Первые дни

Первые дни

— Товарищи командиры, вы с поезда? Кто старший? — громко спросил вышедший из темноты лейтенант-танкист.— Ну и дела... третий эшелон новоиспеченных лейтенантов за сегодняшний день.— Позади танкиста стояли патрульные с карабинами «на ремень».

— Случилось что-нибудь? — спросил в свою очередь лейтенант Луценко у танкиста.

— Нет, ничего особенного. Я встречаю прибывающих во Владимир-Волынский военнослужащих, проверяю документы. Гарнизонный наряд.— Лейтенант открыл планшетку на ремне. В развороте под целлулоидной пленкой — лист, пересеченный широкой красной полосой,— удостоверение комендантского патруля.

— А теперь позвольте ваши документы.

Луценко протянул танкисту командировочное предписание. Тот просмотрел документ.

— Один из моих людей укажет машину. Поезжайте в комендатуру. Там узнаете все, что нужно, и получите место для ночлега.

На привокзальной площади — конные экипажи, автомобили-такси. Дремавшие владельцы их бросились навстречу,наперебой предлагая свои услуги. Не без труда прорвав заслон разочарованных извозчиков и шоферов, мы направились к автомобилю ГАЗ-АА. Лейтенант Луценко занял место в кабине, все остальные в кузове, и машина тронулась, оставляя позади шлейф дыма. Редкие фонари освещали безлюдную улицу. В некоторых окнах еще мерцал свет.

Комендатура частей Владимир-Волынского гарнизона размещалась в здании казарменного вида с массивными колоннами у входа. Дежурный после осмотра документов сообщил, что воинские части, указанные в командировочном предписании, дислоцированы за пределами города. Он брал на себя обязанность уведомить должностных лиц о нашем прибытии. Нам всем завтра, не позже девяти часов, надлежало явиться в комендатуру.

— Дома для расквартирования в разных местах. Квартирмейстер проводит... недалеко,— закончил дежурный по комендатуре.

— Ближайшая задача, кажется, выполнена.— Луценко обратился к представителю комендатуры.— Договоренность с хозяевами есть?

— Не беспокойтесь,— сержант вскинул винтовку на ремень и застучал каблуками по ступеням лестницы, ведущей к выходу. Мы пошли за ним.

Утром следующего дня, умывшись наспех, я вышел из дома, где провел ночь, имея в запасе немного времени. Восходящее солнце вместе с темнотой рассеяло и тихое захолустье улицы. По сторонам — узенькие, чисто подметенные тротуары, за изгородями — особняки с зарешеченными окнами, вьется по стенам плющ. Горожане, встречаясь, церемонно кланяются друг другу. Город Владимир-Волынский имел свое лицо.

* * *

Я стал вспоминать уроки школьной истории. Владимир-Волынский основан в 988 г. Владимиром, сыном киевского князя Святослава, на землях, занятых славянскими племенами в северо-западной части Волыно-Подольской возвышенности. Богатая водами, эта географическая область питает Припять в самом истоке и впадающие в нее с юга многие реки — Турью, Стоход, Стырь, Ствигу, Уборть и другие. В междуречье которых образовалось обширное заболоченное пространство, покрытое дремучими лесами.

Географическое положение Волыни во многом определило ее исторические судьбы. Местное население всегда глядело в обе стороны — на запад и на восток. Вначале город Владимира Святославовича служил своего рода передовым заслоном, прикрывающим северо-западные пределы Киевской Руси, и оказывал некоторое влияние на ее дела. В последующие столетия он потерял свое значение и довольствовался уделом провинциального галицийского городка Российской империи.

Волынь временами вовлекалась в политическую орбиту своих западных соседей, но никогда не порывала родства с восточно-славянскими землями. Волынские дружины участвовали в битве у Грюнвальда, плечом к плечу с дружинами других славянских князей сражались не однажды против диких орд, проникших из Восточной Азии. В апогее этой многовековой борьбы, в битве на Куликовом поле, положившей конец татаро-монгольскому игу, одним из самых доблестных предводителей в рати великого князя Московского был воевода Дмитрий Боброк — волынянин.

В годы, предшествующие началу первой мировой войны, во Владимире-Волынском дислоцировался Бородинский пехотный полк и несколько сотен донских казаков. Недовольство бюрократизмом, очковтирательство, скука и безделье в офицерской среде, пороки служебного уклада тогдашней русской армии порождали тип военных людей, о которых рассказывал в своих повестях Александр Куприн.

Разразилась первая мировая война. В результате ударов, нанесенных в 1916 году войсками русского Юго-Западного фронта по австро-венгерскому союзнику Германии, Волынь стала ареной ожесточенных боев. Во времена панской Польши старые казармы русской пехоты занимала польская кавалерия.

