И на нашу улицу пришел праздник

И на нашу улицу пришел праздник

Будни сталинградской обороны всем известны и по рассказам тех, кто в этой страшной битве отстаивал советскую твердыню на Волге, и по описаниям в журналах, книгах. Хорошо передано все пережитое нами в повести Константина Симонова «Дни и ночи». В ней рассказывается и об одном доме, гарнизон которого до конца отбивал яростные атаки гитлеровцев. Я, конечно, знаю только про то, как обороняли мы свой дом. Были, может быть, и другие такие же дома, но когда я читал повесть, то многое, описанное в ней, очень близко к тому, что мне пришлось пережить самому, — и особенно то огромное напряжение непрерывного боя, которое немыслимо вынести, если не воодушевляют тебя великая цель и беззаветный героизм наших бойцов.

Мы потеряли счет огневым налетам и атакам. Но все же запомнился один октябрьский день, когда фашисты предприняли особенно ожесточенную атаку с танками. Наши наблюдатели сообщили, что за танками идет пехота.

— На чердак! — приказал я группе бойцов.

Бойцы, занявшие позиции на чердаке, были вооружены ручными пулеметами и автоматами. Танки мы быстро остановили огнем из «бронебойки». Один из подбитых танков завертелся волчком и остановился на месте. Два других доползли до середины площади, но, не выдержав нашего огня, ушли обратно.

По моему сигналу в этот момент открыли огонь стрелки с чердака. Они отрезали гитлеровскую пехоту от танков и косили ее длинными очередями. [21]

Атака была сорвана. Враг в отместку вновь обрушил на дом шквал артиллерийского огня…

Наступило 7 ноября — день 25-летия Великой Октябрьской социалистической революции.

Удивительная тишина стояла в этот день в Сталинграде! Враги, видимо, ждали в этот день каких-нибудь крупных выступлений с нашей стороны и сами в атаки не бросались. Мы же, в свою очередь, полагали, что фашисты помешают нам отметить, наш великий праздник, и с удесятеренной бдительностью следили за противником.

Мы так свыклись с адским грохотом неутихающей битвы, что навсегда запомнили, как необычайно тихо было в Сталинграде в этот день.

Вечером нам принесли приветствие командира нашей дивизии генерала Родимцева. Он поздравлял наш гарнизон с праздником и благодарил за боевую службу. Принесли нам и праздничный обед. Наполнили мы солдатские кружки. Я встал и обратился к бойцам:

— Товарищи! Сегодня великий праздник. 25 лет назад наша страна стала советской. Вот мы тут живем сейчас одной тесной и дружной солдатской семьей. Никто из нас не думал, что в Сталинграде есть такой дом, где мы встретим 25-ю годовщину Октября. [22] Что же нас привело сюда из разных концов страны? Мы защищаем здесь нашу родную советскую власть, которую провозгласили великие наши вожди Ленин и Сталин. Мы защищаем здесь счастье и свободу нашей Родины. Сегодня, как и во все дни обороны, наши мысли и чувства с дорогим товарищем Сталиным. Город, который мы защищаем, носит его великое имя. У нас здесь нет телеграфа, чтобы послать ему приветствие от группы сталинградцев, защищающих дом на площади 9 января. Но я думаю, что товарищ Сталин и без нашей телеграммы знает, что бойцы Сталинграда шлют ему свой боевой привет и клянутся выполнить его приказ до конца! За Сталина, за Советскую Родину! За Сталинград! За нашу победу!

Я видел, как закоптелые, обросшие солдатские лица осветились радостными улыбками, и в подвале полуразрушенного дома загремело «ура».

Это дружное наше «ура», видимо, испугало фашистов. Им почудилось, что начинается атака. Тишина была нарушена треском пулеметов, воем шестиствольных минометов, грохотом рвущихся мин и снарядов.

Огонь вскоре утих. Наши часовые бдительно несли свою вахту. А все отдыхавшие в подвале в тот короткий час затишья бойцы тихо беседовали между собой, вспоминали, как и где они отмечали этот праздник до войны, говорили о родных местах. Здесь, среди обугленных и обваленных зданий, где смерть каждый миг глядела нам в глаза, родные места, откуда мы пришли сюда, в бессмертный город на Волге, ярко жили в наших сердцах, в наших мыслях.

Вспомнил и я свою родную деревушку, наши синие леса, лазоревые озера, голубые от цветущего льна поля, вспомнил старушку-мать. «Эх, Анисья Егоровна, поглядела бы ты сейчас на своего Яшу!» — усмехнулся я про себя. В последний раз, перед самой войной, когда я приезжал на побывку к родным, она любовалась моим бравым видом, новеньким, отлично подогнанным обмундированием. А теперь вид у меня был нельзя сказать, чтобы привлекательный. Сколько бессонных ночей мы провели, не вылезая из своих ватников! Все пообтерлось, пропиталось насквозь гарью и кирпичной пылью.

И, несмотря ни на что, мы в этот праздничный день мечтали о том времени, когда закончим войну и вернемся к близким, родным. Мечтали об этом вслух. Люди у нас собрались со всех концов нашей великой страны. Сабгайда и Глущенко — украинцы, они частенько вспоминали родные степи. Абхазец Сукба не мог равнодушно говорить о садах и плантациях родного колхоза.

