2.16 Последние приготовления
2.16 Последние приготовления
Когда мы возвратились из Хьюстона в конце зимы, на нашем заводе и в КБ завершалась сборка и испытания летных кораблей «Союз» перед их отправкой на полигон Байконур. И на этом заключительном этапе не обошлось без проблем.
Проблемы чаще всего возникают неожиданно, причем там, где их меньше всего ждешь. На этот раз потек, оказался негерметичным, корпус АПАСа, который уже установили на бытовой отсек первого из летных «Союзов». Испытания в барокамере обнаружили повышенную утечку. Тщательная проверка и анализ показали, что в корпусе имелась микроскопическая щель. По–видимому, она возникла еще перед обработкой корпуса, в заготовке, давно и далеко от наших мест, где?то на уральском заводе.
Не забуду большое совещание, битком набитый людьми кабинет начальника сборочного цеха Г. Маркова, где в тот момент его хозяин был не самым главным. Решали, что делать, как выправить дефект. Рассматривали разные варианты: от радикальных — полной разборки и смены корпуса, до заделки щели герметикой, без разборки. Слушая выступающих, я вспоминал заповедь Гиппократа, которая применима не только в медицине, но и в инженерном деле. Так и сказал: «Главное — не навредить». Дефект не катастрофический, можно устранить его локально, а от полной переборки, как от медицинской операции, АПАСу может стать только хуже, несмотря на то, что он и железный, и андрогинный.
Здравый смысл оказался в тот раз сильнее.
Приняли еще одно важное решение, воспользовавшись тем, что в нашем распоряжении имелись три АПАСа, прошедших контрольную стыковку с американскими агрегатами. Переболевший, но вылеченный АПАС отправили в запас, а его место на основном корабле занял тот, который считался ЗИПом, дублером — почти как у космонавтов в трудную минуту. Мне удалось уговорить Бушуева сообщить нашим партнерам о замене. Он согласился, хотя и заметил, что не всегда приходится говорить правду, а иногда — не всю правду.
Сообщение о замене сделали позднее, в мае, во время официального рассмотрения готовности к полету в Москве.
Негерметичность корпуса летного АПАСа стала последней серьезной технической проблемой, которую пришлось оперативно решать при подготовке системы стыковки к полету. В конце марта наступило короткое затишье, и я, отпросившись у всех своих начальников, уехал в отпуск, так как не отдыхал уже около двух лет.
В. Ф. Кнор созвонился с В. А. Воронковым, в то время председателем горисполкома города Сочи. При такой протекции место в гостинице «Жемчужная» нам с женой было гарантировано. Светлана тоже отпросилась с работы, правда, ее отпустили только на одну неделю. Мы прилетели в Адлер в самый разгар весны. Все же было хорошо иногда оторваться от всех инженерных, андрогинных и политических проблем, вспомнить о том, что есть другая жизнь, когда можно беззаботно побродить по улицам и набережным, посмотреть кино и посидеть в ресторане или просто поспать.
Однако полностью отрешиться от космической стыковки мне не удавалось. В номере на седьмом этаже с видом на море я по утрам занимался своей любимой мехматовской задачей. Искал решение, которое позволяло сводить удар двух пространственных тел к упрощенной инженерной модели, к простым и наглядным уравнениям. Полученный результат стал одним из кирпичиков в теоретических основах космической стыковки. Завершить их удалось через три года после ЭПАСа. Лучший отдых — это работа до обеда, таким был мой образ жизни в течение многих лет. Светлана увезла в Москву готовую статью, которую журнал «Космические исследования» опубликовал в том же 1975 году.
Мой отпуск еще продолжался, и, оставшись в Сочи один, я еще что?то по утрам писал, чем крайне удивил жену Воронкова, которая как?то заехала меня навестить. Приезжая потом в Москву, она несколько раз напоминала Кнору о поразившей ее сцене: одинокий, еще молодой мужчина, в отдельном номере, в Сочи, сидит за столом и пишет, и не стихи, а что?то математически серьезное. Каждому — свое. Видимо, у нее дома такая картина была непривычной.
