Детство
Детство
Вечером 6 февраля1 1878 года, когда старинный Симбирск, утопавший в сугробах, засыпал, в семье директора народных училищ Ильи Николаевича Ульянова родилась дочь. Принимала ее акушерка Анна Дмитриевна Ильина, чуть ли не единственный друг Марии Александровны в первые годы жизни семьи в Симбирске. Передавая счастливому отцу маленький, аккуратно запеленатый сверточек, Анна Дмитриевна спросила: «Вы уже решили, как назовете дочку?» Вглядываясь в крохотное личико с закрытыми глазками и смешно посапывающим носиком, Илья Николаевич ответил: «Так же, как и мать, — Марией».
Семья снимала в это время небольшой деревянный дом № 28 по Покровской улице (ныне улица Льва Толстого). Это был типичный для Симбирска дом с резными наличниками, резным кружевным фронтоном и коньком. Небольшие комнаты с низкими потолками, в кухне огромная русская печь. Со временем он стал тесен для увеличившейся семьи.
Летом того же 1878 года Илья Николаевич, уже долгие годы занимавший пост директора народных училищ в губернии, купил наконец собственный дом на Московской улице, поместительный и удобный. С этим домом связано детство Марии Ильиничны.
Все дети жили во втором этаже. Старшие имели маленькие отдельные комнатки, а младшие — Маняша и Митя — жили в «детской» вместе с Олей, которая была старше Мани на 7 лет.
Ранние детские годы Марии Ильиничны были счастливыми. Она росла в большой и дружной семье, в атмосфере взаимной любви, внимания, предупредительности. Передовые идеи нравственного и физического воспитания детей Илья Николаевич проводил и в своей собственной семье. Детей обучали иностранным языкам, музыке, готовили к поступлению в гимназию. Не забывали и об их физическом развитии. В саду были установлены «гигантские шаги», качели, устроена крокетная площадка, всячески поощрялись живые, подвижные игры. Ненавязчиво и вместе с тем неуклонно проводился принцип трудового воспитания. Старшие дети делали для младших различные игрушки, учебные пособия. С раннего детства всех приучали к аккуратности, умению все делать самим. Мальчики пилили, строгали, выжигали по дереву. Девочки вышивали, вязали, учились шить.
Мария Ильинична запомнила такой эпизод из своего раннего детства: «Перед глазами так ясно встает картина, как я ребенком сижу рядом с матерью. Она с работой, и у меня в руках носовой платок, который я должна подрубить. Работа не очень интересная, так и побежала бы побегать по двору или саду, но мать умеет ласково удержать меня, скрашивая труд своими рассказами, и я благополучно доканчиваю работу. А когда подхожу к последнему краю платка, то нахожу кусочек шоколада, завернутый в бумаге и приколотый к моей работе. Удивлению моему нет границ: платок был все время у меня в руках, и объяснить себе появление шоколада я никак не могу — это кажется мне каким-то волшебством. А мать улыбается на мое недоумение. Она так ловко проделала этот фокус, что я ничего не заметила»2.
Воспитанная в интеллигентной семье врача, Мария Александровна была по своему интеллектуальному развитию много выше большинства губернских дам. Живая, общительная, она чуждалась, однако, бесконечных взаимных визитов, во время которых дамы сплетничали, вели пустые разговоры. Чтобы следить за ученьем детей, иметь возможность помочь им, Мария Александровна окончила курсы домашних воспитательниц. И она и Илья Николаевич стремились развить художественный вкус детей.
Отец читал им стихи классиков и поэтов-разночинцев, выписывал литературно-художественные журналы, поощрял их собственное творчество. Всю жизнь Мария Ильинична берегла и повсюду возила прекрасный подарок матери — собрание сочинений великого русского поэта Пушкина. Этот чудесный подарок маленькая гимназистка получила в день своих именин — 1 апреля 1892 года. На форзаце первого тома сохранилась надпись, сделанная Марией Александровной: «Моей дорогой Маничке 1-го апреля 1892 года».
Затерялись со временем, а может быть, остались где-то в вологодской ссылке или эмиграции многие тома, но два томика стихов чудом уцелели. И хранятся по сей день в кремлевской квартире Ленина.
В далеком детстве и навсегда вошла в жизнь Марии Ильиничны музыка. Для всех детей Марии Александровны музыка неразрывно связывалась с образом горячо любимой матери. Мария Александровна, незаурядная музыкантша, знакомила детей с произведениями величайших русских и западных композиторов. Тихая колыбельная песня матери — первая ступень на пути к познанию музыки. Занятая хозяйственными заботами, Мария Александровна находила время, чтобы, собрав вокруг рояля детей и племянников, в старом кокушкинском доме проигрывать им оперы, напевая отдельные арии и объясняя смысл прослушанного.
