«Завещание» Ленина

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Завещание» Ленина

Не раз мне задают вопрос: почему вы, члены ЦК, не выполнили завещание Ленина о смещении с поста Генсека ЦК партии Сталина?

В этом плане как-то Игнатов, бывший Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР (которого я лично знал раньше с хорошей стороны, а потом узнал с самой плохой, как интригана и карьериста), мне говорит: «Почему вы теперь критикуете Сталина? Виноват-то не Сталин, а вы, которые не приняли его отставки после того, как было оглашено завещание Ленина, и Сталин попросил отставку с поста Генсека». Игнатов это говорил с ехидной улыбкой на лице, с чувством того, что наносит уничтожающий удар по мне.

Хорошо ему было рассуждать, когда он не участвовал в руководстве партии до последних лет жизни Сталина. Я даже не могу сказать о действительном отношении Сталина к Игнатову. Как надо было выслужиться перед Сталиным, чтобы тот поднял его за несколько лет до своей смерти на высокий пост наркома заготовок, потом сделал секретарем ЦК? И тот же Игнатов проявлял полное согласие с Хрущевым, когда тот в критике Сталина часто перебарщивал, применял несдержанные выражения и этим, по существу, вызвал недовольство даже тех, которые к Сталину относились критически. В это время Игнатов никаких замечаний не делал, стремясь использовать влияние Хрущева и вновь занять видное положение в партии, опираясь на его поддержку! Но и Хрущев, в конце концов, распознал его.

Вопрос же Игнатова ко мне действительно законный.

В то время я был молодым членом ЦК, работал в области, не был достаточно в курсе того, что происходило в центре, и не был информирован о внутренней жизни Политбюро, об отношениях между руководящими товарищами так детально, как было бы необходимо, чтобы иметь основание для суждения.

Когда мы прочитали письмо Ленина съезду, которое стало называться «завещанием», я, как и многие члены ЦК, не думал, что это завещание. Скорее всего, нам казалось, что Ленин, чувствуя, что заболел надолго, но все же не теряя надежды, что вернется к работе, опасался, что в его отсутствие, без его участия руководители ЦК могут рассориться, в результате чего может произойти раскол партии. Поэтому он счел нужным дать оценку каждому крупному деятелю, чтобы те не забывались и работали дружно, как это было при нем, когда он мог руководить работой ЦК.

Мы так думали потому, что, кроме характеристики отрицательных черт вождей партии, о которых говорил Ленин, он внес единственное негативное предложение: сместить Сталина с поста Генсека. Кого вместо него – нет никакого намека. И это решало дело. Указание Ленина о том, чтобы иметь товарища, который обладал бы всеми положительными сторонами Сталина и был свободен от его недостатков, мы выполнить не могли, потому что не могли даже придумать, кто мог быть таким человеком. Ведь он в этом же письме, как говорится, «всех помазал». Условие было очень жестким. В составе ЦК вне круга упомянутых Лениным лиц мы не знали такого человека с достаточным авторитетом и признанием.

У Ленина были предложения для предотвращения раскола в ЦК и сплочения руководства – это расширенный состав ЦК с вовлечением в него партийных рабочих и создание ЦКК и РКИ – органа, который должен быть гарантией, сдерживающей вождей от внутренней борьбы и от опасных шагов, ведущих к расколу. Это второе предложение было выполнено, правда, через несколько лет. В первое время этот орган играл намеченную Лениным роль, но постепенно, по мере обострения внутренней борьбы, он оказался не в силах выполнять функции, предусмотренные Лениным.

* * *

Потом в неофициальных разговорах со слов Крупской стали известны два факта.

Во-первых, достоянием съезда это письмо может быть только после смерти Ленина. Так он сказал Крупской. Известно, что этот документ он писал в течение нескольких дней. Возможно, когда писал, так и думал, он не имел в виду, что это завещание. А когда кончил, может быть, почувствовал, что силы покидают его, и он не сумел дополнить его моментами, которые придали бы этому документу характер завещания. Но конечно, раз он сказал, что предать гласности это письмо можно только после его смерти, то уже это означало завещание.