Мне так и не привелось познакомиться с ее мужем, хотя пару раз мы разговаривали по телефону, а однажды он прислал свою «Волгу», которая отвезла меня на знаменитую гору Ахун. Один номерной знак и вид председательской автомашины действовали в те годы магически. В шашлычной меня не только накормили отличным мясом и напоили отборным вином, но и отказались выставить счет. К тому же, директору эксклюзивного общепита так понравилась моя техасская шляпа, что он предлагал мне за нее любые деньги. «Ковбои своей головой не торгуют», — гордо ответил я. На специальном внутреннем вкладыше было написано: «Put it back, it belongs to Vladimir Syromiatnikov» («Положи ее обратно, она принадлежит Владимиру Сыромятникову»). Мне еще не раз приходилось удивлять публику своей ковбойской шляпой и на Балтийском море, и в Сибири, и даже на Сорочинской ярмарке, где за мной бегали и взрослые, и ребятишки, спрашивая, где можно купить такую. Я гордо отвечал: «В Тексасе».
Несколько лет спустя Воронкова арестовали. Он проходил по знаменитому «медуновскому» делу, которое «раскручивал» Ю. В. Андропов.
Еще в Сочи мы со Светланой познакомились с одной симпатичной молодой парой из Тбилиси. До этого мне никогда не приходилось бывать в Грузии и вообще в Закавказье. Татьяна и Алик Михайловы пригласили меня на пару дней к себе. Первое посещение Тбилиси тоже стало незабываемым. Оттуда я вернулся в Москву 11 апреля, накануне Дня космонавтики.
Начало апреля, этого космического месяца, принесло еще одну неприятность: 5 апреля стартовал очередной корабль «Союз», который так и не получил своего порядкового номера. У ракеты–носителя не отделилась третья ступень, и только благодаря системе аварийного спасения В. Г. Лазарев и О. Г. Макаров избежали гибели. Вход в плотные слои атмосферы был очень тяжелым, аварийным. Перегрузки достигали почти предельного уровня даже для тренированных людей. В эти минуты наши мужики приготовились к худшему. Приземляясь парашют зацепился за деревья на склоне Алтайских гор, где?то на границе с Китаем, поэтому после посадки тоже могло произойти что угодно. В конце концов все закончилось благополучно, и через сутки экипаж эвакуировали на вертолетах.
Авария безымянного «Союза» доставила немало неприятных минут руководителям советской пилотируемой программы, в первую очередь директору ЭПАСа Бушуеву, которому в очередной раз пришлось оправдываться перед международным космическим сообществом и объяснять, что система разделения третьей ступени в модернизированной ракете–носителе, примененной в ЭПАСе, лучше старой, отказавшей в последнем полете.
С конца апреля центр активности по подготовке полета по совместной программе ЭПАС переместился на космодром Байконур. К этому времени там уже находились оба «Союза», предназначенных для международного полета. Вовсю шли электрические испытания всех систем.
К заключительной фазе подготовки подключились космонавты и астронавты. Для полковника Леонова эти события стали хорошим поводом напомнить о себе для получения очередного воинского звания. Стаффорд уже имел звание генерала ВВС США. «Что ж мне теперь, — резонно говорил космонавт, — придется подчиняться в космосе американцу?» «Ничего, — успокаивали его находчивые начальники, — советский полковник не ниже американского генерала». Леонов стал генералом только после полета.
В мае на полигон отправились основные и дублирующие экипажи. Американские астронавты попали на Байконур впервые. Представляю, с каким интересом они совершали свою первую короткую поездку, как смотрели на «стартовую площадку социализма» буржуазные профессионалы, посвятившие себя освоению космоса. Они увидели то место, откуда начиналась космическая эра, стартовал спутник и полетел на орбиту Гагарин, где протекал завершающий этап других великих проектов Королева.
На Байконуре всем космонавтам и астронавтам дали возможность побывать на своих будущих рабочих местах, внутри кораблей, прикоснуться, так сказать, к космическому штурвалу. Думается, что это тоже была важная миссия, составная часть длинного пути в космос.
С 12 по 17 мая на космодроме работали связисты, специалисты смешанной группы РГ4. Они проверяли средства и режимы связи между кораблями, в том числе электрические разъемы и кабели, которые мы установили для них на АПАСах, обеспечив таким образом проводной электрический интерфейс. Мы их не подвели.
