II. Благодарная Россия Пояснительная записка к проекту придорожного памятника

II. Благодарная Россия

Пояснительная записка к проекту придорожного памятника

Странное это дело, отмечать юбилей смерти… Хотя бы и такой круглый, как 150. Как ни скорби, прорывается торжество: мы-то живы! Очередной зарок не писать к этому юбилею пал, как и всякий зарок. Я получаю очередное послание от Боберова… Кто он?

Рассуждая о последних днях Пушкина, мне уже приходилось размышлять о месте примет и суеверий в его жизни, весьма значительном… Меня тогда поразило необычное пренебрежение, возможно сознательное, внезапно проявленное к приметам, которым в прежней жизни следовал он неукоснительно, именно в роковой день 27 января 1837 года (см.: Статьи из романа. М., 1986, с. 228–230). В той же книге (с. 291) упомянут некий корреспондент, А. Боберов, приславший мне обширное изыскание о роли дат в судьбе поэта. В это послание входила и небольшая его поэма, снабженная громадным комментарием, более освещающим обстоятельства написания ее, нежели сам предмет. Комментарий этот, однако, не лишен не только точных наблюдений над самим собой и своим творческим процессом, но и некоторых свободных раздумий о судьбе поэта, более гипотетических, нежели обоснованных. Всё это и в целом достаточно любопытно, но слишком объемно и годится лишь для журнала. Здесь же я рискую предложить читателю лишь саму поэму с предельно сжатым комментарием.

В основу «поэмы» положен парадоксальный факт, известный со слов самого поэта. Как, не ведая о предстоящем выступлении декабристов, по некоему (корреспондент мой увлечен парапсихологией) наитию Пушкин срывается в нарушение всех запретов из Михайловского в Петербург, причем точно в последний момент, чтобы поспеть к 14-му, но, сорвавшись, тут же поворачивает обратно в силу череды дурных примет, последней и решающей из которых оказался заяц, перебежавший дорогу. Привлекая к своим выкладкам и модный ныне восточный календарь, сопоставляет он роковые для поэта 1825 и 1837 годы как годы Петуха, между тем рок таился, как в черепе Олегова коня, в годе и его женитьбы, совпавшем с годом Зайца. Оставляя все эти изыски в стороне, от себя скажем, что Пушкину на его жизнь вполне хватило примет народных, от зайца до копеечки, нами напрочь забытых, вытесненных суевериями восточными, в свою очередь не усвоенными. Пушкин, по-видимому, не знал, что он Близнец и Овца (впрочем, это еще следует проверить…), но, во всяком случае, не мог бы придавать этому значения как реалиям сознания и судьбы – того значения, которое он исподволь придавал преданиям и приметам, народным и родовым, родившись под своею звездою и дожидаясь своей звезды.

Итак, вот эта «поэма»…

1825 год

Н. М. Г.

1. Обзор лирики

ЗИМОЙ: «Письмо любви! прощай: она велела.

Как долго медлил я! как долго не хотела

Рука предать огню… пылают – легкий дым…

Желаю славы я, чтоб именем моим

Твой слух был поражен… мой талисман, храни

Меня во дни гонения, во дни…»

(Посвящено разлуке с Воронцовой:

«Сожженное письмо», «Желанье славы» (новой…))

ВЕСНОЙ: «глава… падет… мой недозрелый гений

Для славы не свершил возвышенных творений;

Я скоро ВЕСЬ умру». (Со строчки сей проценты

Начислим на последний monumentum:

«Нет, ВЕСЬ я НЕ умру…»)

В ту ОСЕНЬ он пророчит:

«Я НЕ умру, – (в письме), – Бог не захочет,

Чтоб „Годунов“»…

(Меж этих двух прозрений

Есть ЛЕТОМ

«мимолетное… как гении…»

Мгновенье чудное…) [2]

Лицейское, осеннье,

«Отрадное свиданье», как виденье

То, мимолетное…

Полнее… наливайте…

Стакан!.. «до дна, до капли выпивайте!»

