Глава 7 Декабрь – месяц жаркий

Глава 7 Декабрь – месяц жаркий

Туляки – народ особенный. Соотношение сил перед декабрьским контрнаступлением. Главное направление удара – Калуга. Группа генерала Попова. Гальдер обеспокоен событиями в районе Тулы. Противник производит перегруппировку под защитой опорных пунктов. Сосед справа – 49-я армия – стремительно пошла вперед.

Что ни говори, а туляки – народ особенный. Отстояли свой город. А потом пошли выручать соседей. Впрочем, Калуга тогда была районным центром Калужского района

Тульской области. И тем не менее туляки храбро дрались не только на окраинах своего города, но и на пути к Калуге, и в самой Калуге. И многие погибли, освобождая этот старинный город на Оке.

В 1976 году Тула получила звание Город-герой.

26 ноября 1941 года Гудериан повел новое наступление на Тулу. В дело были брошены основные силы 43-го армейского корпуса генерала пехоты Хейнрици [38] . Но и это наступление не принесло удачи ни генералу Хейнрици, ни Гудериану, ни их солдатам. Бой за зимние квартиры в Туле для 2-й танковой армии закончился очередным провалом на подступах к городу. И если карьера Хейнрици вскоре резко пошла вверх, то Гудериан после безуспешной тульской осады будет отстранен (26 декабря 1941 года) от командования армией и на некоторое время практически останется не у дел.

По данным разведки, к началу декабря 1941 года перед фронтом 50-й армии и кавкорпуса генерала Белова действовали части 43-го армейского, 24-го и 47-го танковых корпусов. Все они входили в состав 2-й танковой армии. Немецкие дивизии занимали участки фронта средней протяженностью 6–8 километров, что вполне соответствовало нормативам.

Наши же дивизии, стоявшие против них в районе Тулы, занимали участки протяженностью 4–5 километров. Постепенно силы накапливались. Из тыла прибывала новая техника, дополнительные боеприпасы, оружие. Боевые порядки уплотнялись.

Ставка определила направление предстоящих ударов по противнику. На главном направлении лежала Калуга. Но, чтобы выйти к Калуге, предстояло срезать Алексинский выступ, уничтожить довольно сильную группировку немцев в районе Алексина на стыке 50-й и 49-й армий.

На левом фланге Жуков замыслил охват противника в районе Венёва силами 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Белова и 10-й армии генерала Голикова.

На правом лежала Калуга с ее мощной группировкой.

Главная роль отводилась оперативной группе соседней 49-й армии. 14 декабря утром дивизии генерала Захаркина атаковали оборону 131-й и 31-й пехотных дивизий и танковые части в районе Алексина и Мышеги. Начались упорные бои. Немцы начали стягивать к Алексину дополнительные силы. Алексинский плацдарм сдавать они не хотели.

14 декабря, в день атаки наших дивизий в районе Алексина, командующий 2-й танковой армией срочно отбыл в Рославль. Туда его вызвал прибывший на Восточный фронт главнокомандующий сухопутными войсками фельдмаршал фон Браухич. Генерал доложил обстановку, стараясь не обходить острых углов и характеризуя создавшееся положение таким, каким оно было на самом деле. Армия, по словам командующего, стояла в двух шагах от пропасти. Он предложил срочно отвести корпуса и дивизии на линии Зуша и Ока, где еще летом начали оборудовать запасные позиции, и кое-что там было уже сделано. Но к совещанию в Рославле для 2-й танковой армии был заготовлен и в ходе работы отдан следующий приказ: «2-я армия переходит в подчинение командующего 2-й танковой армией. Обе армии должны удержать рубеж перед Курском, Орлом, Плавск, Алексин, в крайнем случае по р. Оке».

Рубеж по Оке – это Орел, Белёв, Калуга, Алексин, Серпухов.

К середине декабря положение на левом фланге 2-й танковой армии казалось более или менее стабильным. Русские активно атаковали на правом фланге. Был оставлен Михайлов, потерян Елец. 13 декабря под Ливнами была окружена и частично уничтожена 45-я пехотная дивизия. 16 декабря Гитлер по телефону передал Гудериану приказ: стойко держаться на занимаемых позициях, никакого отхода!

Но отход уже начался.

11 декабря части 2-й гвардейской кавдивизии ворвались в Сталиногороск, 14 декабря – на станцию Узловая и вышли к реке Упе на участке деревни Дубровки. Мощной лавиной наступала 10-я армия.