— Эх, кацэби (друг), приезжай после войны к нам, под Батум, таким вином, такими апельсинами угощу, что всегда помнить будешь! — говорил он, азартно размахивая руками и поблескивая красивыми темными глазами. [23]

Вступили в разговор узбек Тургунов, татарин Рамазанов, приглашая друзей к себе… Все мы стали за это время побратимами, близкими и дорогими друг другу. Многие из тех, кто встречал этот праздник в Сталинграде, отдали свою жизнь за Родину, которую любили глубокой, невыразимой любовью. Дорогие, замечательные люди!..

* * *

Воспрянули мы духом и еще упорнее отражали гитлеровские атаки, когда к нам из батальона доставили газету с докладом товарища Сталина 6 ноября 1942 года.

— Будет и на нашей улице праздник! — повторяли мы исторические слова вождя. Они ободряли нас в часы самых страшных вражеских обстрелов и атак, и по-прежнему неприступен был для гитлеровцев наш дом на площади 9 января.

В то время наш дом уже служил ориентиром на картах и именовался «Домом Павлова». Это название закрепилось за ним с первого дня, как мы захватили его. Первым так назвал его прибежавший с донесением санинструктор Калинин. Потом уже полковник Елин, интересуясь положением, звонил в батальон и спрашивал:

— Ну, как там «Дом Павлова»?

С тех пор наш дом под таким названием фигурировал и в сводках. Позже я узнал, что в «Правде» был напечатан очерк про наш гарнизон, и он тоже назывался «Дом Павлова».

Я об этом не знал и когда сам услышал это название, то не сразу догадался, что речь шла о нашем доме. А название это закрепилось и живет по сей день. Но солдатская честь моя требует сказать, что этот дом был не только домом Павлова, но и домом Александрова, Черноголова, Глущенко, Сукбы, Степаношвили и всего нашего гарнизона, который, не щадя жизни, выполнял приказ командования и стоял насмерть на своей позиции.

* * *

В послепраздничные дни мы жили предчувствием великих перемен. С первых же дней, когда наша дивизия высадилась на сталинградском берегу, у всех нас не было сомнений, что Сталинград никогда не будет взят гитлеровцами. Наши гвардейцы говорили: «За Волгой для нас земли нет!» И сколько бы металла и свинца ни обрушивал на нас враг, ему не удавалось сломить непоколебимого духа сталинградцев.

Враги были от нашего дома так близко, что мы в часы затишья слышали звуки их патефона, доносившиеся из ближайшего дома. Иногда какой-нибудь фашистский головорез, хлебнув для храбрости шнапсу, кричал нам на ломаном русском языке:

— Эй, ви! Скоро ми вас утопляйт в Волге…

— Врешь! — кричал кто-нибудь из наших. — Гвардейцы и в огне не горят, и в воде не тонут!

— А ну, ребята, — обращался я к бойцам, — дадим туда [24] огоньку, да такого, чтобы навек запомнил этот фашист нашу песенку: «Где эта улица, где этот дом…»

И вот, наконец, дождались мы того ноябрьского утра, когда с небывалой, потрясающей силой загрохотала наша артиллерия. Тысячи стволов извергали огонь и смерть на вражеские позиции. Такого мощного гула нам не доводилось слышать за все время сталинградской обороны.

Свободные от дежурства на постах солдаты нашего гарнизона по полуразрушенным лестницам взбирались на чердак.

— Ну, солдаты, мабуть, начался и на нашей вулице праздничек! — радостно воскликнул Сабгайда. — Ну и дают же фашистам жару, ну и дают! Ну ище, да покрипше, да пожарчей! — восклицал он, словно могли его услышать наши пушкари за Волгой.

Величественный гул наших орудий, грозное пенье сотен «Катюш» так взбудоражили нас, что мы, осмелев, поднялись на чердаке нашего дома во весь рост. Враги не могли нас ни видеть и все же, точно оцепенев от неожиданности нашего наступления, они первое время безмолвствовали.

А нам хорошо был виден левый берег Волги. Здесь, куда ни глянь, сплошной стеной стоял дым, ежесекундно прорезаемый тысячами багровых молний. Сердце радостно билось при виде этого мощного шквала огня. Густые облака дыма и пыли окутали вражеские позиции.

Я из предосторожности приказал всем снова спуститься в подвал и усилил наблюдение. Когда смолкли орудия на левом берегу Волги, мы взволнованно слушали, как где-то вдали от города в нескольких местах глухо рокотала артиллерия.

— Значит, наши наступают на широком фронте, — сказал я своим друзьям. — Может быть, и мы скоро попрощаемся с нашим домом…

Каждый из нас был уверен, что если наступление под Сталинградом началось, то не сегодня-завтра и мы пойдем на гитлеровцев. Уже более пятидесяти дней и ночей наш гарнизон оборонял дом. Мы пережили сотни артиллерийских обстрелов, бомбежек и атак. По сути дела все эти 58 суток мы так и не выходили из боя. Но каждый из нас мечтал о другом бое — пойти вперед, в наступление…