Следом за инженерами на Байконур отправились руководители проекта; 18 мая туда прибыли оба директора — Бушуев и Ланни, заместитель администратора НАСА Дж. Лоу и другой мой старый знакомый, А. Фраткин. Переночевав на площадке № 17, в резиденции космонавтов, высокая выездная команда успела за один день посетить все «places of interest» (интересные места) на нашей доброй «двойке». Там, в старом МИКе (монтажно–испытательном корпусе) и новой «американской» пристройке готовились к полету «Союзы».
Вернувшись в Москву, руководители ЭПАСа провели последнюю пленарную встречу, главной темой которой стала так называемая проверка (ревю) предполетной готовности. Председательствовали на заседаниях Дж. Лоу и академик В. А. Котельников, вице–президент АН СССР. Здоровье президента Келдыша в это время ухудшилось. Мстислав Всеволодович не смог принять участие в завершающей части проекта, который он так успешно инициировал и активно поддерживал все эти годы.
Оба директора сделали обзорные сообщения о проделанной за четыре года совместной работе и статусе программы, о подготовке кораблей, готовности экипажей и наземного персонала к полету. Они отметили, что подавляющее большинство из всех 135–ти запланированных документов типа ЭПАС и интерфейсных ДВО уже выпущено, а программа отработки практически закончена.
Потом выступили руководители всех рабочих групп. Докладывал тот сопредседатель, который не выступал на промежуточном рассмотрении в октябре 1973 года.
В. Тимченко, руководитель РГ1, детально доложил о совместимости кораблей в целом, о тех основных разделах работ, за которые отвечал его группа, о полетных операциях, включая орбитальную баллистику, и, конечно, об управлении полетом из обоих ЦУПов, о тренировках экипажей и наземного персонала управления и, наконец, о научной программе.
Докладывая о навигации, об управлении ориентацией и другими маневрами кораблей, В. Легостаев, руководитель РГ2, в очередной раз отметил потенциальную проблему, связанную с реактивной системой управления «Аполлона». Оба сопредседателя заверили в том, что включение двигателя в сторону «Союза» будет строго ограничено. Осенью 1973 года мне пришлось возвращаться из Хьюстона в Москву и отчитываться за отработочные испытания за двоих. На этот раз наступила очередь Б. Уайта. Тезисы выступления мы подготовили совместно. Нам было о чем докладывать. Уайт подчеркнул, что в проекте ЭПАС системы стыковки оказались единственными, которые создавались заново, что называется, с нуля, и теперь подготовлены к полету. В каждой «отдельно взятой стране» и совместно, общими усилиями, инженеры и рабочие проделали огромную работу. Весь план был выполнен полностью и в заданный срок. Докладывая в целом в течение 40 минут, он остановился также на последних проблемах, на работах над направляющими штырями американского АПАСа. Заключительный вывод о том, что мы готовы к полету, звучал убедительно.
Б. Никитин, в свойственной ему манере, очень лаконично, подвел итоги деятельности РГ4. Доклад о подготовке всех радиосистем, приборов и кабелей связи занял всего 10 минут. Даже проблема безопасности пиротехники при электромагнитных воздействиях, которую многократно и длительно обсуждали в течение последних двух лет, не изменила подход нашего главного радиста.
Последним по очередности (но не по важности, как сказал бы американец) выступал сопредседатель РГ5 У. Гай. Он доложил о совместимости СОЖ — системы обеспечения жизнедеятельности — обоих кораблей, «Союза» и «Аполлона», а также о тех испытаниях, которые были к этому времени закончены в подтверждение совместимости атмосферы на орбите во всех полетных режимах, включая переходные. Особую озабоченность он высказал по поводу пожаробезопасности и невозгораемости всех предметов, которые запланировали переносить в чисто кислородную атмосферу командного модуля «Аполлона», включая одежду самих космонавтов. Американец подтвердил, что советская ткань «Лола» (предмет особой гордости И. Лаврова и А. Леонова), разработанная специально для ЭПАСа, превзошла по своим противопожарным качествам материал, который НАСА стали использовать лишь после пожара на «Аполлоне-1».