Во-вторых, Крупская сказала, что Ленин называл Рудзутака взамен Сталина на пост Генсека. У Ленина сложилось впервые мнение о Рудзутаке накануне профсоюзной дискуссии. А когда мы обсуждали письмо Ленина, Рудзутак не проявил членам ЦК каких-то своих особых положительных качеств, да и способностей, которые можно было бы сравнить со Сталиным, у него не было. Рудзутак тогда руководил Туркестанским Бюро ЦК партии и работал хорошо. Но в наших глазах он не имел такого веса и авторитета, чтобы избрать его на пост Генсека. Многие говорили о его нерешительности, нетвердости в своих мнениях.

Конечно, могли подумать об Орджоникидзе. У меня эта мысль тогда возникла. По своим способностям он был слабее, чем Сталин. Но он был отличнейшим во всех отношениях коммунистом. Недостатком его была горячность, за что он подвергся острой критике со стороны Ленина в связи со стычкой с грузинскими уклонистами. Однако, если бы мы и выдвинули его кандидатуру на пост Генсека, то сам Серго категорически бы отказался и не пошел бы на это.

Кандидатура Кирова, которую через десяток лет кое-кто среди областников называл на этот пост, в то время не могла быть выдвинута, потому что тогда он еще не успел проявить своих способностей, и у него была относительно скромная работа, которую он отлично выполнял как секретарь ЦК Компартии Азербайджана. Он тогда мало выступал и не был известен широкому кругу партийных руководителей. Поэтому его кандидатура, конечно, не рассматривалась.

Из упомянутых руководителей партии оставались кандидатуры Рыкова и Томского, но Ленин при жизни критиковал их слабые стороны, особенно Рыкова. А в «завещании» он его вовсе не упоминал. Но ведь был такой факт, что Рыков в 1917 г., в первые дни Октября, когда с левыми эсерами шли споры насчет состава правительства, вместе с группой других наркомов покинул свой пост, подал в отставку в знак несогласия с тем, что наша партия одна формирует правительство. Покинувшие свои посты позднее вернулись. Этот шаг не расценивался нами как штрейкбрехерство Зиновьева и Каменева в предоктябрьские дни, но все-таки это было вроде удара в спину партии в ответственный момент. Наконец, это было нарушением партийной дисциплины, ибо их назначил на посты наркомов ЦК партии.

Известно также, что Ленин несколько раз в мягкой форме критиковал Рыкова. Помню, что в одной из речей Ленин говорил о том, что наши руководители ездили лечиться за границу. Ленин сказал, что делал это и Рыков. И Ленин надеется, что, сделав операцию, немецким врачам удалось вырезать все отрицательное в характере Рыкова и, оставив это им на память, Рыков вернулся, наконец, свободным от них. Это вызвало смех. Это была тонкая критика и предупреждение, чтобы Рыков учел свои недостатки.

Томский по кругозору был слабее Рыкова, у него были свои недостатки, о которых говорил Ленин. В профсоюзной дискуссии он стоял на позиции Ленина, но много раз допускал высказывания, которые имели отрицательное политическое значение, за что на майской конференции в 1921 г. Ленин в резкой форме его критиковал.

Конечно, можно было бы назвать тогда Калинина, который действительно был свободен от недостатков Сталина и обладал многими положительными качествами и способностями. Но это был человек совсем другого характера, мы не думали, что он мог подойти на пост Генсека. Он был отличным Председателем ЦИКа, хорошо связывавшим государство с трудящимися, особенно с крестьянством.

* * *

Вот обо всем этом мы думали и обменивались мнениями между собой. Это одна сторона дела.

Другая сторона дела заключалась в том, что никто из тех вождей, которым Ленин дал оценку в своем письме: ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Каменев, ни Бухарин, ни Пятаков не выступили за смещение Сталина с поста Генсека, как это предлагалось Лениным, а голосовали за то, чтобы он остался на этом посту. Некоторые активно поддерживали Сталина, а Троцкий, как помнится, не высказывался, но голосовал вместе с другими. Более того, я не помню, чтобы и Крупская настаивала на исполнении этого пункта письма Ленина.

Кроме того, не надо забывать, что между временем написания этого письма Лениным и моментом, когда оно стало достоянием членов ЦК и съезда, прошло полтора года, полных важных событий, которые говорили в пользу Сталина. Какие же они?

