Лики и маски однополой любви

Лики и маски однополой любви

А надо вам заметить, что гомосексуализм изжит в нашей стране хоть и окончательно, но не целиком. Вернее, целиком, но не полностью. А вернее даже так: целиком и полностью, но не окончательно. У публики ведь что сейчас на уме? Один только гомосексуализм.

Венедикт Ерофеев

Сексуальность, естественно, включает и однополую любовь. Мой первоначальный интерес к ней был скорее книжным. Среди друзей моей юности геев, насколько я знаю, не было, и тема эта не обсуждалась. Теоретически меня также больше занимал феномен гомосоциальности, без которого непонятна психология и социология дружбы. Впрочем, сформулировать эти тонкие различия в 1970-х годах я не смог бы, даже если бы не было цензурных барьеров. А они были абсолютно непроходимыми. Даже в специальной статье об античной дружбе в «Вестнике древней истории» (1974) слово «педерастия» пришлось заменить эвфемизмом «эти специфические отношения». Моя первая маленькая статья о юношеской гомосексуальности была опубликована в 1978 г. в малотиражном и совершенно закрытом психиатрическом сборнике. До сих пор не понимаю, как наши геи умудрились ее достать.

В начале 1980-х гг. я пытался поставить вопрос об отмене уголовного преследования гомосексуальности. Вообще-то, я не собирался об этом писать, понимая, что ничего, кроме неприятностей, не выйдет. Но на совещании ученых-сексологов социалистических стран в Лейпциге (1981) известный сексолог из ГДР Зигфрид Шнабль неожиданно спросил, в каких странах существует антигомосексуальное законодательство и чем оно мотивируется, и оказалось, что оно есть только в СССР (румынских представителей на совещании не было).

В перерыве я спросил Шнабля:

– Зачем вы поставили меня в неловкое положение?

– У меня вышел конфликт в Гаване. Во время лекции мне прислали записку, что в СССР гомосексуализм уголовно наказуем, я сказал, что это клевета на Советский Союз, но мне показали ваш уголовный кодекс. Почему никто не поставит вопрос об отмене этого архаического закона?

– Вероятно, медики недостаточно влиятельны, а юристы невежественны или трусливы.

– А вы?

Объяснять Шнаблю, что, не будучи ни медиком, ни юристом, я просто не могу поднимать этот вопрос, я не стал, а по возвращении домой решил, вопреки здравому смыслу, проинформировать начальство и спросить, что оно думает. Медики в лице Г. С. Васильченко сказали, что они пытались поднимать этот вопрос, но руководство Минздрава всегда было против. Юристы же сказали, что у них нет для постановки вопроса достаточных аргументов (на самом деле это было лукавство, в учебнике уголовного права Шаргородского и Осипова аргументы приводились). Главный редактор журнала «Советское государство и право» профессор М. И. Пискотин предложил мне вместо заведомо риторических вопросов написать статью.

– Но вы же ее не напечатаете!

– Не знаю, попробуем. Во всяком случае, будет материал для обсуждения.

Я срочно изучил законодательство других стран и написал аргументированную статью, которую горячо поддержали Г. С. Васильченко и Д. Н. Исаев. Еще один авторитетнейший психиатр и вдобавок мой личный друг, который даже консультировал меня по этим сюжетам, положительный отзыв написал, но закончил словами, что в виду деликатности темы статью можно печатать только в закрытой печати. Однако влиятельные юристы, включая В. Н. Кудрявцева, хотя лично ко мне они относились с большим уважением и искренне хотели со мной сотрудничать, испугались и передали статью в административный отдел ЦК КПСС, где сказали, что поднимать этот вопрос «несвоевременно».

На редколлегию я не поехал, но мне показали стенограмму, там был один смешной эпизод. Один из членов редколлегии, бывший начальник ленинградской милиции, а затем всеми уважаемый профессор (действительно хороший специалист и милый человек), просто развел руками от удивления: как Игорь Семенович вообще может поднимать этот вопрос?! И рассказал, как в свое время он собрал большой материал на ленинградских гомосексуалов, но в обкоме партии ему сказали: «Ты что, хочешь закрыть оркестр Филармонии и Кировский балет?!» Генералу пришлось отступить, но он запомнил обиду, и даже после прочтения моей статьи мысль, что в обкоме были правы, а он ошибался, его не посетила. Между тем это был неглупый и, по тем временам, прогрессивный человек.