Мария Ильинична вспоминала, что старшие брат и сестра, Анна и Александр, очень любили малышей и часто играли с ними, но, естественно, были дальше от младших, чем Володя и Оля. Когда Маняша подросла, Оля обучала ее грамоте, занималась с ней музыкой. Старшие всегда были в курсе всех дел малышей, принимали близко к сердцу их заботы. Сохранились письма Ольги Ильиничны из Петербурга, куда она в 1890 году уехала учиться на Бестужевские курсы. В письмах она сообщает матери о своей жизни, с любовью и заботой пишет о младшей сестре. Так, в ответ на просьбу купить для младшей сестры ноты Ольга Ильинична пишет, что обошла все нотные и букинистические магазины: «К сожалению, у них очень плохой выбор: все старые и трудные вещи. Да, правда, Маня теперь как раз играет так, что ей очень трудно найти хорошие вещи: от детских уже она выросла; классические вещи, как Бетховена и Моцарта, начинать ей рано, — и приходится пробавляться какой-нибудь музыкальной стряпней, вроде Бейера. Я послала ей сегодня 3 вещицы: пусть она попробует разучить сонату Гайдна. Если ей сразу не понравится, то все же посоветуй ей не бросать, потому что это такая вещь, которую надо хорошенько разучить».
Любимым братом Марии был Володя. «С самых детских лет, — вспоминала Мария Ильинична, — я испытывала к Владимиру Ильичу какое-то совсем особое чувство: горячую любовь вместе с своего рода поклонением, точно это было существо какого-то особого, высшего порядка. И если я позволяла себе капризы и непослушание с другими, то от всего этого не оставалось и следа, если я только подозревала, что Владимир Ильич может меня видеть или слышать. Уже не говоря о том, чтобы я проявляла какую-нибудь тень непослушания по отношению к нему. А между тем он никогда не выказывал никакой строгости ко мне, даже наоборот, баловал меня, как младшую в семье».
Все, кто бывал в семье Ульяновых, неизменно отмечают именно духовную спаянность ее членов. Непререкаемый авторитет старших рождался и поддерживался не в результате принуждения, а благодаря ежедневному примеру трудолюбия, честности, доброжелательности, который показывали старшие. Дети никогда не замечали разногласия у родителей. Наоборот, они постоянно ощущали взаимную любовь и доверие Ильи Николаевича и Марии Александровны. Эти чувства они пронесли через всю совместную жизнь.
Принуждение отрицалось всей системой нравственного воспитания в этой семье. Здесь признавалось лишь убеждение. Вот почему всех Ульяновых отличали свобода суждений, умение их отстаивать, чувство собственного достоинства и высокий гуманизм.
Ничто, казалось, не предвещало несчастья, хотя Илья Николаевич стал очень уставать во время инспекционных поездок. Часто болела голова. Доктора находили сильное переутомление. 12 января 1886 года все в семье шло как обычно. Мария Александровна хлопотала по хозяйству, дети были в гимназии, Илья Николаевич работал над годовым отчетом. Перед обедом зашли инспектор чувашской школы Иван Яковлевич Яковлев с женой поздравить Илью Николаевича с наградой — орденом Станислава I степени. Ульяновы хорошо знали и любили Яковлева — энтузиаста просвещения чувашей и других народностей Поволжья. Илья Николаевич много помогал ему в его трудовой деятельности, встречавшей яростное сопротивление властей.
Гости заметили, что Илья Николаевич очень бледен и явно чувствует себя не совсем здоровым. Они отказались от радушного приглашения Марии Александровны пообедать вместе и, сославшись на какой-то срочный визит, распрощались. Илья Николаевич, тоже отказался от обеда. Прилег в кабинете отдохнуть.
Обед проходил в непривычной тишине. Вдруг Илья Николаевич появился в дверях столовой. Много лет спустя Мария Ильинична напишет: «...Остановившись около двери, обвел всех нас долгим взглядом. «Точно проститься приходил», — говорила позднее мать». Несколько минут спустя Мария Александровна прошла в кабинет, она вышла встревоженная и послала за доктором. Но было уже поздно. Пришедший врач констатировал смерть.
Марии было всего 8 лет, ее и Дмитрия на время тяжелых похоронных хлопот отправили к Яковлевым. Сестра и брат были еще малы, чтобы постичь всю глубину и непоправимость несчастья.