За год с лишним после воссоединения западноукраинских земель в единой Украинской Советской Социалистической Республике Владимир-Волынский внешне мало изменился. Чуть ли не на каждом доме красовались рекламные вывески, торговали многочисленные лавки, бытовые заведения предлагали свои услуги. По улицам, звеня колокольчиками, катили черные лакированные экипажи с пассажирами в цилиндрах, важно восседающими на высоких сиденьях.

Местный портняжный цех, не щадя сил, обнажал социальное расслоение прежнего владимир-волынского общества. Состоятельная часть публики облачалась в одежду, тщательно сработанную из добротной ткани, и вынуждала всех остальных из кожи лезть вон, чтобы выглядеть выше своих достатков.

Несмотря на ранний час, повсюду толпились люди. У дверей роскошного магазина я остановился. Продавцы стали предлагать свои услуги. Явился владелец магазина. Но меня интересовала больше, чем товары, публика, судачившая на разные лады о «советах» и «германе».

* * *

Перед зданием комендатуры, у скамейки, я нашел всю команду в сборе. Лейтенант Адаменко рассказывал о ночных приключениях. Пришел сотрудник комендатуры с зелеными петлицами младшего техника-интенданта. Бывший с ним артиллерист-старшина сверхсрочной службы, не желая, по-видимому, терять даром время, вскинул руку к пилотке и без всяких околичностей отрекомендовался.

— ...Разрешите узнать, кто назначен в 92-й отдельный артиллерийский дивизион? — он назвал свою фамилию.— Прибыл для сопровождения.

Из двенадцати лейтенантов, имевших направление в части Владимир-Волынского укрепленного района, Луценко, Павлов, Желудь, Адаменко и я назначались в 92-й ОАД, два — в том числе Коваленко — в 146-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон, Коротеев и все остальные — в 85-й ОАД.

Все направились к полуторке. Любопытствующий шофер глядел сквозь стекло дверцы.

Началась посадка.

— ...Прощай, мой товарищ... настало расстаться... нам время,— декламировал Коротеев потеплевшим голосом, пожимая руку Андрею Коваленко. Прощались, как беззаботные люди в чужом краю, когда пришло время. Долго ли, коротко, все же мы знали один другого, успели сдружиться. Суждено ли встретиться? На миг сомнение встревожило душу и рассеялось в шумной толкотне рукопожатий.

— ...Всего хорошего... авось свидимся... желаю удачи... счастливо оставаться! — кричали весело все разом.

Автомобиль обогнул площадь и покатил вниз по улице. Семь лейтенантов, наши товарищи с поднесенной к пилотке рукой, остались у здания комендатуры.

Булыжная мостовая за городской чертой кончилась. Под колесами мягко стелется полевая дорога. Справа петляет в окаймлении буйных камышей неширокая речка. На берегу — серый трехъярусный корпус водяной мельницы, дальше, на склоне бугра, белеют деревенские хаты. А посреди зеленеющих лугов, на холме, живописно вздымает в небо белые купола монастырь, обнесенный высокой каменной оградой. Плечом к плечу с центральным зданием стоят два других — пониже, выражая идею единства и подчинения, господствующую в церковной иерархии.

Старшина, заметив впечатление, вызванное видом монастырского холма, повернулся к борту.

— Из училища? Давно? — спросил он лейтенанта Павлова. Старшину интересовали условия приема в училище, служебный режим. Курс обучения в военно-учебных заведениях артиллерии заканчивается осенью. Почему выпуск произведен раньше срока? Знает ли товарищ лейтенант положение на западной границе?

Ответы лейтенанта Павлова заставили старшину задуматься на какую-то минуту. Он стал рассказывать о житье-бытье в гарнизоне, коснулся местных условий.

— Население здесь...— старшина поведал о хозяевах хаты, где снимал квартиру и питался, о заботах крестьян и деревенских нравах.— Окрестные жители относятся к нам дружественно... но иногда напоминает о себе наследие, оставленное рухнувшим польским государством. В последнее время активизировалась деятельность националистически настроенных группировок, циркулируют слухи о скорой войне.— В стенах монастыря размещаются все пять батарей дивизиона, штаб и вся интендантская мелкота — продовольственная и вещевая службы, финчасть, артснабжение, техническая часть, медицинская. Закончив этот обзор, старшина перешел к изложению сведений сугубо тактических.— Весной началось строительство конюшен... теперь приостановлено. Под орудия получены тягачи. На конях остались только взводы управления.

— А как боевая подготовка? — спросил Павлов.— Лошадь и тягач... разные скорости...