Так же думало и большинство психиатров. А. М. Свядощ дал на мою рукопись «Введение в сексологию» однозначно положительный отзыв, но, когда в Кишиневе перевели популярную книгу Зигфрида Шнабля, категорически потребовал от издательства снять главу о гомосексуальности, что и было сделано. А когда я дал ему почитать книгу Мастерса и Джонсон «Гомосексуальность в перспективе» (1979), Абрам Моисеевич с ужасом говорил: «Это же немыслимо! Они помогают получать удовольствие гомосексуальным парам!»

Во «Введении в сексологию» материал о гомосексуальности первоначально был распределен по разным главам. Хотя вопрос о том, считать ли ее болезнью или вариантом нормы, подавался как открытый (так оно в то время и было), тема была взрывоопасной. Одна из первых рецензентов книги З. В. Рожановская смущенно сказала:

– Вы знаете, Игорь Семенович, после прочтения рукописи мне показалось, что гомосексуальность занимает в ней слишком много места. Я пересчитала страницы, оказалось – 10 процентов, нормально. Может быть, эти страницы ярче написаны?

Я засмеялся и ответил:

– Не смущайтесь, Зинаида Васильевна! У меня тоже было такое впечатление, и я тоже пересчитал страницы. Думаю, дело не в стиле изложения, а в том, что этот сюжет – самый шокирующий и запретный, и к тому же излагается в конце каждой главы, создавая впечатление, что это – самое важное в книге.

Чтобы ослабить такое впечатление, в окончательном варианте книги я собрал этот материал в отдельную главу, но она все равно поражала советского читателя. Один мой старый друг, первоклассный психиатр и чуточку гомофоб, сказал: «Самое поразительное в твоей книге – ты говоришь о страшных, немыслимых вещах так, будто они – часть повседневной жизни и вроде бы это не так уж страшно. Это даже на меня подействовало». И не на него одного. Московские и ленинградские психологи, которые размножали мою рукопись и давали читать ее своим частным клиентам, обнаружили, что это чтение само по себе имеет терапевтическую ценность: когда человек видит, что он не один такой, ему становится легче.

Первыми посетителями, пришедшими ко мне в институт после выхода «Введения в сексологию», были двое молодых парней, журналисты из какого-то казахстанского райцентра. Первый, очень маленького роста, хотел спросить, может ли он все-таки найти женщину, которая его полюбит. А второй, высокий, красивый, кровь с молоком, сказал: «Я гомосексуалист. До появления вашей книги, я не знал, кто я такой и почему. Вы мне это объяснили. Не можете ли вы мне сказать теперь, как с этим жить и что я должен делать?»

Я ответил молодому человеку, что у него есть три возможности. Первая – поехать в Горький к доктору Я. Г. Голанду, который уверяет, что может излечить гомосексуальность; по причине теоретической необоснованности таких притязаний, я бы этого не советовал. Вторая возможность – эмиграция. Рано или поздно уголовную статью отменят, но гомофобия от этого не исчезнет, в любой западной стране геям живется лучше; но кому вы там нужны с вашим журналистским образованием? Третий вариант – принять себя и самореализоваться; в казахском райцентре это сложно, а в больших городах люди как-то устраиваются.

Как поступил этот молодой человек – не знаю, но его визит я воспринял как своего рода социальный заказ. С 1987 г., когда об этом впервые стало можно говорить публично, я активно выступал за отмену статьи 121 и за признание гражданских и человеческих прав сексуальных меньшинств. Это не было чем-то спонтанным и интеллектуально локальным. Cоциально-психологический анализ гомофобии был непосредственным продолжением и развитием моей «новомирской» статьи «Психология предрассудка» (1966). Нелюбимые «другие» бывают разными, а социально-психологические механизмы ненависти – одни и те же. И так же, как в этнопсихологии, выяснение механизмов формирования и содержательной ложности негативных стереотипов не снимает вопроса: чем, насколько и почему «эти люди» отличаются от остальных? Диалектика «Я» и «другого» – стержневой вопрос философии личности и социальной психологии. Так что я не отходил от своей главной темы, а лишь раскручивал ее новую спираль.