В последний путь Илью Николаевича провожал весь Симбирск. В местных газетах появились некрологи, отмечающие огромные заслуги Ульянова в деле просвещения. Хотя друзья старались окружить семью вниманием, дом на Московской улице осиротел. Александра по настоянию матери на похороны не вызывали. В марте Анна уехала учиться в Петербург. Характер Владимира резко изменился. Из живого, подвижного, шаловливого мальчика он как-то сразу превратился в серьезного, сосредоточенного юношу. Он и Оля стали еще внимательнее и ласковее с матерью и с младшими братом и сестрой.
Маняша росла хрупкой, часто болеющей девочкой. Володя за постоянные простуды называл ее «Мимозой». Было у нее в семье еще одно ласковое имя — «Медвежонок». Темноволосая, кареглазая, в детстве она была угловатой и несколько неуклюжей. Навсегда Маняша осталась любимицей Владимира Ильича, а ее домашние имена — «Мимоза» и «Медвежонок» — превратились со временем в партийные подпольные клички.
Со смертью отца в семье, которая и раньше жила скромно, появились материальные затруднения. Надо было экономить каждую копейку. Мария Александровна постоянно что-то шила, штопала, вязала. Девочки усердно помогали ей.
Маняша готовилась к поступлению в гимназию. Как и все братья и сестры, она рано научилась читать и писать, особые успехи проявляла в точных науках. Ей хорошо давалась математика, она легко усваивала основы химии и физики. Мария Александровна обучала ее немецкому языку, Оля занималась с ней французским. День маленькой Мани был расписан по часам так же, как и день старших детей. Однако она частенько нарушала порядок: то ей не хотелось рано вставать, то не было охоты сидеть над занятиями. Мать ласково, но неуклонно требовала исполнения режима.
Ульяновы не успели прийти в себя после смерти Ильи Николаевича, как на них обрушилось еще большее горе. В марте 1887 года Вера Васильевна Кашкадамова — учительница, друг семьи — получила из Петербурга письмо от родственницы Марии Александровны — Е.А.Веретенниковой, где сообщалось об аресте Александра и Анны как участников заговора, покушавшихся на жизнь царя. Вера Васильевна показала письмо Володе, и ему выпал тяжкий долг сообщить о случившемся матери. Мария Александровна не заплакала, не вскрикнула, только сильно побледнела и стала тотчас собираться в Петербург.
Дом Ульяновых окружило словно выжженное пространство. Даже Митя и Маня старались как можно меньше выходить на улицу, так как соседи запрещали сверстникам играть с ними. Ведь их брат был государственным преступником, «цареубийцей».
В автобиографии Мария Ильинична писала: «Не могла я отнестись вполне сознательно и к причинам гибели старшего брата Александра, повешенного в 1887 году за покушение на Александра II. Но во всяком случае эта гибель, отношение к ней родных, и особенно Владимира Ильича, разговоры, которые велись в связи с ней как среди родных, так и знакомых, оставляли на мне свой след, дали сильный толчок к более сознательному отношению к окружающему...»3
Через много лет, выступая на вечере памяти Владимира Ильича, Мария Ильинична скажет: «Весной 1887 года (год окончания Владимиром Ильичем гимназии) мы получили известие о казни старшего брата. Десятки лет прошли с тех пор, но и теперь я хорошо вижу выражение лица Владимира Ильича в ту минуту и слышу его голос: «Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти». И он стал подготовлять себя к тому пути, который, по его мнению, должен был привести и действительно привел к победе».
Это был трудный для семьи год. На улице бывшие друзья переходили на другую сторону, завидев одетую в траур Марию Александровну. От первой ученицы гимназии Ольги Ульяновой отшатнулись почти все подруги.
Володя сдавал выпускные экзамены, а преподаватели делали над собой усилие, чтобы соблюдать элементарную вежливость с братом казненного «цареубийцы». Но успехи Владимира Ильича были столь бесспорны, что его все-таки наградили золотой медалью. Когда шли последние экзамены, в местной газете «Симбирские новости» появилось объявление: «По случаю отъезда продается дом с садом, рояль и мебель. Московская улица, дом Ульяновой».
Семья снималась с обжитого места и уезжала в Казань, так как Анне Ильиничне по просьбе матери сибирскую ссылку заменили на ссылку под надзор полиции в Казанскую губернию. Кроме того, Владимир Ильич решил поступать в Казанский университет, который когда-то окончил его отец.
Грустно было расставаться с привычным жизненным укладом, и лишь меньшие дети — Митя и Маня — радовались поездке по Волге и встрече со сверстниками в милом привольном Кокушкине, небольшом имении близ Казани, куда летом съезжались сестры Марии Александровны со своими детьми.