Наиболее активно участвовал в обсуждении докладов Дж. Лоу, человек, который воплощал для меня интеллектуальную мощь американской астронавтики, всех тех, кто привел первых землян на другое небесное тело, на Луну. Он так и остался заместителем администратора НАСА, хотя исполнял обязанности руководителя после ухода в отставку Т. Пейна в течение почти целого года (с лета 1970 по март 1971 года) и продолжал играть ключевую роль в течение всех пяти лет работы над нашим совместным проектом. 20 лет спустя я спросил К. Джонсона, почему Лоу не стал администратором НАСА. Мой коллега ответил, как всегда, коротко и, наверно, точно: «Он не входил в команду». Лоу заслужил самую высокую оценку всех наших коллег и оставил о себе добрую память. Покинув НАСА летом 1976 года, в 1986 году он умер. Администратором НАСА стал Дж. Флетчер, физик–теоретик, о котором мне нечего рассказать, пожалуй, кроме одного эпизода. При осмотре подмосковного ЦУПа, комментируя наше электронное оборудование, он сказал что?то вроде того: «Да, компьютеры?то у вас тут не последнего поколения». Для советской космонавтики это была самая первая автоматизированная система обработки информации с орбиты, которая стала для нас огромным шагом вперед, а тут… «поколения».
Академики Котельников и Петров не проявили на заседаниях большой активности. Американцы были разочарованы формальным отношением нашего руководства к проведенному мероприятию, которому придавали большое значение. Основная причина заключалась все в той же нашей раздвоенности. Специалисты, которые руководили подготовкой кораблей «Союз» и всего наземного комплекса, оставались скрытыми от внешнего мира. Готовность всех этих систем и средств рассматривалась позднее на специальном заседании Государственной комиссии, где подробно разбирались все замечания и проблемы. Ее председателем был генерал К. А. Керимов, а наш министр С. А. Афанасьев и другие руководители активно участвовали в работе комиссии.
Летом 1975 года было много разговоров и дебатов по поводу того, что параллельно с ЭПАСом осуществлялась пилотируемая программа «Союз» — «Салют». На орбите находился «Союз-18», запущенный 24 мая с П. Климуком и В. Севастьяновым на борту. В самом начале года между ЭПАСовским «Союзом-16» и этим кораблем в космосе успел побывать «Союз-17», который первым состыковался с «Салютом-4». Время от времени до нас доходила информация о выступлениях американского сенатора У. Проксмайера, который периодически нападал на проект «Союз» — «Аполлон». Накануне старта он стал, в частности, указывать на трудности управления полетом по обеим программам одновременно. Бушуев заверил Ланни в том, что в случае продолжения полета «Союза-18» после 15 июля будут приняты действенные меры. Было намечено передать управление полетом «Союз» — «Салют» другому, старому ЦУПу, находившемуся в Евпатории. Конечно, наш директор не мог рассказать своему коллеге обо всех тех трудностях, которые он испытывал, имея внутри нашей организации могучего конкурента. Руководителям программы ДОС подобная ситуация была даже на руку, она привлекала к «Салюту-4» больше внимания. Орбитальная станция противопоставлялась ЭПАСу как национальная программа, имевшая гораздо большее народнохозяйственное значение, чем какая?то там международная «показуха». Что?то в этом было, а определенные последствия возникли уже после завершения полетов.
Подготовка к пуску «Союза» и «Аполлона» заканчивалась. На полигон вылетело руководство РК–отрасли во главе с министром Афанасьевым и председателем Госкомиссии Керимовым. Мне так и не пришлось тогда побывать у порога орбиты, не довелось последний раз прикоснуться к самому главному АПАСу перед его дальней дорогой в космос. Бушуев не взял меня с собой. Он до конца оставался проектантом, недооценивая участия разработчиков в заключительном этапе перед стартом. С другой стороны, ведь ничего непредвиденного и не произошло.
Мы оставались в Москве, и нашей главной заботой стал Центр управления полетом — ЦУП, а также средства массовой информации. В ЦУПе заканчивались последние тренировки, проверка связи и каналов автоматической обработки телеметрической информации. Впервые мы вместе с цуповским персоналом готовили для себя цивилизованные условия управления в космосе.