Эта работа требовала не только смелости и знаний, но и собственной психологической перестройки. Как большинство людей (только они в этом не признаются), я знал, что такое гомоэротические чувства, но от этого до признания гражданских прав сексменьшинств – дистанция огромного размера. Отношение к однополым бракам – единственный в моей жизни случай, когда я сменил точку зрения на противоположную, буквально не отходя от телевизора.

Дело было в Париже в 1989 г. Случайно включив телевизор, я увидел дискуссию на эту тему. До того момента мое отношение к ней было иронически-скептическим: с точки зрения прав человека, «они», конечно, правы, но зачем это нужно, если обычные бездетные пары часто обходятся без государственной регистрации? И вдруг, к своему удивлению и даже стыду, я обнаружил, что против легализации однополых союзов нет ни одного разумного аргумента, а «за» – очень много. С тех пор я не раз шокировал российских журналистов своей «странной» позицией, а в 1994 г. даже провел в рамках большой международной конференции «Семья в третьем тысячелетии» круглый стол на эту тему. Его участники по-разному оценивали однополые отношения, но ни один не возражал против их легализации. Сегодня этот процесс во всем мире набирает обороты.

Очень полезным было личное знакомство с американскими и европейскими геями, особенно Дэвидом Мак-Виртером и Эндрю Матиссоном. Оба они – сексологи, авторы первой в мировой литературе книги о мужских парах, много лет, до самой смерти, жили вместе. На их примере я увидел, что долгосрочные однополые пары реально существуют, у них те же проблемы, что и у разнополых пар, а в некоторых случаях они предвосхищают тенденции, которые позже появляются у гетеросексуальных пар.

Когда, после начала геевского движения в России, ко мне стали обращаться молодые геи и лесбиянки, я воочию увидел, что они такие же разные, как все прочие люди, и испытывают острый дефицит информации о себе и себе подобных. И так же, как когда-то живое общение с подростками побудило меня написать о них и для них «Психологию юношеского возраста», мне захотелось написать книгу об однополой любви (я назвал ее «Лунный свет на заре»), под которую получил полуторагодичный грант Фонда Джона и Кэтрин Макартуров (1996–1997).

По первоначальному замыслу, это должна была быть небольшая популярная книга, даже без научного аппарата, имеющая целью «представить» геев и лесбиянок самим себе и недружественному к ним гетеросексуальному большинству. Однако, освоив огромную специальную литературу (два месяца работы в Германии и десять месяцев в США, не считая многих предыдущих лет), я понял, что публиковать такую книгу без сносок нелепо. Тем более что она, как и все мои работы, отнюдь не была реферативной. На один из главных волновавших меня вопросов: чем однополая любовь отличается от разнополой? – я не нашел в специальной научной литературе не только ответа, но и самого вопроса. Первую подсказку я обнаружил в сочинениях Юкио Мисимы, а затем находил подтверждения своей догадки чуть ли не в каждой геевской биографии.

В ходе работы замысел книги изменялся. Макартуровский грант предусматривал четырехмесячную командировку в США, главным образом для чтения лесбийской беллетристики, которой в России вовсе не было. Возник вопрос: куда ехать? В мегаполис вроде Нью-Йорка мне ехать не хотелось, но нужна была первоклассная научная библиотека. И тут появилось сообщение, что Университет Южной Калифорнии и Институт ONE / Международный геевский и лесбийский архив готовы предоставить исследователям этой тематики жилье, книжные фонды и бесценный архив. Так я оказался в Лос-Анджелесе. Жить в Лос-Анджелесе без машины довольно сложно. Пешим ходом я мог добраться только до кампуса и самого большого (и самого дешевого) в городе супермаркета. Зато книжные фонды были потрясающими.