В Казани все было иначе: дом не так поместителен, нет привычного сада, зато и нет той моральной изоляции, которая окружала семью в Симбирске. В Казани Мария Ильинична впервые вплотную столкнулась с полицией в первый же год их пребывания в городе. Она впоследствии вспоминала: «Чтобы старшей сестре не очень тоскливо было жить одной в деревне, с ней отправили меня, и там мне впервые пришлось столкнуться с полицией, в лице станового пристава, которому было поручено следить за сестрой, как находящейся под гласным надзором полиции. С этой целью он нередко «навещал» нас. В декабре того же года (1887. — Авт.) в Кокушкино был выслан и Владимир Ильич, исключенный из университета за студенческие волнения. В день его высылки я была в Казани и помню, как поразило меня, что кибитку, в которой мы ехали с братом в деревню, провожал до городской черты местный пристав»4.
Сколько потом будет в ее жизни арестов, обысков, ссылок и высылок! Но в ее душе навсегда остался морозный звездный вечер, тесная кибитка, звон колокольчиков, скрип полозьев по снегу и сани с полицейским чином. До деревни их проводила Мария Александровна. Маня запомнила спокойствие, с которым мать и брат восприняли присутствие полицейского.
Мария Александровна тут же вернулась в город — ведь Ольга и Дмитрий оставались там, они учились в гимназии.
Первая ссылка Владимира Ильича и Анны Ильиничны. Маленькая деревушка. Старый, холодный дом. Летом, наполненный шумом и смехом детей, хлопотами сестер Марии Александровны, он казался уютным и тесным, так много сюда съезжалось родственников. А теперь часть комнат закрыта, не отапливается.
Свет керосиновой лампы не достигает углов, освещая лишь стол и разложенные на нем книги. Брат и сестра занимаются. Анна делает перевод с итальянского, Владимир читает юридический справочник, а Маняша листает журнал «Нива» или детское приложение к нему. Днем старшая сестра готовит ее к поступлению в гимназию.
«В Кокушкине, — пишет Мария Ильинична, — Володя проводит все время за книгами в своей комнате за письменным столом, и я вхожу в эту комнату с каким-то особенным чувством уважения. А когда он берется заниматься со мной — что, впрочем, в этот период случалось редко, я испытываю глубокую радость, и мне кажется, что все занятия идут у меня куда лучше. Гулять мы отправлялись обыкновенно на речку по льду. Владимир Ильич охотился за зайцами, но, должно быть, неудачно, и сестра часто поддразнивала его этими неудачами. Зимой в деревне жилось невесело...»
В Казани семья прожила недолго. В связи с предстоящим замужеством Анны Ильиничны все переехали в мае 1889 года на хутор Алакаевка близ Самары, купленный по поручению Марии Александровны женихом дочери Марком Тимофеевичем Елизаровым, жившим неподалеку. Свадьба состоялась в июле того же года. У Мани появился новый родственник, ставший, когда она подросла, ее большим, преданным другом.
С Марком Тимофеевичем Анну Ильиничну познакомил старший брат. Сын недавнего крепостного, Марк Тимофеевич проявлял с детства огромные способности. Ему удалось кончить гимназию и поступить на физико-математический факультет Петербургского университета. Он полностью разделял политические взгляды Владимира Ильича и позднее стал его активным помощником. В Самаре за ним наблюдают полицейские ищейки, которые находят, что он может оказать «крайне вредное» влияние на младших Ульяновых.
Когда в семью Ульяновых вошел Марк Тимофеевич, всем стало как-то веселей. Он был завзятый шахматист, и все по очереди играли с ним, но выигрывать удавалось лишь Владимиру, остальным Марк Тимофеевич сразу уступал несколько фигур. Теперь, как и при жизни отца и Александра, собирались у рояля и пели хором русские, революционные и студенческие песни. Приятный басок Марка Тимофеевича выделялся на фоне других голосов, сливаясь с юношеским баритоном Владимира Ильича. Им вторили женские голоса и звонкий детский голосок Маняши. И, как всегда, все много занимались. Лучше всего об этом рассказывает сама Мария Ильинична: «...как дача Алакаевка была очень хороша, и мы проводили в ней каждое лето. Особенно хороши там были степной прозрачный воздух и тишина кругом. В нескольких десятках саженей от старого одноэтажного дома был старый запущенный сад, обрывом спускавшийся к ручью. У каждого из нас был там свой любимый уголок. «Один клен», — говорили мы. И действительно, вторую мою сестру чаще всего можно было застать за книгой около высокого старого клена. Анна Ильинична больше любила березовую аллейку. В старой липовой аллее, лучше всего сохранившейся, было слишком много тени: верхушки деревьев почти сходились, образуя точно купол. На этой аллее сидели и гуляли больше по вечерам. Минутах в десяти ходьбы от дома был пруд, куда мы ходили купаться. А кругом раздолье: долы, холмы, леса! Невдалеке был так называемый Муравельный лес, в котором было много лесной малины, и мы нередко отправлялись за ней...
