Гимназия. Женитьба. Болезнь

Гимназия. Женитьба. Болезнь

Затем он поступил в прогимназию Шуи. В младших классах блистал своими способностями и знаниями. Потом ему это скоро надоело и он стал плохо учиться. В старшем классе увлекся работой в революционном кружке, который организовал один известный тогда народоволец. Кружок этот вскоре был разгромлен, Бальмонт со своими товарищами исключен из гимназии. Он — за то, что хранил (закопал в саду) типографию. С большим трудом, благодаря хлопотам матери, у которой были связи во всех кругах общества, он был принят в гимназию Владимира, где и кончил курс.

Со своими гимназическими товарищами он мало общался: у него +-было только два-три приятеля, с которыми он долго хранил связь. Он вообще мало сближался с людьми. Женское общество предпочитал всякому другому. Постоянно был влюблен то в одну, то в другую, то в несколько зараз. «Любил любовь», — как он сам говорил о себе.

Гимназия в г. Владимире, где учился К. Д. Бальмонт

Женился совсем юным на хорошенькой барышне Горелиной, шуянке, уехал с ней в Ярославль, где поступил в юридический Демидовский лицей. Бальмонт мало посещал лекции. Он не одобрял лицей, как и все учебные заведения, считал, что в них ничему существенному научиться нельзя. Он работал самостоятельно [116]. Там он впервые начал писать стихи, поощренный В. Г. Короленко, к которому обратился за советом.

Короленко ответил Бальмонту чрезвычайно интересным письмом. Он находил, что у Бальмонта «несомненный талант», что у него «много шансов стать хорошим стихотворцем — легкость и звучность стиха, изящество формы и веризм^{63}. Но… есть и „но“. Оно касается только того, что у меня есть из Ваших стихотворений».

«У Вас хорошие задатки, но нет еще поэтического содержания. Вы не напали еще на свой „поэтический мотив“, да оно, конечно, еще и рано. У Вас прекрасные описания природы, прелестные эскизы „востока“, „заката“, „полудня“ и т. д. Вообще я бы назвал это живым чувством природы. Вы проникаетесь картиной, и она тотчас же будит в Вас звучный, музыкальный отклик. Это очень много, но не все. Это элементы, матерьял, так сказать, аксессуарный. В этих аксессуарах видно бойкую талантливую руку, которая много может дать со временем. Но если смотреть на все стихи в целом, то заметно именно отсутствие самой картины, ее центрального художественного мотива. Стихотворения, где Вы берете общественные мотивы, мне кажутся холоднее, и даже их форма дается Вам не так легко».

Затем Короленко советует Бальмонту не гоняться за напечатанием, не писать для печати.

«Если бы запросы рынка литературного, чад молодого успеха, не ворвались в тихую органическую работу Вашей души, в которой должны теперь постепенно, безостановочно творческим процессом складываться смутные еще (но такие уже симпатичные) отдельные поэтические тоны в целую гармонию. Вы еще не знаете, как благотворно иногда действует художественное воздержание: отдельные образы остаются в душе, они не пропадают. Не вылившись тотчас же, творчество сосредоточивается, напрягается и усиливается. Нерастраченные мысли и образы чисто бессознательно ассоциируются, и вместо сотни отдельных эскизов Вы, быть может, выносите в душе большую картину, в которой сразу выражается поэтическая физиономия, „индивидуальность“. Для этого, конечно, нужно также читать, учиться, мыслить и, что еще важнее, — жить. А Вы ведь вовсе не жили… Очень хорошее дело переводы больших поэтов и прозаические работы. Не думайте только, что есть какой-либо антагонизм между сухими приемами и выводами науки и философии — с одной и поэзией — с другой стороны. Гете, Байрон, Миллер потому и велики, что выражали в образах заветнейшие идеи века… Кто знает, если Вы сумеете сосредоточиться, воздержаться, работать не только над стихом и формой, но и над выработкой содержания, то, быть может, мне, в свою очередь, придется у Вас когда-нибудь поучиться. Услуга за услугу».

Это прекрасное письмо знаменитого писателя к 22-летнему совершенно неизвестному студенту Бальмонт оценил по-настоящему. Он хранил у себя его с самыми заветными драгоценностями. Для него это письмо было помощью и поддержкой, все советы Короленко он принял к сведению и руководился ими очень долго.

Материально ему с женой жилось очень трудно. Их первый ребенок умер (от воспаления мозга). Второй — Николай — вырос, был очень одаренным музыкантом и поэтом. Умер в юных годах от душевной болезни (раннего слабоумия).

Затем они переехали в Москву, где Бальмонт поступил в университет на юридический факультет, но и тут не кончил курса. Он был очень несчастлив в своей семейной жизни. Его жена, Лариса Михайловна, была истеричка с больной наследственностью от родителей-алкоголиков. Она была неуравновешенна, подозрительна и болезненно ревнива. Это отравляло жизнь Бальмонта. Он не умел бороться ни с обстоятельствами, ни с людьми. Он заболел нервно. В одном из приступов меланхолии он выбросился из окна своей комнаты на третьем этаже на мостовую, разбил голову, сломал ногу, руку и больше года пролежал в больнице в больших страданиях [117]. От общего истощения у него не срастались кости. Правая рука у него навсегда осталась больной, от малейшего напряжения в ней воспалялся нерв и причинял раздражающую боль. Одно время поэтому он писал левой рукой, а потом уже, много позднее, завел себе пишущую машинку.

К. Д. Бальмонт. 1892 г.

После этой длительной болезни жизнь с женой стала еще труднее. Поправлялся он очень медленно. Зарабатывал недостаточно, его мало печатали. У него совсем не было связей в литературном мире, пока он не познакомился с профессором Московского университета Н. Я. Стороженко, который принял в нем горячее участие: снабжал книгами, руководил его занятиями по иностранным литературам. Чтобы читать поэтов в подлиннике, Бальмонт стал тогда еще пристальнее изучать иностранные языки.

Тут с ним случился курьез. Увлеченный Ибсеном, он захотел прочесть его в оригинале, стал изучать шведский язык. На первые свободные деньги выписал себе полное собрание сочинений Ибсена и, только получив книги, узнал, что Ибсен писал по-норвежски. Но это не охладило его пыла, он занялся норвежским.

Стороженко достал ему у издателя Солдатенкова работу — переводы Гаспари «История итальянской литературы», Горна «История скандинавской литературы» и другие многотомные исследования. Бальмонт работал несколько лет в этом издательстве, что дало ему возможность не слишком нуждаться. Его переводы Гейне, Ленау, Бьернсона, затем Шелли и его собственные стихи начали печататься в газетах («Русские ведомости»), журналах («Русская мысль» и даже «Вестник Европы»). Стасюлевич издал отдельным выпуском стихи Шелли, а затем напечатал первый сборник стихов Бальмонта «Под северным небом».

Бальмонта заметили. В 1893 году он писал своей матери: «Шелли мой расходится напропалую. Книгопродавцы говорят, что за последний год это небывалый успех». И в другом письме: «„Безбрежность“ бранят рецензенты и читают в публике. Это лучшая участь книги».

Тогда еще у него не было скандальной славы «декадента», явившейся после двух лучших сборников его стихов «Горящие здания» и «Будем как Солнце».

В 1899 году Бальмонт был выбран в Обществе любителей российской словесности^{64}.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.