Правда, лесбийская беллетристика оказалась по своим эстетическим свойствам значительно сложнее мужской, использовать ее в качестве психологических иллюстраций было невозможно, многие аллюзии были бы нашему читателю непонятны. Зато нашлось много другого: например, новейшие биографии Марселя Пруста, Андре Жида и других «голубых» классиков плюс их дневники и сочинения на языке оригинала. Поскольку эти сюжеты в мои планы не входили, я сначала злился, что забиваю свою голову и компьютер избыточной, ненужной информацией. А потом мои выписки пригодились. Пусть в моей книге этим персонажам посвящено лишь по нескольку страниц, зато эти страницы содержат добротное, а не искаженное знание, как часто случается при заимствованиях из вторых и третьих рук.

Заодно я еще тверже усвоил, хотя знал это и раньше, что когда биограф ставит все точки над i, которых нет в изучаемом тексте, он зачастую не столько проясняет жизненный мир своего героя, сколько упрощает, а порой и искажает его. При всей естественности сексуального любопытства (биографу оно просто необходимо, авторы, стесняющиеся говорить о психосексуальных особенностях своего героя, не должны браться за подобные сюжеты), необоснованные и недостаточно нюансированные обобщения и спекуляции меня всегда раздражают. И это не пережитки викторианского ханжества или боязнь быть заподозренным в «голубизне» (тот, кто этого боится, должен вообще не касаться этих сюжетов или на всех перекрестках кричать о своей ненависти к геям), а элементарная профессиональная добросовестность.

Очень ценным было и личное знакомство с видными специалистами по гомосексуальности, такими как Уолтер Уильямс, Питер Нарди, Верн Баллог и один из родоначальников лесби-геевского движения в Калифорнии Джим Кепнер. С их помощью я смог понять многие геевские проблемы изнутри. Работа была настолько интересной, что я пробыл в Лос-Анджелесе вместо запланированных четырех месяцев десять. С помощью жесткой экономии это оказалось возможным. Распространяемый в Интернете слух, будто кто-то заплатил мне за эту работу 50 тысяч долларов, к сожалению, неправда – грант Хэла Колла был дан не мне, а Институту ONE, на все его проекты, я получил из него деньги на оплату медицинской страховки и коммунальных услуг. Тем не менее это весьма почетная награда.

Написание книги заняло по возвращении из США еще полтора года. Издать такую книгу в России без спонсоров (никакие российские, как и американские, толстосумы, независимо от их сексуальной ориентации, мне никогда ничем не помогали) тоже было нелегко. То, что книга вышла, – исключительная заслуга директора издательства «Олимп» М. С. Каминского.

Уникальная для России книга была хорошо встречена[63]. В 2001 г вышел ее популярный, сокращенный вариант «Любовь небесного цвета», а в 2003 г. – второе, исправленное и переработанное издание (574 страницы, библиография из 960 названий), вскоре переведенное на эстонский язык.

В первой части книги, «В лабиринтах познания», рассматривается история научного исследования гомосексуальности в разных отраслях медицины, биологии, психологии и наук о человеке и обществе, обсуждаются сильные и слабые стороны разных парадигм и теорий и объясняются причины ее «нормализации».