Террасы в доме не было, ее заменяло крылечко с крышей, достаточно, впрочем, большое для того, чтобы наша семья могла разместиться на нем за самоваром. По вечерам на этом крылечке, чтобы в комнаты не налетели комары, зажигалась лампа, и вся молодежь усаживалась за стол с книгами».
Вполне идиллическая картина, если забыть, что двое из сидящих за столом — поднадзорные, что два-три раза в неделю в дом является полицейский чин, чтобы проверить, не отлучился ли кто без разрешения, что крестьян деревни спрашивают, о чем с ними говорят Ульяновы, какие книги дают читать. К тому же семья испытывает материальные трудности, старшему сыну запрещено учиться в университете, и зимой в Самаре он будет давать уроки для заработка.
Осенью 1889 года Маняша, прекрасно подготовленная Ольгой, поступила во второй класс гимназии. Учение давалось ей легко, но «Мимоза» часто болела, пропускала занятия. Если догонять подруг было особенно трудно, помогал Владимир, так как Оля уехала в Петербург учиться на высших Бестужевских курсах.
Уроки старшего брата оставили неизгладимый след на характере Марии Ильиничны. Он не просто следил, поняла ли она задание, правильно ли его выполнила. Он приучал свою любимицу к точности, аккуратности, к стремлению все сделать наилучшим способом. Он сурово заставлял переделывать небрежно нарисованную карту, используя не глазомер, а циркуль и линейку. На всю жизнь запомнила Маняша упрек и насмешку в его глазах, когда он двумя пальцами поднял сшитую ею для словаря тетрадь и протянул: «Как, белую тетрадь черными нитками!» Если позднее она видела чью-нибудь небрежно или неаккуратно выполненную работу, ей всегда слышался этот возглас старшего брата.
После долгих и упорных хлопот Марии Александровны Владимир получил разрешение сдать экстерном экзамены за юридический факультет. Весной 1891 года он уехал в Петербург. Писал редко. Зато подробные письма о его жизни и сдаче экзаменов приходили от Ольги. И вдруг телеграмма, где Владимир Ильич сообщал матери, что Оля в тяжелом состоянии лежит в больнице, у нее тиф. Мария Александровна не медлила ни часу. Она еще застала дочь в живых, однако дни ее были сочтены. Опять в доме траур. Дети стараются, как могут, утешить мать, но долго еще в квартире Ульяновых не будет ни смеха, ни шуток, ни пения.
Оля была олицетворением энергии, жизнерадостности, благожелательности. Все прочили ей самую блестящую будущность.
В 1977 году в «Правде» были опубликованы новые материалы об Ульяновых и в том числе письмо соученицы Ольги Ильиничны по Бестужевским курсам Веры Емельяновой, написанное ею брату после смерти Ольги: «О, Арсений, если бы ты знал, что за человек была Ульянова. Сколько надежд на нее возлагалось! Смело можно сказать, что в лице Ульяновой Россия лишилась одного честного, неутомимого деятеля-женщины. Об Ульяновой я, кажется, говорила с тобой, что это был человек выдающегося ума, развитой, высокообразованный, талантливый... Она владела хорошо английским, французским, немецким, латинским, шведским языками, она читала лучшие сочинения по политэкономии, по социологии, удовлетворяла все просьбы «разъяснить» своих однокурсниц, хорошо шла по математическому отделению». Так пишет девушка, знавшая Олю лишь около года.
Сдав экзамены, Владимир Ильич вернулся в Самару и занял должность помощника присяжного поверенного. С марта 1892 года он стал выступать в Самарском окружном суде.
Марии Ильиничне 14 лет. Она внимательно приглядывается ко всем, кто посещает их дом. А ведь здесь собираются все самарские марксисты — А.П.Скляренко, И.X.Лалаянц, М.И.Семенов, А.И.Ермасов и другие. Именно в Самаре начинается активная и последовательная борьба Владимира Ильича против народнической идеологии. Он выступает с рефератами, в которых разоблачает антинаучную сущность взглядов народников, пропагандирует марксизм. Трудно было достать произведения Маркса и Энгельса, на русский язык они почти не переводились. Владимир Ильич сам делает перевод «Коммунистического манифеста», читает доклад о книге К.Маркса «Нищета философии».
