МИХАИЛ ПУГОВКИН Удивительно это, непостижимо…{97}
МИХАИЛ ПУГОВКИН
Удивительно это, непостижимо…{97}
Я очень редко встречался с этим человеком. Минуты общения, иногда часы, скупо разбросанные по бесконечной оси времени.
Но вот его не стало, и чем дальше мы двигаемся по этой оси, тем ближе и родней становится для меня Марк Бернес. Нет дня, чтобы я не вспоминал о нем, не разговаривал с ним. Это, наверное, еще и оттого, что я очень любил разговаривать с Марком Наумовичем и теперь старался наверстать упущенное.
Подчеркиваю, именно разговаривать, а не беседовать. Потому что быть интересным собеседником — это легче и доступнее, чем уметь разговаривать с людьми так, чтобы это осталось на всю жизнь в памяти, как остался в памяти мой первый разговор с Бернесом, состоявшийся почти полувека тому назад.
Тысяча девятьсот сорок третий год. Я — молодой артист театра и кино. Грудь распирает от гордости. Только что закончил съемочный день на «Мосфильме» в «Фельдмаршале Кутузове»{98} и уже спецрейсом в «эмке» отправляюсь в Московский театр драмы, где играю главную роль в спектакле «Москвичка»{99}.
У проходной в темноте возникает фигура.
— Не подбросите до центра?
— Садитесь.
Через некоторое время пассажир начал разговор.
— Вы снимались?
— Да.
— А это очень трудно — сниматься?
— А как вы думаете? Только обыватель считает это легкой работой.
— Скажите, а что нужно, чтобы сняться?
— Многое, мой друг, очень многое. Но прежде всего — талант.
— А еще что?
(Оборачиваюсь, мельком оглядываю смутно очерченную фигуру.)
— Хотя бы внешние данные.
Я вышел раньше, чем мой случайный попутчик. Прошел несколько шагов, и тут сработало: «Боже мой, это же Бернес!»
На следующий день на проходной мне сообщили, что меня несколько раз спрашивал Марк Бернес. Нужно ли объяснять, как тщательно целый день я прятался от него? А когда наконец столкнулся нос к носу, Бернес рассмеялся:
— А мне понравилось. С удовольствием дал вам покуражиться.
Его действительно иногда не сразу узнавали. Видимо, что-то неуловимое менялось во внешнем облике актера, когда он перевоплощался в художественный образ.
Во время съемок фильма «Третий удар», где Бернес играл матроса, в гримерную вошел только что приехавший известный театральный актер.
— Вот незадача! Забыл купить папиросы. Кто бы сбегал? — Взгляд его недвусмысленно задержался на матросе.
— Пожалуйста, я могу, — последовала реплика.
— Голубчик, сделай одолжение!
Матрос убежал, а мы, затаив дыхание, следили, как прозрение медленно проявлялось на лице «попавшегося». Потом долгие и сбивчивые извинения.
— Ну что вы, что вы, — отвечал Бернес, — со мной это часто случается, если надо, могу сбегать за продуктами.
Тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год. Встреча в работе над картиной «Школа мужества» (авторы сценария С. Розен, К. Семенов, по мотивам произведения А. Гайдара; режиссеры В. Басов, М. Корчагин). Бернес в роли Чубука. У меня уже повышенный и непреходящий интерес к личности Марка Наумовича. Я следил за каждым его шагом, за каждым его словом — как он появляется на съемочной площадке, как разговаривает с режиссером, оператором. Как «обживает» интерьер.
Впоследствии, наблюдая, как молодой актер за пять минут до съемки весело рассказывает о вчерашнем времяпрепровождении, я вспоминал особую в эти моменты сосредоточенность Бернеса, для которого съемка была непосредственным продолжением длительного творческого процесса.
А когда слушал восторженные разговоры о скупой и выразительной манере Жана Габена, меня не покидало ощущение, что эту манеру я наблюдал и изучал раньше.
…А после съемок поступило неожиданное приглашение:
— Прокатимся по Москве?
Потом это повторялось еще несколько раз. Разговоры в машине были особенными. Здесь раскрывалось то качество Бернеса, о котором я говорил вначале. Марк Наумович умел разговаривать обо всем. Все его интересовало и волновало.
Когда я неожиданно начинал напевать какую-нибудь его песню, Марк Наумович замолкал и внимательно слушал. Затем следовала реакция, вроде:
— Скажи пожалуйста, — и слова выучил!
Эти песни… Разве можно их забыть?
В последние годы Бернес-певец оттеснил Бернеса-киноактера на второй план. Чаще приходилось встречать его не в павильонах студии, а на концертных площадках.
Калининград. Бернес только что закончил выступление. Принимали хорошо, но не больше.
— Марк Наумович, уверяю, все дело в подборе песен.