Сталин держал себя на посту Генсека скромно. Я бы сказал, чрезвычайно скромно, подчеркнуто скромно. Даже иногда держал себя так, как будто он и не Генсек, а один из секретарей ЦК. И до этого, кажется, ни разу даже не подписывался как Генсек, а подписывался просто как секретарь ЦК.

На заседаниях Политбюро он никогда не председательствовал. Не без его влияния и участия был сохранен порядок до Великой Отечественной войны, по которому председательствование осуществлялось одним из членов Политбюро (сперва Каменевым, потом Рыковым, а затем Молотовым), хотя повестку подготавливал Генеральный секретарь Сталин. На заседаниях он вел себя скромно, первым не высказывался. Как правило, прислушивался к мнению других. Потом выражал согласие или особое мнение, что создавало очень хорошую, товарищескую атмосферу для выражения своих мнений товарищами, поскольку Сталин, не высказываясь первым, не связывал людей своим мнением. Я не помню ни одного партийного съезда, ни одной партийной конференции, ни одного Пленума ЦК (до Великой Отечественной войны), чтобы Сталин открыл или закрыл заседание, чтобы он произнес вступительное слово или заключительную речь. Все это выполняли другие члены Политбюро, а на съездах и конференциях – члены президиумов и в их числе работавшие на местах.

Фактов грубостей со стороны Сталина в тот период, о котором идет речь, мы не знали. Даже в отношении Троцкого, во время дискуссии в 1923 г., когда Ленин еще был жив, но уже не мог участвовать в работе, когда Троцкий бросил перчатку внутрипартийной борьбы, и много лет после этого, до того, когда партийная борьба вышла на улицы Москвы (демонстрация студентов МВТУ, митинг на Воздвиженке – нынешнем проспекте Калинина, выступление Смилги на балконе углового дома Приемной) ВЦИК, Сталин вел себя спокойно, сдержанно, ни разу не выходил из себя.

На меня и на других также произвела огромное впечатление его клятва над гробом Ленина. Клятва сильная по своему содержанию, захватывающая, полная любви к Ленину и преданности ленинизму. Слова Сталина: «Товарищ Ленин, мы сохраним твои заветы о единстве партии» – звучали настолько искренне, что произвели на меня и на всех остальных очень сильное впечатление. Казалось, что лучше сказать нельзя, и это то, что можно сказать при прощании с Лениным. Это подняло его в наших глазах еще больше, чем когда бы то ни было.

И несколько лет после этого он в целом держал себя в рамках этой клятвы, хотя и были отдельные срывы. Но они не меняли общей картины. Ведь Ленин боялся, что Сталин в силу своего характера может привести партию к расколу.

Меня поразило решение Политбюро, которое было принято по предложению Сталина, об опубликовании решения ЦК (кажется, 1924 г.), где говорилось, что в партии ходят слухи, что якобы Троцкий отстранен или будет отстранен от руководства в партии, а главное, что врезалось мне в память, это фраза о том, что «Политбюро не мыслит свою работу без участия Троцкого». Это было вызвано тем, что тогда Зиновьев подготовил вопрос об исключении Троцкого из Политбюро.

Я был за то, чтобы его оставили там. Потом, при встрече со Сталиным, я говорил ему: «Я считаю предложение Зиновьева неправильным. Однако зачем нужно было выпускать такой документ, в котором утверждается, что Политбюро не мыслит свою работу без Троцкого? Ведь неизвестно, как он поведет себя в дальнейшем. Да и теперь он мало участвует в организаторской работе Политбюро».

Сталин мне ответил, что такой документ нужен был потому, что в партии распускаются слухи, что мы хотим его изгнать из ЦК, преследуем. Он окажется человеком, обиженным руководством партии, и вызовет к себе сочувствие. А мы и в самом деле из Политбюро не собираемся его изгонять.