Вторая часть, «Сквозь пространство и время», является историко-культурологической. Она освещает однополую любовь как феномен культуры, особенности ее бытия и отношения к ней в странах Переднего Востока, в Индии, Древнем Израиле, исламском мире, Китае, Японии и в древних американских цивилизациях. Подробно рассматриваются исторические особенности «греческой любви» (античная Греция и Рим) и связанного с нею культурного наследия. В главе «Христианская Европа» детально на основе новейших научных данных прослеживается эволюция отношения к однополой любви в Ветхом и Новом Завете, особенности ее символизации и распространения в разных сословиях феодального общества (рыцари, монахи, крестьяне и ремесленники, придворная аристократия), отражение гомоэротики в высокой культуре эпохи Возрождения, включая творчество Шекспира, и т. д. В главе «Любовь, не смеющая назвать себя» я перехожу в тому, как изменилось отношение к однополой любви в философии Просвещения и при переходе от феодального права к буржуазному и как это конкретно выглядело в разных странах (в Англии, Франции, Германии и США) и социальных средах, включая аристократические школы. Подробно анализируется «медикализации» однополой любви, гомосексуальные скандалы в Германии начала ХХ в., а также отражение гомоэротизма в художественной литературе и искусстве ХХ века (Марсель Пруст, Андре Жид, Жан Кокто, Томас Манн и др.). Глава заканчивается историей фашистского геноцида. Особая глава «Вдвойне невидимые» посвящена лесбийской культуре этого периода. Глава «Все цвета радуги» показывает радикальные изменения социального положения и самосознания инаколюбящих во второй половине ХХ в.: их декриминализацию (отмена уголовного преследования), депатологизацию (отмена психиатрического диагноза), постепенную социальную интеграцию и связанные с этим новые проблемы и споры. Последняя глава этого раздела, «В родных пенатах», дает краткий, но основанный на солидных источниках очерк истории гомоэротизма и соответствующей культуры в России, с дохристианских времен до начала XXI века.

Третья часть, «Я и другие», посвящена психологическим и сексуальным особенностям геев и лесбиянок. Она начинается главой о том, как ребенок открывает свою сексуальную непохожесть на других, как влияют на формирование его сексуальной ориентации и идентичности родители и сверстники, каковы особенности протекания пубертата у гомосексуальных детей, как они преломляются в их образе «Я», чем отличаются их сексуальные практики и игры, как возникают гомоэротические дружбы и первые влюбленности, является ли первый сексуальный опыт такого подростка результатом совращения или осуществлением заветной мечты, как происходит формирование стабильной сексуальной идентичности, с какими проблемами и трудностями (включая подростковые самоубийства) оно сопряжено и чем взрослые могут и должны помочь подростку. Следующая глава, «Групповой портрет без интерьера», анализирует социально-психологические и личностные свойства мужчин-геев: их социально-демографический, психологический и сексуальный профиль, особенности геевской чувствительности, социально-психологические проблемы однополых браков, разновозрастных пар, «голубых» родителей, особенностей старения и, наконец, проблему взаимоотношений геев с женщинами. Далее в том же ключе рассматривается «голубая эротика»: специфика гомоэротического воображения, психологические особенности мужской однополой любви, влияние гомосексуального взгляда на поэтику мужского тела, критерии сексуальной привлекательности, культ пениса, типичные «иконы» гомосексуального воображения, наиболее распространенные гомосексуальные практики (мастурбация и партнерский секс, оральный и анальный секс, «связывание и дисциплина», виртуальный секс). В главе «Наследницы Сафо» те же проблемы рассматриваются применительно к лесбиянкам.

В заключении книги обсуждается будущее однополой любви в контексте глобальных процессов плюрализации и индивидуализации человеческой жизни в современном мире:

«Принятие и понимание множественности своей индивидуальности многое в жизни меняет. Людям викторианской эры было мучительно трудно осознавать свои гомоэротические наклонности, они старались преуменьшить их значение. Во второй половине ХХ в. маятник качнулся в противоположную сторону: сексуальная ориентация превратилась во всеобъемлющую гей-идентичность. Человек XXI в. уже не испытывает потребности в строгих определениях, он может позволить себе быть множественным и разным, не задаваясь вопросом “почему?”. Его гендерная идентичность, как и все прочие социальные роли, становится более подвижной и текучей и отказывается быть втиснутой в прокрустово ложе однозначных и жестких определений. Это распространяется и на сексуальную ориентацию.

Я хочу вернуться к своей первоначальной метафоре. Человечество вступило в период предрассветных сумерек, когда луна и солнце как бы сосуществуют. Первое чувство, которое возникает при этом, – разочарование по поводу крушения иллюзий и “расколдования” мира. Романтические голубые тона становятся серыми, и сквозь них проступают жесткие контуры металлоконструкций. Де-демонизация, расколдование гомосексуальности одновременно означает и ее де-поэтизацию. Однополая любовь предстает такой же разнообразной и изменчивой, как разнополая, а сексуальная идентичность становится одной из многих личных идентичностей. У некоторых она может быть и сменной.