В своей книге о битве за Москву маршал Шапошников, рассказывая об этих событиях, написал: «Еще в процессе Тульской операции началось перерастание ее в новую Калужскую операцию 50-й армии, что нашло все выражение в перегруппировке армии со щёкинского (южного) направления на северо-западное направление».

Именно в эти дни в штабе генерал-лейтенанта Болдина был разработан план дерзкого, стремительного броска вперед ограниченными мобильными силами с целью овладения крупным городом и центром важнейших коммуникаций – Калугой. В военную историографию операция вошла под названием Калужской наступательной операции (17.12.41– 5.01.42). Идея этого глубокого рейда-удара в штаб 50-й армии пришла из штаба Западного фронта. Жуков запретил своим командармам фронтальные удары – по его замыслу действовать необходимо ударными группами на узком участке фронта, рвать немецкую группировку, охватывать и уничтожать ее по частям. Но идея пока не находила своего воплощения в поле. Армии по-прежнему продвигались медленнее, чем предписывалось приказами, зачастую плелись вслед за арьергардами противника, который отходил на новые рубежи.

Калужский же рейд обещал принести победу и трофеи, каких еще не было.

Замечу, что впоследствии, буквально через месяц, подобный приказ получит другой командарм – генерал М.Г. Ефремов, командующий 33-й армией. В середине января 1942 года перед фронтом 33-й армии тоже возникнет брешь, не занятая войсками противника, а в глубине этой бреши возникнет такой же крупный город и коммуникационный узел – Вязьма. И ударная группа бросится вперед. И – погибнет. Историю гибели 33-й армии под Вязьмой мы уже рассказали в одной из предыдущих книг серии.

Уникальность Калужской операции, по признаниям историков и военных, состояла в том, что «она выросла непосредственно из оперативной обороны, которую до того проводили войска Тульского направления».

В военном архиве в Подольске хранится довольно обширный документ, который называется так: «Оперативный обзор «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», составленный с период с января 1942 по август 1943 года офицерами штаба Западного фронта. В нем по поводу интересующей нас темы говорится следующее: «После боев под Тулой войска ген. Болдина были повернуты в западном и северо-западном направлении, получив задачу во взаимодействии с частями ген. Захаркина овладеть Калугой».

С этой целью из войск ген. Болдина была выделена подвижная группа в составе стрелковой, танковой и кавалерийской дивизии с включением в группу двух батарей гвардейского минометного дивизиона, огнеметно-фугасной роты, Тульского рабочего полка, отдельного танкового батальона и некоторых других подразделений. Командование группой было возложено на генерала B.C. Попова [39] .

Поход на Калугу мы рассмотрим в одной из последующих глав. А сейчас попытаемся осмотреться в тех обстоятельствах, в которых находилась к моменту броска вперед армия генерала Болдина.

Еще 7 декабря 1941 года генерал Гальдер записал в своем дневнике: «Отвод 10-й моторизованной дивизии у Михайлова (армия Гудериана), по всей вероятности, будет иметь очень неприятные последствия».

На следующий день, 8 декабря: «Большие опасения вызывает левый фланг группы Гудериана и правый фланг армии Клюге. Войска 43-го армейского корпуса могут оказывать противнику лишь незначительное сопротивление. Если мы примем решение на отход, то потеряем при этом большое количество вооружения и материальной части. Но если противник начнет большое наступление, то его последствия трудно даже предугадать. Следовательно, если мы не сможем создать резервы, нам грозит опасность быть разбитыми».

10 декабря: «В районе западнее Тулы в результате отхода нашей 296-й пехотной дивизии образовался разрыв линии фронта».

16 декабря Гальдер законспектировал приказ Гитлера:

«В полночь главком, я и начальник оперативного отдела вызваны к фюреру:

а) Приказ. Об отходе не может быть и речи. Отводить войска только с таких участков, где противник добился глубокого прорыва. Создание тыловых рубежей – это фантазия. Фронт страдает только от одного: у противника больше солдат. Зато он не располагает большим количеством артиллерии. Его положение гораздо хуже, чем наше.

б) Принято решение. Действия пехоты будут поддерживаться четырьмя бомбардировочными группами. Две группы истребителей-бомбардировщиков будут усилены. Кроме того, прибудет еще одна авиагруппа штурмовиков. Все это означает увеличение боевой авиации на 120 самолетов, не считая штурмовиков.

в) Новые дивизии будут введены в бой в районе Дубны (2-я тд), на фронте 4-й танковой группы и на фронте 3-й танковой группы…»

Итак, южная группировка группы армий «Центр» потерпела поражение и под давлением наших атакующих дивизий и бригад начала отходить. При этом левофланговый 43-й армейский корпус, отступавший в западном направлении, оторвался от 2-й танковой армии. Гудериан, в то время еще не отстраненный от командования, уводил свою армию на юго-запад. Образовалась брешь шириной до 30 километров. В нее-то и хлынули наши войска.