И действительно, до 1927 г. Троцкий был в руководстве партии, борясь все время с ЦК, то усиливая эту борьбу, когда обстановка казалась ему подходящей, то затушевывая и ослабляя ее. Из Политбюро он был исключен лишь 23 октября 1926 г., но оставался в составе ЦК до октября 1927 г. И только после того, как Троцкий усилил атаки на партию и на ЦК, переходя пределы, допускаемые Уставом партии, тогда были сделаны более серьезные организационные выводы. 14 ноября 1927 г. Троцкий был исключен из партии и выслан в Алма-Ату. Этим самым имелось в виду оторвать его от политического центра. А он там еще более зарвался, стал рассылать по организациям резкие, антипартийные письма, мобилизуя своих сторонников. Положение сложилось совершенно нетерпимое, и тогда, в 1929 г., мы в ЦК решили выслать его за границу, что и было сделано. В 1932 г. Троцкий был лишен советского гражданства.

* * *

Я привожу эти факты сейчас для того, чтобы доказать, что Сталин проявлял, по-моему, если не максимальное, то в необходимой степени терпение в отношении Троцкого. Теперь можно расценивать такое терпение как тонкую тактику в далеко идущей интриге Сталина и против Зиновьева, и против Каменева. Но тогда об этом никто не мог догадаться – если это было именно так.

На меня произвел большое впечатление в пользу Сталина, в пользу его положительных качеств следующий факт. На XII съезде партии, который проходил без участия Ленина, политический отчет ЦК делал Зиновьев, а организационный отчет – Сталин. Обычно на съездах партии политический отчет делал Ленин, организационный же отчет – один из секретарей ЦК. Ведь тогда, до XI съезда партии, у нас не было поста Генсека. Известно, что на первом заседании Пленума ЦК после XI съезда предложение об учреждении этого поста и назначении на него Сталина было внесено Каменевым. Надо полагать, что предварительно это было согласовано с Лениным.

Ленин, выступив по этому вопросу, сделал такое заявление, что в нашей партии нет поста председателя. Я до сих пор не могу понять смысла этого заявления Ленина. А он бессмысленных заявлений не делал, всегда в свои слова вкладывал определенный смысл. Затем он сказал, что при назначении Сталина на этот пост он должен разгрузиться от других обязанностей и сосредоточить все свое внимание на этой работе.

XII съезд. Нет Ленина, который всегда выступал с политическим отчетом. Первым его замом по СНК был Каменев. Зиновьев был председателем Коминтерна, и в этой новой ситуации, то есть при отсутствии Ленина и наличии Генсека, было бы естественным, чтобы политический отчет сделал Генеральный секретарь. На то он и Генеральный, если иметь в виду, что председателя партии нет. И вот вам факт: Сталин согласился выступить только в роли докладчика по организационным вопросам с тем, чтобы политический отчет сделал Зиновьев, то есть в данном случае Зиновьев выполнил функцию, которую выполнил бы Ленин, если бы был здоров.

Складывались какие-то отношения, какая-то субординация между Зиновьевым и Сталиным. Тогда думали и говорили, что Зиновьев как теоретик выше Сталина, но Сталин силен как организатор. Такое мнение Зиновьева полностью устраивало. Да и Каменева тоже.

Я, между прочим, объяснил себе, почему Зиновьев и Каменев шли со Сталиным против Троцкого в 1923 г. и при обсуждении предложения Ленина о смещении Сталина с поста Генсека. Такое положение, которое сложилось на XII съезде, казалось выгодным и Зиновьеву, и Каменеву с большой перспективой на дальнейшее. Поведение же Сталина тогда мне понравилось, как новое проявление скромности, которое идет на пользу единству партии.

Такое мнение о Сталине, как организаторе больше, чем о теоретике, широко бытовало в партийных кругах. Он мало выступал по теоретическим вопросам, а Зиновьев имел большую трибуну как председатель Коминтерна для многочисленных и многословных выступлений по теоретическим вопросам, касающимся как жизни нашей партии, так и международного революционного движения. С этой точки зрения он был более известен партии и народу. Между прочим, Зиновьев проявил большие способности по сплочению Ленинградской партийной организации и ленинградских рабочих вокруг себя. Не случайно, что во время профсоюзной дискуссии 98 % голосов на ленинградских дискуссионных собраниях было подано за платформу «десяти», за Ленина, в то время когда Московская парторганизация шаталась, в своем большинстве встала на сторону Троцкого.