Пройдут всего три-четыре года, и Мария Ильинична станет активной помощницей брата, а сейчас, в самарском доме, она пытливо прислушивается к спорам и дискуссиям. Ей еще трудно вникать в суть обсуждаемых вопросов, и все-таки она уже понимает, что Владимир, Анна и Марк Тимофеевич ведут работу, которая может стоить им жизни, что она направлена на революционное просвещение народа, ведется для блага трудящихся.
В 1893 году Дмитрий успешно закончил гимназию. Всей семьей решили, что он поступит в Московский университет на медицинский факультет.
В Москву переезжали в августе. Поселились в центре — в Большом Палашевском переулке. Рядом кипела оживленная Тверская (ныне улица Горького) — основная городская артерия, а переулок был спокойным и тихим. Правда, Марию Александровну огорчало полное отсутствие зелени, да квартира в типичном «доходном» доме казалась холодной и казенной. Мария Ильинична поступила в Елизаветинскую гимназию, считавшуюся очень хорошей по подбору педагогов.
Владимир Ильич прожил в Москве недолго — он решил перебраться в Петербург, крупнейший промышленный центр страны, где рабочие уже не раз проводили стачки и забастовки, где на основе рабочего движения наиболее быстро развивалась революционная мысль, где была наиболее подготовлена почва для создания марксистской партии.
Маняша окунулась в кипучую московскую жизнь. Со старшей сестрой и Марком Тимофеевичем она посещала прославленные московские театры и музеи, слушала концерты. Между нею и Владимиром Ильичем завязалась переписка. В каждом письме к матери или Анне Ильиничне он неизменно спрашивает о Маняше и пишет ей отдельные обстоятельные письма. Они полны заботы, нежности, тревоги за ее здоровье.
Первое из сохранившихся писем Владимира Ильича к младшей сестре датируется началом октября 1893 года. Очевидно, Мария Ильинична подробно написала ему о жизни в Москве, о гимназии, о музеях и театрах и просила его рассказать о том, что он видел в Петербурге. Владимир Ильич пишет: «Я прочитал с интересом письмо твое от 27 сентября и был бы очень рад, если бы ты иногда писала мне.
Здесь я не был ни в Эрмитаже, ни в театрах. Одному что-то не хочется идти. В Москве с удовольствием схожу с тобой в Третьяковскую галерею и еще куда-нибудь.
«Русские ведомости» читаю в Публичной библиотеке (за 2 недели назад). Может быть, выпишу их, когда получу работу здесь. Для меня беречь их не стоит, но и рвать рано, думаю, тоже не следует: может понадобиться что-нибудь интересное.
Из твоего рассказа об учителе французского языка я вижу, что московские гимназистки, если и обогнали тебя, то не на много. Вероятно, средние ученицы не лучше тебя знают? Напиши, много ли проводишь времени за уроками дома?»5 Это письмо адресовано уже не маленькой девочке, а вдумчивой, серьезной девушке. В письмах Ульяновых вообще нет сюсюканья, они искренни, серьезны, в каждом письме чувствуется глубокое взаимопонимание переписывающихся.
Документы позволяют нам судить же только об общности политических взглядов Ульяновых. Мы видим, как вкусы старших неизменно становятся близкими следующим по возрасту членам семьи. Сохранились записные книжки и тетради, куда Мария Ильинична в гимназические годы переписывала полюбившиеся ей стихотворения. Здесь чаще всего встречаются произведения Лермонтова, Некрасова, Шевченко, Майкова. Знаменитое стихотворение Языкова «Пловцы». Романс Вильбоа на эти слова так часто пел юный Владимир Ильич под аккомпанемент Ольги. И Маняша старательно переписывает в свою тетрадь это стихотворение. Тетради, заполненные округлым детским почерком, о многом могут рассказать внимательному исследователю. Нередко на их страницах можно найти «опальные» сочинения. Ульяновым такие сочинения знакомы и любимы ими. Хотя, конечно, их не показывали посторонним.
Мария Ильинична и родные боялись, что после провинциальной Самары ей будет трудно учиться в Москве. Опасения оказались напрасными, она быстро догнала подруг, однако в начале зимы Маняша заболела — простуда дала осложнение на уши. Пришлось сидеть дома. Маняша стремилась наверстать пропущенные уроки усиленными домашними занятиями. Уговоры матери не действовали. Возможно, что Мария Александровна написала об этом сыну в Петербург, да и сама Мария Ильинична писала брату, что если учиться, то как можно лучше. В семье считалось само собой разумеющимся, что учиться надо хорошо. Трудолюбие — отличительная черта всех Ульяновых.
Сохранились два письма этого времени Владимира Ильича к сестре. 13 декабря 1894 года он пишет: «Как твое здоровье, Маняша? Мне писали, что ты уже ходишь в гимназию.