В 1971 году астронавт Ф. Борман, который одним из первых посетил наш допотопный ЦУП в Евпатории, прокомментировал свое впечатление примерно так: похоже, Советы опять показали нам что?то ненастоящее; действующий ЦУП у них, по–видимому, слишком секретный.
Теперь эта уже по–настоящему большая, можно сказать — глобальная, командно–информационная система прочно и эффективно связала нас с летящим в далеком космосе кораблем.
Фактически работа началась еще в 1974 году при подготовке к полету «Союза-16». С вводом этого автоматизированного комплекса все, что происходило с нашими системами там, на борту корабля, появлялось на наших мониторах почти сразу, с задержкой всего в несколько секунд. Это был гигантский шаг из каменного века бумажных лент, с ручной обработкой и стуком солдатских сапог, в современный компьютерный мир. В этой важнейшей области космической техники мы, наконец, стали догонять наших американских коллег.
К этому же времени мы научились расшифровывать телеметрическую информацию так, чтобы с помощью АПАСа определять начальные условия, которые реализовались при стыковке. Эта задача оказалась более сложной, чем та, которую мы научились расшифровывать еще в конце 60–х, при освоении орбитальной стыковки с помощью механизма штырь—конус, настолько, насколько сам андрогинный АПАС оказался сложнее старого неандрогинного способа.
Очень скоро эта подготовка весьма пригодилась при стыковке «Союза» и «Аполлона» на орбите.
Также впервые за все годы космической эры в Советском Союзе открыто освещали подготовку к предстоящему полету. Начиная с полета Гагарина, сложилась такая практика, что сообщения о запусках в космос попадали в прессу, на радио и телевидение только после того, как событие уже состоялось, обычно — на следующий день. Это позволяло замалчивать бесславные события или пропускать их через сито большой и малой цензуры. До ЭПАСа живое телевидение практически отсутствовало.
Программа ЭПАС существенно повлияла на разные аспекты советской космонавтики. Особенно разительные перемены относились к освещению самого космического полета. Надо отдать должное американцам: они сделали почти невозможное. Нельзя сказать, что после этого железный занавес оказался разрушенным, однако в нем пробили брешь, и хотя после ЭПАСа она снова затянулась, полностью вернуться к старому стало невозможно.
Начиная с апреля 1972 года НАСА методично и последовательно расширяло связи ЭПАСа со средствами массовой информации. С обеих сторон выделили специальных людей, организовали дополнительные подгруппы, ответственные за этот раздел совместной деятельности, и даже разработали специальный документ ЭПАС 20050 под названием «План информации общественности» в двух частях, одна из которых посвящалась этапу подготовки, другая — самому полету. Первую часть плана согласовали после длительных и трудных дебатов в конце 1973 года и руководствовались им, освещая переговоры, совместные испытания и другие события. Вторую часть подписали только 10 июля 1975 года, за пять дней до старта.
За несколько дней до пуска «Союза» наш андрогинный АПАС решили выставить сразу в двух местах: на представительском балконе ЦУПа и в пресс–центре, организованном в гостинице «Националь», в самом центре Москвы, почти рядом с Кремлем. Он действительно пришелся там ко двору: установленный в холле, рядом с залом для пресс–конференций, действующий механизм притягивал внимание корреспондентов и других участников, не раз инициируя импровизированные митинги и провоцируя интервью. Непросто оказалось поднять АПАС на второй этаж гостиницы. Пришлось втаскивать его через черный ход, заднюю дверь и лестницу и даже через кухню ресторана.
Во все времена новое с трудом пробивало себе дорогу и не всегда входило через парадный подъезд. Это последнее препятствие не было самым сложным, но сколько бы трудностей мы ни преодолели, больших и малых, объективных и наносных, все они в конце концов остались позади. Впереди было главное испытание — полет.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк
И молимся, чтобы страховка не подвела!
«… На стянутый крюк, и чтобы стыковка не подвела!» — мы пели это иногда так, усиливая самого Высоцкого, который не успел написать ни о космонавтах, ни о стыковке, хотя и собирался. А жаль!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.