* * *

Такую же скромность проявил Сталин и на XIII съезде партии, ограничившись докладом об организационной работе партии, а политический отчет вновь сделал Зиновьев. Меня поразил также тот факт, что, когда во время XIV съезда партии Сталин впервые сделал политический отчет, что было естественно, Зиновьев, пользуясь Уставным правом и обладая необходимым числом делегатов – сторонников своей линии, выступил с содокладом по политическому отчету ЦК.

Тогда, в середине съезда, Орджоникидзе, Киров, Кубяк, Крупская и я выехали на два дня в Ленинград, чтобы прощупать подлинное настроение коммунистов и попытаться повернуть их, пользуясь тем, что Зиновьев и большая группа ленинградских делегатов находилась на съезде.

В Ленинграде в отсутствие Зиновьева оставался главным заправилой Саркис, мой одноклассник, большой массовик-организатор, который в политическом смысле оказался в плену у Зиновьева. Он ему беспредельно верил и был оставлен в Ленинграде во время съезда, чтобы не допустить расшатывания организации.

В этот приезд я ночевал у Саркиса на квартире, которая состояла из одной комнаты в гостинице. Они жили в гостинице вдвоем с женой. Таким ярым зиновьевцем я его застал, что глазам своим не поверил. Я его, конечно, высмеял. Доказывать ему что-либо было бесполезно, потому что он знал все наши аргументы. Мне казалось, что если его высмеять, то это подействует сильнее. Мы стали вспоминать прошлую совместную работу. Я знал, что всегда он лично ко мне относился хорошо, ценя как политического деятеля, объяснялся в любви ко мне, несмотря на разногласия.

И тогда нам удалось только в одном Выборгском районе, где я выступал с докладом, провести резолюцию в пользу ЦК партии против Зиновьева большинством голосов. Лишь после XIV съезда, когда съезд осудил позицию Зиновьева, когда организация увидела, что держаться прежней линии для коммуниста – значит идти против ЦК партии, удалось изменить положение в Ленинградской организации в пользу правильной партийной линии. В то время выезжала в Ленинград группа членов ЦК: Калинин, Киров и другие, которые несколько дней выступали в районах.

Надо думать, что Сталин не хуже других понимал свое положение в сравнении с Зиновьевым, которое сложилось на партийном съезде. Видимо, он считал, что не только как организатор не слабее Зиновьева и Каменева, но и в теоретических вопросах не уступает им. Он решил постепенно изменить мнение в партии в свою пользу. Этим надо объяснить его открытое выступление на собрании кремлевских курсантов в 1924 г. после какого-то Пленума ЦК, где он прямо выступил против Зиновьева, справедливо раскритиковал его утверждение в каком-то выступлении, что у нас в стране «диктатура партии», убедительно показав известную мысль, что у нас «диктатура пролетариата», а не «диктатура партии».

В эти годы я был лично близок с Орджоникидзе, Ворошиловым и Кировым. Мы видели свой долг в том, чтобы уберечь ЦК и партию от раскола. Мы видели главное в «завещании» Ленина не в том, чтобы снять Сталина с поста Генсека, а в том, чтобы расширить состав ЦК и ЦКК, и чтобы этот орган имел такую силу, чтобы не дать вождям рассориться и привести партию к расколу.

И вот после борьбы с Троцким началась борьба с Зиновьевым и Каменевым. Мы с ними не были согласны, спорили и выступали против них, но считали, что не следует обострять разногласия. Наоборот, надо было найти путь к примирению, поскольку эти товарищи в борьбе с Троцким много лет вели себя правильно и партия может положить конец этим разногласиям и заставить их работать.

Мне казалось (и другим тоже, я думаю), если фактически, а не формально отстранить от руководства партии этих товарищей, тогда по вине Сталина придется отстранить еще двух названных Лениным вождей, и останутся только Сталин и Бухарин, а четверо названных Лениным вождей фактически будут отстранены. Нас пугала эта перспектива, поскольку подтвердила бы худшие опасения Ленина. Подтверждением этих настроений является мое выступление на XIV съезде партии, где я говорил, что мы, средние члены ЦК, обязаны, как городовые, сохранить единство партии и сдерживать вождей, чтобы они прекратили борьбу. Я говорил, конечно, без письменного текста. А потом жалел, что применил слово «городовые». Может быть, лучше было сказать: «как обруч», ибо слово «городовые» как сравнение казалось неудачным. Но это была вторая сторона дела.