Следовало бы заставить себя гулять ежедневно часа по два. Стоит это сидеть так усердно за уроками — и портить здоровье.
Что ты поделываешь кроме гимназических занятий? Что читаешь?.. Напиши еще, если удобно, об истории в Университете с Ключевским. Говорят, он какую-то лекцию читал, потом какую-то книгу издал. Я не видал даже заглавия этой книги; интересно бы узнать»6. Затем Владимир Ильич спрашивает, не удалось ли достать третий том «Капитала», который ему очень нужен.
В семье Ульяновых дети взрослели быстро. И Владимир Ильич не скрывает от младшей сестры своих интересов, дает ей поручения, связанные с определенным риском. Дело Ключевского вызвало много шума. Известный историк выпустил отдельной брошюрой свою верноподданническую речь «Памяти в бозе почившего государя императора Александра III». Студенты университета скупили несколько сот экземпляров, прибавили к ним напечатанную на гектографе басню Фонвизина «Лисица-казнодей». Издание, «исправленное я дополненное», не только широко распространялось по Москве, студенты во время лекции под свистки и шиканье аудитории преподнесли его самому Ключевскому. За эту демонстрацию против верноподданнического поведения известного профессора более 50 студентов было арестовано и некоторые из них были высланы из Москвы.
В следующем письме Владимира Ильича от 24 декабря говорится: «С твоим взглядом на гимназию и занятия — я согласиться не могу.
Во-первых: доктор сказал не ходить до рождества, а ты находишь, что пропускать неудобно. Пропускают ведь месяцы, не только недели: не лучше же будет, если к весне придется слечь.
Во-вторых. Ты пишешь: или совсем не учиться, а если учиться, то «все-таки не совсем спустя рукава». Мне кажется, теперь дело может идти самое большее о том, чтобы кончить»7.
Владимир Ильич стремится заставить ее больше бывать на воздухе, кататься на коньках. А в конце письма весьма важные строки: «Насчет Шелгунова я с тобой согласен, что некоторые вещи у него устарели. Какие у него статьи тебе нравятся? По русским вопросам или исторические? Экономические или философские?»8
Николай Васильевич Шелгунов — сподвижник Чернышевского, писатель и общественный деятель — имел огромное влияние на молодежь 60 — 80-х годов. Сторонник крестьянской революции, он считал, что она послужит началом социалистического преобразования России на базе крестьянской общины. Шелгунов познакомил русского читателя со взглядами Энгельса на рабочий вопрос, писал о развитии капитализма, о росте пролетариата в России. Как литературный критик он выступал за демократическую литературу, боролся против теории «искусства для искусства». Шелгунов неоднократно подвергался арестам, дважды был заключен в Петропавловскую крепость. Все это не могло не импонировать революционно настроенной молодежи. Примечательно, что под приветствием, посланным больному писателю слушательницами Бестужевских курсов, одной из первых стоит подпись Ольги Ульяновой. Есть там и подпись Надежды Константиновны Крупской. Ее имя еще не упоминается в письмах родных, но очень скоро она войдет в эту замечательную семью полноправным членом. В феврале 1894 года уже состоялось знакомство Владимира Ильича и Надежды Константиновны.
В конце века, когда господствующим общественным течением становится марксизм, Владимир Ильич обсуждает с сестрой и достоинства и недостатки художественных и исторических работ Шелгунова.
В 1895 году Мария Ильинична окончила Елизаветинскую гимназию. Затем проучилась еще год в 8-м педагогическом классе, пребывание в котором давало звание домашней наставницы. 1895 год заканчивался в семье Ульяновых тяжело. В декабре были арестованы Владимир Ильич и другие члены «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Мать и старшая сестра уехали в Петербург хлопотать, чтобы его отдали на поруки до решения суда. Они ходят на свидания, носят передачи, выполняют его многочисленные поручения.
Желая быть ближе к Владимиру Ильичу, Ульяновы сняли дачу на лето 1896 года под Петербургом на берегу Финского залива. Однако прекрасная природа и морские купания мало радуют Марию Александровну и ее детей. Теперь Маняша тоже ходит на свидания с братом. Тюрьма произвела на нее гнетущее впечатление. Внешний фасад дома предварительного заключения вполне обыден и мало чем отличается от окружающих построек, только на лицах людей, входящих в его массивный подъезд, особая печать — печать тревоги и горя. Свидания разрешены лишь в присутствии конвоира. Сначала домашние новости, в которые, конечно же, вкраплены и сведения об оставшихся на воле товарищах, об их подпольной работе. Нелегальные клички ловко маскируются под названия книг. Владимир Ильич выглядит похудевшим и бледным и все-таки, несмотря ни на что, бодр и полон оптимизма.