— Не знаю...— протянул старшина.— Говорят, будто наш дивизион полностью перейдет на механическую тягу.

Начатая неожиданно беседа вовлекла всех, кто находился в кузове.

— Хаты южнее ограды тоже принадлежат монахам? — поинтересовался Адаменко.

— Нет, деревенька... полтора-два десятка дворов. Как и монастырь, называется Зимно. А там вдали,— старшина протянул руку,— уже заграница... за Бугом.

— Должно быть, километров восемь — десять,— высказал предположение Павлов.

Старшина утвердительно кивнул головой.

— Раньше наши батареи занимались в той стороне тактикой. — Занимались? — спросил Павлов.— А в настоящее время? — Сменили районы. Движение колонн, даже одиночных орудий, к границе запрещено.

— Почему? — спросил Адаменко. — Большой расход горючего... точно не знаю, ответил старшина неопределенно.— Политрук объяснял, будто немцы заявили протест... опасно, мол... договор о дружбе... но сами не стесняются,— и объявил, спохватившись:—Ну вот и приехали! ГАЗ-АА заскрипел тормозами и остановился у дубовых монастырских ворот с тяжелыми створами под двускатным низко опущенным навесом, одетым частой чешуйкой красной черепицы. Годы окрасили черепичное покрытие мшистой зеленью, тяжелые приворотные столбы — в темно-коричневый морёный цвет. Зданьице с островерхой черепичной же крышей,встроенное в ограду, примыкало к воротам. Сквозь узкое окно в серой гранитной стене глядел когда-то на белый свет монах-привратник, коротая унылые дни.

Старшина спрыгнул наземь и скрылся за дверью сторожки — контрольно-пропускного пункта. Минуту спустя на пороге появился адъютант командира дивизиона — с черными петлицами, красным кубиком и артиллерийскими эмблемами. Был он в полном полевом снаряжении: слева у бедра клинок в ножнах, окантованных медью, планшетка, справа — пистолет, полевая сумка, противогаз. Луценко по очереди называл наши фамилии. Младший лейтенант, принимая удостоверения, мельком глядел в лицо.

— Я доложу, ожидайте здесь,— объявил он, когда закончилась процедура проверки документов, и, звякнув шпорами, зашагал обратно.

Лица наряда, несшие у ворот наружную службу, поворотом головы провожали младшего лейтенанта, пока тот не скрылся с глаз. Обычная деталь, отражавшая уровень дисциплины того времени в войсках. И адъютант — тоже обычный строевой командир того времени. Снаряжение, оружие, предметы экипировки вплоть до страховочного ремешка сигнального командирского свистка на левом плечевом ремне—все то, что люди, недостаточно подготовленные к службе, придерживают руками, было у адъютанта прилажено, затянуто со всей тщательностью и не затрудняло движении. Шагал адъютант легко и непринужденно, с уверенностью служаки, который не скрывает своего превосходства, и встречная нестроевая и полустроевая братия принимала это как факт совершенно очевидный и неоспоримый.

Во дворе, за монастырской стеной, слышен знакомый шум. Двигался строй. Делался отчетливей тяжелый мерный шаг. Открылись створки ворот. Сохраняя равнение, строй проследовал мимо. Ведущий командир, окинув взглядом незнакомых лейтенантов, взмахнул задорно рукой, как бы призывая нас в голову колонны.

Не всякий, кто только прибыл в воинскую часть, согласен, если нет особой надобности, мозолить прохожим глаза в ожидании на КПП [1]. Возможно, по этой причине лейтенант Луценко отошел к углу монастырской ограды. За ним последовали все остальные.

Отсюда, с возвышения, открывался вид на окрестности. На востоке, повернутая фасадом, симметрично разграфленная черными квадратами окон, виднелась водяная мельница, в стороне поднимались одна над другой крыши домов городской окраины. В западном секторе лежал обширный луг, прорезанный извилистым течением речки. Я знал, она называется Луга. Дальше, сдвинутые к горизонту, теснятся холмы. На склоне прилепился крошечный хуторок в окружении лоскутных полей, темнеет лес.

Приход дневального прервал наблюдения. Вслед за другими я через контрольно-пропускной пункт прошел во внутренний двор и оказался под сводами монастыря.

В детстве я бывал раз-другой в деревенской церкви. Но заведения вроде того, куда привела меня служба, видеть не приходилось. Высокий сводчатый потолок, полутемный коридор, деливший длинные ряды дверей, хранили тишину и прохладу. Под ногами потрескивал паркет, звенели шпоры. Был слышен запах дерева, сушеных трав и каких-то масел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.