-то у моих друзей Аллы и Роберта Рождественских родилась старшая дочка Катя. Через несколько лет я спросил Аллу, какой период в развитии детей самый интересный. Она ответила: «Первые полгода». Мне тогда дети были интересны с 14 лет, я знал, как с ними разговаривать. Младшую дочь я вижу день за днем. Это фантастически любопытно. Ей предоставлена полная свобода выбора. Не хочу влиять на ее решения, пусть выберет по душе.
— Твоя жена Катя как-то реализовала свои природные возможности?
— Она экономист и психолог, поступила в аспирантуру. Иногда пишет журналистские статьи.
— Леонид, давно тебя знаю. Эмоционально ты совершенно не меняешься. У тебя просто молодые руки, изящные пальцы, словно ты часами музицируешь.
— Я не играю на пианино, зато играю в теннис два раза в неделю по два часа. Однажды с Катей мы побывали в Турции. Некие теннисисты спросили, трудно ли ей живется с таким возрастным мужем. Но потом мы с Катей за полтора часа разделались на корте с этими любопытствующими ребятами, они проиграли нам «под ноль» и вопросов больше не задавали.
Самый огромный успех имела книга Жуховицкого «О любви». В Швеции ее перевели и издали тиражом 185 тысяч экземпляров. Даже провели первую в этой стране читательскую конференцию.
— А как это случилось?
— Мой издатель Рольф Янсон вместе с моей переводчицей приехали в Москву. А у меня в большом зале Дома кино проходила читательская конференция. Они пришли и совершенно обалдели. И Янсон предложил мне провести такую же встречу с читателями у них. Меня пригласили в Швецию. В городе Кальмар, в большом концертном зале, состоялась эта встреча. Меня поразила сцена — это была огромная клумба цветов. Три часа длился мой разговор с читателями. На своем плохом английском я хохмил, больше ничего не оставалось делать. Отвечал на вопросы, а зал хохотал.
— А переводчица помогала?
— Она очень хороший переводчик, даже получила премию как лучший переводчик Достоевского. Но синхронно не переводит. А тут с моего плохого английского кто-то переводил на хороший шведский. К тому же тамошняя публика английский знает неплохо.
— Шведские гонорары побогаче российских?
— Еще бы! Роман с Катей возник в наиболее тяжелый для меня период. Все мои хорошие деньги, как и у всех граждан России, мгновенно превратились в пыль. Мои родители, инвалиды первой группы, нуждались в лекарствах, а в начале 90-х здесь их было достать невозможно. Звонил друзьям в ту же Швецию, они присылали мне нужные лекарства или через «господские» поликлиники доставали другие лекарства. И всюду деньги, деньги.
— И где ты их брал?
— Из Швеции их перевезти было тогда нельзя — считалось преступлением. Мне приходилось зарабатывать опасным путем: по ночам на своем старом «жигуленке» я «бомбил» — возил воров, проституток, богатых пьянчуг из ресторанов. По ночам больше платили.
— Не боялся грабителей?
— Под правой рукой у меня был спрятан кухонный нож — на всякий случай. Но, к счастью, обошлось. Это был один из самых трудных и интересных периодов моей жизни: написал повесть «Жить, чтобы выжить».
Хотела спросить Жуховицкого, о чем он больше всего жалеет. Но в его книге «Исповедь атеиста» прочла ответ: «жалею… больше всего о девушках, с которыми могла быть любовь, да не сложилось». В этой книге он глазами эстета созерцает красоту: «Умненькая девочка сочла возможным снять все. На темно-красном покрывале постели тело медового загара смотрелось удивительно. Наверное, это и было фаустовское мгновение, которое хочется остановить».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.