Однако противник быстро пришел в себя. К тому же тыловые районы, вопреки отношению к ним Гитлера, немцы все же успели создать и прочно там закрепиться.

По замыслу немецкого командования одним из мощнейших опорных пунктов тыловых районов должна была стать Калуга, а также Высокиничи, Детчино, Кондрово, Полотняный Завод, Козельск, Белёв, Медынь, Мятлево, Юхнов, Мосальск, Мещовск, Сухиничи. В основном это старинные русские города, районные центры. Коммуникационные узлы, транзитные железнодорожные станции на пути к Брянску, Орлу, Вязьме, Смоленску. Каменные здания, которые легко и быстро можно было превращать в долговременные огневые точки.

Оборудованные для долговременной глухой обороны, эти коммуникационные узлы с опорой на окрестные населенные пункты должны были остановить наступление Красной армии. Либо задержать его, измотать атакующих настолько, что дальнейшее их продвижение на запад станет просто невозможным.

Под завесой опорных пунктов и узлов обороны немцы производили перегруппировку, подтягивали резервы. Сюда выходили крупные и мелкие группы разбитых, рассеянных и попавших в окружение частей.

Большие надежды, как уже было сказано, немецкие штабы возлагали на Калугу. Калуга – крупный город, под стать Туле.

Во-первых, неплохо было бы перезимовать в теплых калужских квартирах. Во-вторых, сюда по железной дороге поступали необходимые грузы. В-третьих, остановить левое крыло Западного фронта на линии Оки и Калуги означало погасить контрудар Красной армии, который к тому времени уже грозил перерасти в контрнаступление.

Отяпову жилось хорошо. «Слава богу, – думал он, глядя в свежий потолок, видать недавно покрашенный известью, – хоть отдохну под крышей, в тепле, на чистой койке». Не стреляют, ни осколков тебе над головой, ни пуль, ни ветра, ни холода. Командиры не матерятся. Их тут просто нет. Говорят, их, командиров, лечат в другой палате. Вот и хорошо, от них тоже отдохнуть надобно – надоели. Врачи и медсестры спокойные, обходительные. Сосед Отяпову тоже попался хороший. Отяпов давно, еще когда брели лесами к Туле, заметил, что на людей ему на войне везет. Народ и соседом в окоп, и на марше, и так, когда драпали по лесам, и на отдыхе попадался хороший, покладистый, не особенно хитрый – так чтобы на чужом горбу покататься, – уважительный и в бою стойкий. Не сказать чтобы уж очень храбрый, но надежный, в беде не бросали. Героев на фронте он пока не встречал. Разве что зенитчики. Ловко пожгли танки. Хорошо стреляли. И держались стойко. Порой совсем их снарядами засыпало, а глядишь, опять стреляют. Ну разве не герои?

Соседа звали Кузьмой. Лежал он в госпитале уже порядочно, с середины октября. Обгорел в танке на Рессете, когда прорывались на Хвастовичи. Там, под селом Красным, у моста, его Т-26 подбил немецкий танк.

– Из засады стрелял, – рассказывал Кузьма; говорил он спокойным тихим голосом, как будто о чем-то главном в своей нынешней жизни все время сожалея. – Две болванки пролетели мимо. Первой германец промазал. Видать, заторопился. Увидел меня на дороге – вон какая цель хорошая на прямой наводке! – и сплоховал от нервов. Германец, что ж, тоже существо живое, нервное.

Отяпов полюбил Кузьму не только за его разговоры, которые, должно быть, и самого танкиста успокаивали и мирили с тем, что выпало им на войне, но и за то, что тот приносил ему из курилки «сорок». Украдкой совал ему в руку колечко недокуренной самокрутки, и Отяпов жадно затягивался несколько раз. Сразу кружилась голова и становилось легче и спокойно, как дома.

Что думать о доме? Дома сейчас немец. Хозяйничает в его деревне, на колхозных полях, в лесу, на речке. Все теперь пошло под чужую власть. «Ладно, ладно, погоди, вот поднимусь с койки на костыль, а там, может, и ровнее пойду…» Отяпова одолевала злая надежда на то, что он не совсем отвоевался, что вернется еще к своим товарищам, в окопы, что рано или поздно Красная армия соберет силы и начнет наступать. Ведь били же они их, проклятых, на Рессете. Эх, как лихо они тогда атаковали! Даже Гусёк героем ходил, немца повалил…

– Первый мимо пролетел. От второго я ушел, в сторону машину бросил. Знал, что он упреждать будет. Так утку стреляют, с небольшим упреждением, чтобы сама на заряд налетела… А третий ударил прямо под башню. Загорелись. Башнёра – наповал. Колька Лучников, из Тамбова, хороший был парень. Гармонист. Так и сгорел вместе со своей гармоней.