Мария Ильинична советуется с ним о своем дальнейшем образовании. Как и Оле, ей хотелось бы учиться на физико-химическом отделении математического факультета Бестужевских курсов в Петербурге. И она дважды подавала туда заявление, однако руководство курсов не торопится с ответом. Семья решила не покидать Москвы до объявления приговора Владимиру Ильичу, и тогда Маняша выбирает курсы Герье в Москве. 25 августа 1896 года она пишет прошение на имя директора курсов: «...Желая поступить в текущем 96 — 97 году на физико-химическое отделение математического факультета вверенных Вам курсов, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство принять меня в число слушательниц...»9
Эти двухгодичные курсы были открыты в Москве вслед за Бестужевскими курсами в Петербурге профессором В.И.Герье, который выступал как активный поборник женского образования. Сам он читал на курсах цикл лекций по русской истории. Мария Ильинична поступила на физико-математическое отделение. Несмотря на ряд ограничений при поступлении (высокая плата — 50 рублей, необходимость представить документ, что слушательница имеет достаточное материальное обеспечение), на курсах собиралась передовая часть женщин-интеллигенток. Только высшее образование, по мнению многих, давало возможность участвовать в дальнейшей работе на благо народа. Многие курсистки были участницами различных нелегальных кружков, где получали обширные политические и социологические знания.
13 февраля 1897 года Ленину был объявлен приговор — три года сибирской ссылки. 18 февраля он приехал в Москву попрощаться с семьей. По просьбе матери ему разрешили ехать в Сибирь не по этапу, а за свой счет. Владимир Ильич договорился с Анной Ильиничной и Маняшей, что они будут пересылать ему необходимую периодику и книги, а также поддерживать связь с товарищами.
За пять дней пребывания в Москве Владимир Ильич находит возможность позаниматься в Румянцевской публичной библиотеке — в разгаре его работа над капитальным трудом «Развитие капитализма в России». Мария Ильинична сопровождает брата, и они делают необходимые выписки «в две руки». Владимир Ильич показывает сестре, как надо систематизировать материал, где выписывать дословно положения автора, а где давать суммарные данные и т.д. Он с благодарностью принимает предложение сестры делать эти выписки и впредь из тех газет и журналов, которые не удастся переслать в далекую сибирскую ссылку.
Пять дней пролетели незаметно. Сборы кончены. Владимиру Ильичу пора уезжать. Еще и еще раз поражается Мария Ильинична неиссякаемому мужеству матери, ее сдержанности, полному достоинства спокойствию. Ни дома, ни на вокзале не было слез, хотя дочь знала, что эти ночи мать почти не спала. Она перебирала и укладывала вещи сына, проверяла и перепроверяла, какие куплены и уложены продукты. Что-то чинила, штопала. Мария Ильинична понимала, что Мария Александровна старается этой работой отогнать горькие думы.
Пришел день отъезда. Марк Тимофеевич уже отправил багаж. Решено всей семьей проводить Владимира Ильича до Тулы и хоть на какое-то время оттянуть разлуку. «Если здоровье позволит, — сказала Мария Александровна, — приеду я к тебе летом с Маняшей. Только бы не отправили тебя на Север». Ведь вопрос о месте ссылки должен был решать красноярский губернатор. Незаметно доехали до Тулы. Последние объятия, напутственные пожелания. Прозвучал станционный колокол, и поезд увез Владимира Ильича.
Многим сверстницам Марии Ильиничны показались бы чуждыми и непонятными те дела, которыми она занималась. Ее день был заполнен до предела. Утром — занятия на курсах. Она ставит опыты в лаборатории, ходит на лекции. И не только на физико-химическом отделении. Она прослушала лекции по новой философии, которые читал профессор А.И.Введенский. Целую тетрадь занимает конспект этих лекций. Отличительные черты новой философии, изложение взглядов Р.Декарта, Арнольда Гейлинкса (Голландия), Николая Малебранта, Спинозы и др.
Занятия на курсах постепенно перестают ее удовлетворять, и в переписке с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной все чаще она выражает желание продолжить свое образование в одном из европейских университетов.
Ее можно почти ежедневно видеть в читальном зале Румянцевской библиотеки. Делая выписки для брата, она постигает сложности политической экономии. Вечерами она посещает студенческие кружки, а в свободное время ходит в театры, музицирует. Ее игра доставляет много радости матери, и Мария Ильинична разучивает ее любимые вещи — Бетховена, Чайковского, Вагнера. Нередко играют в четыре руки — Мария Александровна то со старшей, то с младшей дочерью.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.