— Разве песни плохие?
— Хорошие, но…
— Понимаю. Но не могу же я вечно петь одни и те же. Неужели опять — «Темную ночь»?!
— Непременно, Марк Наумович. Поймите, народ ждет их от вас. Пойте любые песни, но начинайте и заканчивайте «Темной ночью» и «Шаландами».
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно! Ну можете для меня это сделать хоть один раз?
— Ну если для вас, Мишель, то один раз можно.
(Вот так мы разговаривали, понимая иногда друг друга с полуслова. Всегда почтительно, на «Вы».)
Послушался, спел. Успех был грандиозным. Таким, каким он был и потом.
Бернес не был бы Бернесом, если бы не поставил последнюю точку в этом эпизоде:
— Один — ноль, Михаил Иванович, я это запомню.
И запомнил. Через несколько лет в Киеве, где я участвовал в одном с ним концерте, у меня что-то не клеилось в выступлении.
Бернес посоветовал сделать перестановку в моем номере:
— Мишель, переставьте свой ролик на другое место. Заканчивайте монолог тем отрывком, который идет у вас в середине.
Выполнил. Все стало на свои места. После концерта:
— Один — один, Михаил Иванович, мы в расчете. И вообще давайте вместе поездим. Есть задумка на программу, должно быть, очень интересную. Поднатужимся, осуществим, а?
Но было поздно. Было начало лета 1969 года.
1980 г.
И вновь вспоминая — сквозь годы…[21]{100}
Сейчас каждый день вы смотрите фильмы, где играют одни и те же артисты. Одна и та же обойма. Я занимался серьезно встречами, сам писал. Ни одного чужого слова никогда в жизни не произнес. У покойницы-жены, Александры Николаевны, был опыт, она много лет работала на эстраде, помогала мне.
Меня творческие встречи спасали. Если бы не было этих встреч, не знаю, как бы я выжил.
Когда я пришел работать на Киностудию имени Горького, это было время расцвета славы Марка Бернеса, Бориса Андреева, Марины Ладыниной, Лидии Смирновой. Они постоянно ездили на творческие встречи, проводили концерты. Это было очень интересно.
С Марком Наумовичем Бернесом я познакомился, когда снимался в первой своей картине и играл в массовке театра «Аквариум». Там сейчас находится театр имени Моссовета. Мне нужно было ехать на спектакль, сказать на сцене только одну единственную фразу и сразу вернуться на съемку. Директор съемочной группы дал мне машину с водителем. Я был в шелковой рубашке, лаковые туфли на ногах, весь из себя модный. Выезжаю со студии, а у ворот стоит человек, поднимает руку и говорит:
— Послушайте, товарищ Пуговкин, подвезите меня до центра.
— Мне ненадолго машину дали — ну ладно, садись.
У Марка Бернеса была одна особенность: его не узнавали на улице. Есть такие артисты, на которых люди смотрят и не могут понять, кто это. На концертах, разумеется, узнавали, а на улице проходили мимо{101}. И я его не узнал. Мы едем в машине и разговариваем. Он спрашивает меня:
— Скажите, трудно сниматься в кино?
— А как ты думаешь? — говорю я. — Конечно, не просто. Это же тяжелый труд!
— Ай-ай-ай, а я мечтаю сняться в кино. Вы не смогли бы поговорить обо мне? Чтобы меня пригласили хоть маленький эпизодик сыграть.
В то время уже прошли его известные фильмы, и «Истребители» в том числе. Бернес был популярнейший артист. Ходил в кепке. Потом кепки называли «бернески». И я сшил себе кепку и так кепошником и остался на всю жизнь.
Я обернулся к Марку Наумовичу и прямо в лицо ему говорю:
— Дорогой мой, чтобы сниматься в кино, надо хотя бы внешние данные иметь!
Подъезжаем к «Аквариуму», машина останавливается, Бернес говорит:
— Вы разрешите мне еще две остановочки проехать?
Я разрешил. Позволил, так сказать, ему две остановочки на моей машине проехать, потом вышел из машины, хлопнул дверцей, так и замер:
— Боже мой, так это же Бернес!
Первая слава понесла меня по молодости лет. На следующий день я прихожу в киностудию и уже в проходной мне сообщают:
— А вас спрашивал Бернес.
Потом еще несколько человек:
— Вас Бернес разыскивает.
Когда мы наконец встретились, Бернес сказал:
— Да, вы взрываетесь моментально. А я потом думал, куда его понесет дальше?!
С тех пор у нас были не то, чтобы приятельские отношения, но какие-то доверительные. Звал он меня «крестьянин». А я всю жизнь знал, что такое субординация. Месяца за три до своей смерти он позвонил мне:
— Слушайте, крестьянин, давайте попробуем выступать вместе? В Киев предлагают приехать. Интересно, сделаем сборы или нет?