Понимание этой многомерности влечет за собой не столько рост поведенческой или идентификационной бисексуальности, сколько нежелание категоризировать себя и других по этому признаку. По мере того как ослабевает социальная необходимость нечто скрывать, уменьшается потребность притворяться и изображать. У однополой любви становится больше индивидуальных “ликов” и значительно меньше – стандартных “масок”»[64].

С 2002 г., когда я закончил работу над этой книгой, однополая любовь добилась в мире значительно большего социального признания, особенно в том, что касается легализации однополых браков или гражданских союзов; появились также новые научные данные о ее природных, биологических детерминантах или коррелятах. Однако в целом книга не устарела, более солидного издания на эту тему в России нет.

Однополой любви и гомофобии я посвятил также ряд научных и публицистических статей, в том числе – в профессиональных медицинских журналах, где привыкли воспринимать геев исключительно как пациентов. Теперь эти установки постепенно меняются.

Хотя молчаливая терпимость коллег перекрывается визгом гомофобной прессы, каждый раз, когда я оказываюсь среди геев и лесбиянок, кто-нибудь подходит и говорит: «Ваши книги помогли мне понять, кто я такой», и это перевешивает любые неприятности. Я горжусь тем, что открыл еще одну запретную в России тему, «закрыть» которую никто уже не сможет. Если в августе 2005 г., несмотря на массированную гомофобную пропаганду, 51 % опрошенных Левада-центром россиян согласились с тем, что геи и лесбиянки должны пользоваться такими же правами, что и остальные граждане, а 39 % готовы законодательно запретить дискриминацию по признаку сексуальной ориентации, в этом есть и моя заслуга.

К сожалению, с научными исследованиями гомосексуальности дело в России обстоит плохо. Появились превосходные социологические исследования молодежной культуры Елены Омельченко, отличная антропологическая книга Марины Бутовской, содержательная книга по истории однополой любви в России Льва Клейна, но в целом тема остается закрытой. Заниматься этой проблематикой невыгодно и рискованно. Когда в поле моего зрения появились молодые философы-геи, я думал, что они займутся, к примеру, квир-теорией. Но молодые люди предпочитают не засвечиваться, и нельзя их за это упрекнуть.

В 1999 г. директор Института социологии Венгерской Академии наук, мой старый друг Пал Тамаш похвастался мне, что взял на работу по этой тематике молодую женщину.

– А что, мужчин-геев у вас не нашлось?

– Сколько угодно, но наше общество весьма гомофобно, мужчина на этой проблематике карьеру не сделает, а мать двоих детей будет работать без помех.

В России ситуация гораздо хуже, чем в Венгрии, а любительские занятия не заменяют профессионализма. Дальтоник не обязательно становится офтальмологом, а если он выбрал другую специальность, с какой стати ему реферировать исследования по чужой дисциплине? Поэтому исследований мало, а то, что печатают геевские издания, зачастую не особенно серьезно, да и выходов на широкую публику у них мало.

В геевскую политику я не вмешиваюсь. Разумеется, я открыто поддерживаю гражданские права сексуальных, как и всех прочих, меньшинств, считаю, что это часть общедемократического движения и невнимание к их проблемам – одна из слабостей российских демократов. В 1991 г. я был единственным известным в стране человеком, который выступил в популярных «Аргументах и фактах» в пользу юридического признания лесби-геевских правозащитных организаций, даже если некоторые их лидеры порой выступают с безответственными заявлениями. В 1995 г. я поддержал требования о регистрации лесби-геевской национальной организации «Треугольник». Между прочим, демократической власти гораздо выгоднее иметь дело с социально интегрированными организациями, чем с непредсказуемыми индивидами. Авторитарная же власть этой выгоды не понимает и тем самым поощряет экстремизм.

Для меня как социолога интересен не столько правовой, сколько социально-психологический аспект гомофобии. Отношение к гомосексуальности – не только самостоятельная проблема, но и идеальная лакмусовая бумажка для измерения степени социальной терпимости.