Полней, полней! ты, солнце! ты, заря!

Но за кого? о други, возгоря…

Увы… Ура! наш царь! «наш круг… редеет;

Кто в гробе спит, кто, дальний, сиротеет;

Судьба глядит…»

Страданье, мрак, мечта,

Мысль, ревность лиры, мщенья красота —

«Всё в жертву памяти» – изгнанье, славы блеск… —

Всё той же воспаленной девы…

«Мне скучно, бес».

«Что делать…»

2. Перед 14 декабря (не ранее 7 ноября) [3]

Фауст: Всё утопить.

Мефистофиль: Сейчас.

…Вообразим опальный домик…

В нем трость железная и Вальтер Скотта томик;

Перо! гусиное… и детская кровать,

Где с тем пером любил поэт поспать.

Какие сны!.. – лишь Гамлет растолкует…

Голубка дряхлая за стенкою воркует.

Он не хотел вставать. Ему неясно было,

Как новый день начать. Ему было постыло

Поутру пробивать в кадушке тонкий лед,

Из самовара пить и есть всё тот же мед.

Седлать коня!.. – от праздности несносной

Хотел он ускакать. Но ветер дул поносный

И шляпу сдул. И обломился ноготь,

Что холил он… Он сел. Придется трогать.

Конек был не бог весть. Здесь лучше без меня

Опишет сам он резвый бег коня,

Треск, звон и блеск… Они хандру развеют.

Одно бесспорно: всадник был резвее [4].

Аршин двух с небольшим. Лет – двадцати шести.

И гений в остальном. У власти не в чести.

Окончен «Годунов». Не лучше у Шекспира [5].

Нет Байрона… [6] Почтенна Гёте лира [7].

Обрыдло здесь – и осень не прекрасна.

С Европой кончено [8]. Не пустят. Что ж так страстно

Себя опережать? На площади «народ

Безмолвствует» на сотню лет вперед.

Бессмысленно. Выходит первый сборник.

Друзья обречены. А он… слуга покорный! [9]

Не выйдет… Почитать им «Годунова»…

Успеть… к цыганам?… Начинай всё снова!

Пять лет прождал… Пора в бега пуститься,

Коль до свободы – час и до конца – страница!

Не «Фауст», а «Кучум» или «Ермак» —

Поэма долгая – на добрый четвертак [10].

«Ай, Пушкин! Сукин сын!» [11] Сомкнуться со своими,

Единственным путем спасая честь и имя?

В Америку удрать? Жениться всем на зависть?… [12]

…Ему наперерез слепой стремится заяц!

Вот смелый человек! Без страха и упрека.

От зайца убежать!.. Нам не постичь урока.

Он будущее знал… И, соскочив с лошадки:

– Мне скучно, бес, – сказал. – Одни и те же прятки!

– Что делать, Пушкин?

– Будет тебе, будет,

Сгинь, сатана! а я – как Бог рассудит.

(Был Гёте жив, и не прочитан «Фауст»…

Здесь нету рифмы, кроме – «преступает».)

3. Памятник

Конец истории о том, как вдохновенье

Есть способ личности избегнуть раздвоенья.

…Заложат сани, кучер будет пьян.

Навстречу поп – еще в Судьбе изъян.

Тут заяц выбежит, и – никаких сомнений! —

Михайловское – лучше поселений [13].

Он, как по нотам, повернет коня…

Так вот кто жил, Судьбе не изменя!

И бесы ничего поделать не могли.

(Я вновь не посетил тот уголок земли…)

Пустынный сеятель! Придет еще пора!

(Которой так давно прийти пора.)

Отыщут перекрестье тех дорог,

Где Заяц поспешил к тебе в сто ног,

Воздвигнут обелиск…

О, как это красиво!

КОСОМУ – БЛАГОДАРНАЯ РОССИЯ. [14]