Я знаю, что Орджоникидзе был согласен с моим выступлением. Сталин никаких замечаний не сделал. Вот только тогда я почувствовал, что есть некоторые факты, которые могут подтвердить опасения Ленина насчет отрицательных черт Сталина.

* * *

Какие причины могли лечь в основу предложения Ленина о смещении Сталина с поста Генсека?

Этот вопрос все время меня волновал, и я не мог найти объяснения. Но без серьезного основания Ленин поступить так не мог. Значит, были у него какие-то причины, думал я.

В апреле 1922 г. на первом Пленуме ЦК после съезда Каменев вносит предложение учредить пост Генсека и выдвинуть на этот пост Сталина. Ленин не возражает против этого, но непонятным остается другое заявление Ленина, что у нас нет поста председателя партии.

Фактически же председателем партии был Ленин. Это все знали. Он открывал партийные съезды, закрывал их, делал отчеты о политической работе ЦК, готовил повестки заседаний Политбюро и Пленумов ЦК, вел заседания Пленумов ЦК и Политбюро, то есть выполнял функции, которые могут выполнять только председатели партий и генсеки. Никаких выводов из этого заявления не было сделано. Никто не думал, конечно, что после назначения Сталина на пост Генсека роль Ленина изменится. Все исходили из того, что Ленин будет, как и раньше, вождем партии и руководить партией.

Итак, в апреле Ленин не возражал против того, чтобы Сталин стал Генсеком. А 26 декабря 1922 г. – по существу, через 9 месяцев – он предлагает снять его с этого поста и заменить другим лицом, приведя в обоснование некоторые отрицательные черты характера Сталина, которые были несовместимы с занимаемой им должностью.

Возникает вопрос: если бы Ленин видел эти отрицательные черты Сталина до назначения его на пост Генсека, то почему он тогда же не сказал об этом? Почему не возражал? Это на Ленина не похоже. У него не было тогда такого мнения? Естественно сделать вывод, что к декабрю, видимо, стали известны какие-то отрицательные стороны Сталина. А у кого их не было? Они в той или иной степени присущи каждому.

Видимо, причины или обоснованные мотивы, приведшие Ленина к внесению предложения о замене Сталина на посту Генсека, возникли у него после XI съезда партии.

Этот вопрос меня долго мучил. Как-то, когда у нас были хорошие отношения со Сталиным, через несколько лет после смерти Ленина, я прямо спросил его, чем он объясняет такое изменение отношения Ленина к нему. Он мне сказал, что во всем виновата Крупская. Пленум ЦК поручил ему как Генсеку наблюдение за здоровьем Ленина, чтобы никто не мешал лечению Ленина. Сталин дал указание, чтобы к Ленину никого не пускали без ведома ЦК, то есть, по существу на Сталина была возложена ответственность за здоровье Ленина. Однако, ему стало вскоре известно, что Крупская допускает к Ленину отдельных товарищей и что разрешение на это дает сама Крупская. Как рассказывал Сталин, он взял трубку, позвонил Крупской, сделал ей замечание, что она нарушает решение Политбюро ЦК, что это идет в ущерб здоровью Ленина, что охрана здоровья Ленина возложена на него. Сталин сказал, что сделал это в резкой форме, предупредил, чтобы этого больше она не допускала. Крупская, конечно, обиделась, рассказала об этом звонке Ленину, и это испортило отношения Ленина и Сталина. Ленин воспринял это как оскорбление его и его жены.

Такой факт, как потом выяснилось, действительно имел место. Он мог, конечно, оказать влияние на отношения Ленина и Сталина. Но мне казалось, что этого мало для того, чтобы Ленин изменил свое отношение к Сталину как Генсеку. Наверное, было что-то другое.