«Вот, – кольнуло в самое сердце Отяпова, – а мы своих тамбовских над ямкой постреляли…»

В какой-то момент слушать Кузьму становилось тягостно. Отяпов и сам навидался всей этой крови и грязи, и слушать чужую боль было невыносимо. Оставалось одно – терпеть. Иначе как? Товарища надо было понимать – душа просила выхода. Вот он его, Отяпова, и выбрал в слушатели. И Отяпов терпеливо слушал все подряд.

– Как ты думаешь, – спрашивал Кузьма, – какой мне теперь танк дадут? На тридцатьчетверку бы попасть. Вот это машина! Экипаж четыре человека. Угол наведения… Мотор – дизель, пятьсот лошадей… Наклонная броня…

– Ты и эту сожжешь, – подал голос забинтованный с головы до пояса ополченец. – Технику любить надо. Беречь. Под огнем надо уметь маневрировать, а не лезть на рожон. Видел я, как вас возле Одоевского шоссе били. Одна пушка, а набила вас, всю дорогу запрудили…

У пехоты всегда претензии к танкистам, артиллеристам и летчикам. А танкисты и пушкари всегда бранят пехоту. Эту историю Отяпов знал. С танками, да при поддержке артиллерии, отбиваться от немцев было куда легче. Случалось, и контратаковали. Но танки могли прекратить атаку перед самыми немецкими окопами и вернуться назад. А артиллерия не всегда умела подавить огневые точки, и немецкие пулеметы оживали в самое неподходящее время, когда пехота высыпала в поле и не имела никакого укрытия. Другое дело зенитчики. Эх, молодцы ребята! Как они жгли немецкие танки!

Отяпов несколько раз спрашивал о них, живы ли? Может, кто тут лежит? На излечении? Никто ему ничего толком ответить не мог. Какие зенитчики? Какие герои? Нет тут никаких героев…

В начале декабря в палату пришли сержант Курносов, Гусёк и Ванников. Отяпов увидел их, глазам не поверил, а когда догадался, что это не контузия ему икается, а самая доподлинная явь открылась взору, обрадовался и чуть было не заплакал. Так его тронула забота товарищей. Не забыли, навестили калеку, консервов вон принесли, сала и хлеба. Целый кулек всякого довольствия.

Самым бравым и подтянутым выглядел Гусёк. Он щеголял в белом, еще не выгвазданном ни сажей, ни окопной грязью овчинном полушубке и высоких необмятых валенках. На плече висел такой же новенький ППШ, а на ремне штык-нож от СВТ. Видать, на махорку выменял, подумал о своем бравом гвардейце Отяпов.

Он сразу кивнул на шанцевый инструмент и сказал:

– Освоил новую матчасть?

– Так точно, – улыбаясь, ответил боец.

Хороший парень, про себя похвалил Гуська Отяпов. Хорошо, что вывел его с Рессеты. Цепкий оказался, не смотри, что на вид хлипкий и все время дрожал. Вот уж вправду сказано: одного страх, как волк овечку, придавливает, что та и не мекнет, а другого героем делает.

– Залежался ты на чистых простынях, Нил Власыч, – сказал Курносов. – Когда на выписку?

– Да уже скоро, – признался он. – Видать, что-то за городом затевается. А? – И он заговорил тише, чтобы слышали только свои: – Выписывать народ стали больше. Видать, маршевые роты формируют, войска на передовой свежими силами пополняют.

Долго им в палате сидеть не разрешили. Попрощались. Сказали, где искать их полк, и пошли.

Когда они ушли, Кузьма, вернувшись из курилки со всегдашним «сороком» в рукаве, кивнул на дверь:

– Товарищи. Хороший народ. Боевой. Такие ближе всякой родни.

– Это да. Я с ними всего повидал. Рад, что живы. – И вздохнул. – Живы, да не все.

– А ко мне никто не придет. Все погорели. – И вдруг Кузьма объявил: – Завтра мне на медкомиссию. Буду проситься в свою бригаду. Где она теперь? Начальство знает. Механиков-водителей не хватает. Есть приказ, что нашего брата после госпиталей направлять только по прежней специальности. Как думаешь, тридцатьчетверку мне дадут?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.