Когда в 2005–2006 гг. гомофобия стала в России официальной национально-религиозной идеей, мне пришлось специально заняться ею. В статье «Секс и меньшинства. Как гомофобия становится ксенофобией» («Новое время». 2006. № 15) я показал, что гомофобия органически связана с другими формами советско-русской ксенофобии, а в статье «Гомофобия как лакмусовая бумажка российской демократии» («Вестник общественного мнения». 2007. № 4) дал систематический анализ российских опросов общественного мнения, раскрыл особенности российской политической (в отличие от бытовой, трайбалистской) гомофобии, показал, что она не вытекает из личного опыта россиян и какую опасность она для них представляет. Я считаю эту статью продолжением своей «новомирской» «Психологии предрассудка» (1966) и горжусь тем, что она опубликована в журнале Левада-центра, который начал первые в России социологические опросы об отношении к гомосексуальности.

Спор, «бить или не бить» и надо ли стране соблюдать собственные законы, несовместим с нормами цивилизованного общества. Ссылки на национальные традиции тут неуместны. Свое отношение к этому я выразил в юмореске, помещенной на сайте Полит. ру и на моем сайте (09.04.2007):

Берегитесь рыжих левшей

Каждый рыжий мальчик знает, как трудно быть «рыжим-бесстыжим». Один отстаивает свое достоинство в драке, другой тихонько плачет в уголке, третий находит какие-то способы защиты и самоутверждения. Но с возрастом травля заканчивается, и даже шрамы остаются не у всех.

В последние годы в связи с бурным ростом в нашей стране дружелюбия и гражданского согласия травля рыжих усилилась. Их публично обвиняют то в безнравственности, то в ухудшении генофонда. По словам некоторых политиков и СМИ, против России существует всемирный заговор рыжих во главе с Анатолием Чубайсом. Звезды нашего шоу-бизнеса, поддерживающие друг друга, как пауки в банке, все поголовно рыжие или крашеные. А о депутатах и говорить нечего.

Особо чувствительным рыжим эта брань надоела, и они организовали для борьбы с дискриминацией и диффамацией правозащитный «Союз рыжих». Однако власти в регистрации им отказали, заявив, что цели такого союза противоречат нравственности и национальным традициям: на Руси рыжих не любили испокон веку, а на европейские стандарты нам плевать!

Тем временем к рыжим присоединились левши. Во многих священных книгах написано, что левшество – от дьявола. В древности левшей убивали или изгоняли, а позже долго и мучительно переучивали. Современная наука говорит, что все это вздор, но почему мы должны ей верить? Этак можно поверить и тому, что земля круглая, а человек произошел от обезьяны! Толерантность вообще опасна. Рыжесть и левшество – непреодолимый соблазн. Если сегодня мы разрешим кому-то писать левой рукой, то завтра все захотят креститься левой. Нельзя отступать от священных традиций! В свое время в православной церкви произошел раскол из-за того, креститься ли двумя или тремя перстами, а признать нормальным леворучие – это полный конец света. Кроме того, левши, как всем известно, не умеют стрелять и ходить строем, поэтому нормализация левшества подорвет нашу обороноспособность.

Журналисты обнаружили, что в молодежной среде уже появилась опасная мода на рыжесть и левшество. Юноши и девушки стали носить безобразные рыжие парики и шагать кто с правой ноги, кто с левой, а кто и вовсе не в ногу. Встревоженные родители заваливают газеты вопросами, как профилактировать это страшное зло. В Госдуму внесли законопроект о полном запрещении рыжести и левшества, а буде сие не получится – хотя бы их пропаганды. Рыжих и левшей решили отстранить от преподавания, работы в СМИ и, самое главное, – это наша святая святых! – от рыночной торговли.

Чтобы показать, что они не так страшны, как их малюют, рыжие и левши попытались провести уличное шествие «Рыжий – это красиво!». Благоразумные люди призывали их этого не делать: «Ну что вам стоит перекраситься или надеть парик, а когда вы поседеете или облысеете, вопрос сам собой потеряет значение». Не слушают…

Подсчитали великих рыжих и левшей в истории, оказалось – немало. Отдельные экстремисты пошли еще дальше, утверждая, что рыжие – высшая порода людей. Поскольку рыжий цвет – это цвет солнца, под рыжей шевелюрой зарождаются непременно яркие, блестящие идеи, зато под темными волосами мысли исключительно черные. Вот к кому надо бы присмотреться… Тем более что неприязнь к черным (не буду уточнять, каким именно, чтобы не попасть под статью о разжигании национальной розни) – у нас всегда была сильнее, чем к рыжим. А народ, как и церковь, никогда не ошибается.