— Давайте, — согласился я, — а что я должен делать?
У меня был номер: я читал лекцию, подражая Аркадию Райкину, а потом показывал кусочки из фильма «Свадьба в Малиновке». До этого мы уже выступали с Бернесом в Калининграде, где его хорошо знали. Марк Наумович пел песню про фонарики: «Просто я работаю волшебником…»[22] Успеха не было. Мы стояли с женой за кулисами, Бернес выходит со сцены, и я ему говорю:
— Вы меня извините, я из крестьян. Но мне кажется, что вы неправильно построили свое выступление. Это же Калининград — город войны. Вас здесь знают по песне «Темная ночь». И когда объявляют: Марк Бернес, зрители думают, что сейчас вы споете именно эту песню. А вы поете о фонариках. Это только после «Темной ночи» вы можете петь про фонарики. Но закончить вы должны «Шаландами». И будет успех.
На другой вечер он сделал так, как я сказал, и был громадный успех. Проходя мимо меня, Марк Наумович похлопал меня по плечу и сказал:
— А вы — Станиславский.
И вот прошло немного времени, мы снова поехали на выступление. Выступали на стадионе, народу — масса. Я что-то рассказывал в маске. Вроде бы лекцию читал. Потом снял маску и начал рассказывать свою биографию, потом о фильме «Свадьба в Малиновке». Меня очень жиденько приняли. Бернес стоит за кулисами. После выступления говорит мне:
— Крестьянин, у вас репертуар неправильно составлен!
— Как неправильно?! — удивляюсь.
— Что же вы в маске читаете лекцию, снимаете маску, снова биографию рассказываете. Вы снимите маску и начните рассказывать, как вы пришли в кино. После этого — «Свадьба в Малиновке». И уйдете под аплодисменты.
Я сделал, как он советовал, и имел большой успех. Проходя мимо Бернеса, я бросил ему:
— А вы — Немирович-Данченко.
Когда он пригласил меня в Киев, я спросил:
— А что мне делать?
У меня материала не было. Я только начинал на сцене.
— О кино будете рассказывать. Крестьянин, много текста. Приедете, разберетесь. Вам платить за это будут.
— Я хоть и из крестьян, — обиделся я, — но могу вас послать куда-то и вообще могу не поехать.
И положил трубку. Через полчаса — звонок, жена моя поднимает трубку.
— Скажите, это квартира Ивана Михайловича Москвина? — спрашивает Бернес.
— Да, — подыграла она.
— А нельзя его к телефону?
— Сейчас посмотрю. Если он свободен, то подойдет.
— Что вы расшумелись? — сказал мне Марк Наумович. — Чего вы не знаете? Что говорить? Я вам подскажу потом. А то сразу — на дыбы! <…>
Такой интересный диалог был у меня с Бернесом. У него был очень своеобразный юмор. Не лобовой.
Марк Наумович Бернес любил разыграть. Был такой артист Марк Перцовский, в Театре Советской Армии. Приезжает он на съемку. Бернес сидит, гримируется. Перцовский ворчит:
— Вот черт, и буфет закрыт, и покурить негде взять.
Бернес говорит:
— Я сейчас сбегаю.
— Спасибо тебе, ну сбегай, — попросил Перцовский.
Бернес сбегал, купил сигареты, отдал Перцовскому и сел снова гримироваться. А Перцовский ходит вокруг, смотрит. И вдруг до него дошло, что это Марк Бернес. Опять извинения начались.
Поехали мы с ним в Киев и имели там успех. Это было за три месяца до его смерти.
Бернес был из тех людей, которых называют «самоеды». Его жена [то есть первая жена Бернеса. — К. Ш.] умерла от рака. Марк Наумович только об этом и думал. Самоедом он был и в своих ролях. Правда, я тоже сейчас пришел к такому возрасту, что становлюсь самоедом.
Я уехал на съемку, долгое время не видел Марка Наумовича, но знал, что он тяжело болен. И вот его похороны. А я снимался в сказке А. Роу, под Москвой. Сказал Александру Артуровичу, что должен поехать{102}.
Прощание проходило в Доме кино. Я вхожу и слышу — звучат его песни. Я на колени опустился, слезы не мог остановить. Марк Наумович завещал, чтобы на его похоронах звучали его песни. <…>
Накануне моего восьмидесятилетия наш коллектив Киноцентра открыл музей…[23]
13 июля 2003 года… собрались мои самые близкие друзья, коллеги, соратники, родные… К моему юбилею замечательный кинорежиссер Светлана Проскурина смонтировала документальный фильм и назвала его, как когда-то говорил мне великий Марк Бернес: «Правильно живете, крестьянин».
2004 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.