* * *

Я не мог тогда пройти мимо разногласий Сталина с Лениным по национальному вопросу (автономизация). Но этот факт сам по себе не мог служить основанием для предложения Ленина о замене Сталина на посту Генсека – ведь никаких политических обвинений против Сталина в письме не было выдвинуто, а были приведены только отрицательные личные качества Сталина.

Сталин был вынужден согласиться с предложением Ленина об образовании СССР, и внес свой проект в соответствии с указанием Ленина. Словом, в «завещании» не было никакого намека на разногласия между ними по этому вопросу. Тогда мы не знали всей подоплеки, зная кое-что понаслышке. После смерти Сталина в изданном собрании сочинений Ленина приведено было почти все, что Лениным написано, но кое-что не попало по вине ИМЛ, а по вопросу, о котором сейчас идет речь, все было опубликовано и стало нам известно только в конце 50-х гг.

Перечитывая все, что Ленин писал в тот период, и не раз, я не нахожу каких-либо серьезных вопросов, по которым были бы расхождения между Сталиным и Лениным, кроме двух принципиальных вещей.

Первое. Об автономизации. Хочу подчеркнуть, что суть разногласий здесь заключалась в вопросе об образовании Союза. Сталин, возглавляя комиссию оргбюро ЦК, как-то в конце сентября был у Ленина в Горках и, по всем данным, ничего не сказал ему, в каком направлении он хочет готовить этот вопрос, то есть не советовался с Лениным о том, какое взять направление в этом деле. Таким образом, он взял на себя всю ответственность в подготовке вопроса, обойдя роль Ленина в самом начале. Он сам дал направление автономизации и уговорил других – Азербайджан и Армению пойти на такую автономизацию, не посоветовавшись с Лениным.

Второе. Когда Комиссией Оргбюро ЦК РКП(б), заседавшей 23 и 24 сентября, уже был принят разработанный Сталиным проект автономизации, он 25 сентября разослал его всем членам и кандидатам в члены ЦК партии. Одновременно послал и Ленину с приложением материалов по закавказским компартиям.

Как видно, Ленин, прочитав резолюцию комиссии, 26 сентября вызвал к себе Сталина на беседу и решительно выступил против автономизации. Сталин не соглашался на изменение проекта, но некоторые поправки принял. Это видно из записки Ленина членам Политбюро, которую Ленин тогда же, 26-го, написал членам Политбюро об этой встрече со Сталиным и о своей оценке резолюции комиссии, изложив при этом свой проект объединения республик как союз равноправных и суверенных республик.

27-го числа, то есть после беседы с Лениным, Сталин тоже пишет членам Политбюро записку, где объявляет позицию Ленина «национальным либерализмом». Но потом, видя, что Пленум ЦК принимает предложение Ленина, а не его, Сталин составляет новый проект закона об образовании СССР в соответствии с указаниями Ленина и направляет его членам Политбюро и кандидатам в члены взамен ранее разосланного.

Здесь обращает на себя внимание следующее: никогда по серьезным вопросам, а тем более по вопросам, касающимся рассылки повестки заседаний членам ЦК, ничего не делалось без согласования с Политбюро, а в данном, очень важном случае за спиной Ленина и членов Политбюро, в обход последних, Сталиным был разослан проект решения ЦК широкому кругу руководящих работников. Но Ленин в своей записке не эту процедурную сторону отмечает. Он о ней ничего не говорит в своей записке. Но я думаю, что он обратил на это внимание, потому что по существу это было злоупотребление властью со стороны Сталина как Генсека.

Затем вопрос о монополии внешней торговли. Из опубликованной переписки видно, что Сталину была известна твердая позиция Ленина по монополии внешней торговли. И несмотря на это, Сталин, не посоветовавшись с Лениным о направлении вопроса, включает его в повестку заседания Пленума ЦК в октябре 1922 г., где принимается решение об ослаблении монополии внешней торговли и открытии некоторых границ для иностранного капитала. Об этом Ленин узнает только из письма Красина, протестовавшего против такого решения.

Я думаю, что Ленин обратил внимание и на это. А все, вместе взятое, настроило его против Сталина и привело к выводу о несоответствии Сталина на посту Генсека.

Повторяю, нам почти все это не было тогда известно. Мы были в курсе лишь отдельных деталей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.