Короче, собрались мы всем миром, вооружились дрекольем и поехали лупить окаянных рыжих левшей. Городские власти идею «рыжей гордости» тоже осудили, вызвали ОМОН, танки и тяжелую артиллерию, а заодно объяснили, что они вообще не могут обеспечить безопасность никому, кроме своих собственных сторонников, да и тех не должно быть больше двух на квадратный километр. Кто кого и от чего в этой великой битве защищал, со стороны понять трудно, но что такое суверенная демократия, мы миру показали.

А самое главное достижение – у нас наконец-то появилась Национальная Идея: рыжим левшам в России не место!

Впрочем, это не единственные наши враги. На мой взгляд, особую опасность представляют дальтоники, неспособные отличить оранжевую революцию от коричневой чумы. Одним дрекольем тут не обойтись.

Преодоление бытовой, трайбалистской гомофобии требует долгого времени и серьезных усилий, спешка и форсирование событий могут даже повредить. Зато политическая гомофобия нередко становится отличным бумерангом.

Назначив гомосексуалов ответственными за все современные проблемы и трудности вплоть до снижения рождаемости, РПЦ рассчитывала повысить свой международный авторитет и объединить под своей эгидой все консервативные силы в мире. Но крестовый поход не состоялся. Западные консерваторы сочли кампанию слишком агрессивной и политизированной, не соответствующей общему духу христианства, не говоря уже о современной культуре и науке. Исламские фундаменталисты в благословении «неверных» не нуждаются, от России им нужны только деньги, оружие и высокие технологии. Московские раввины РПЦ поддержали, но государство Израиль, при всем своем почтении к иудаизму, предпочитает придерживаться демократических ценностей. Интеллигентной российской молодежи, которая знает, как живут ее западные ровесники, церковная гомофобия, тесно связанная с общей сексофобией, кажется смешной, страстные обличения «неправильной» любви лишь подогревают интерес к ней. Теперь любая страна, которая легализует однополые партнерства (таких стран становится все больше) или разрешает гей-прайды, автоматически становится воплощением сатанизма и врагом России. Это заставляет людей задумываться, эффективно подрывая усилия государственной пропаганды представить Россию в качестве цивилизованной страны и примера для подражания. Так что все к лучшему в этом лучшем из миров…

Все ли? Кровавый теракт на Черкизовском рынке полностью подтвердил мой тезис о взаимосвязи гомофобии и ксенофобии. Один из обвиняемых по этому делу студентов ранее участвовал в антигеевских погромах, а его интимный дневник наглядно показывает, что его ненависть к чужакам тесно связана с неуверенностью в собственной маскулинности: «Нет духу сказать “нет” – это мерзкая особенность мягкого сопливого характера, характера немужского… Я понял, что у меня нет воли и характера. Я не могу ударить первым, я боюсь драться. Странно, что я не гей. Хотя характер пидорский!» Это клиническая картина авторитарного сознания.

Гомофобию нельзя понять вне макроисторического контекста. Не исключено, что сторонники идеи «Россия для русских» скоро будут предпочитать бездетного русского гея многодетному этническому таджику, оттягивающему на себя «наш» материнский капитал, и некоторые «гей-славяне», уже готовые, судя по письмам на gay.ru, бороться с «цыганской» и «еврейской» угрозой, будут этому искренне рады. Сексуальная ориентация – не самое важное в человеке. Если/когда в России разразится предсказываемый политологами системный кризис, главными «либерастами» неизбежно окажутся евреи-интеллигенты. Традиционализм неотделим от антиинтеллектуализма, а антиинтеллектуализм – характернейшая черта современного антисемитизма. Я писал об этом в 1966 году.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.