Ю.Б. ВИППЕР «Мемуары» кардинала де Реца

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ю.Б. ВИППЕР

«Мемуары» кардинала де Реца

Жан Франсуа Поль де Гонди, впоследствии кардинал де Рец, жил с 1613 по 1679 г. Его предки по отцовской линии были итальянцами и занимались коммерцией во Флоренции. Во Францию переехал прадед будущего автора знаменитых «Мемуаров». Стремительная же карьера рода де Гонди началась со следующего поколения и была обусловлена прежде всего покровительством Екатерины Медичи, жены короля Генриха II, флорентийки по происхождению. Дед мемуариста, Альбер де Гонди, окончил жизненный путь увенчанный титулами герцога де Реца (по принадлежащему ему владению), маршала и пэра Франции. Младший брат Альбера, Пьер де Гонди, избрав церковное поприще, в 1568 г. стал епископом Парижским, а в 1587 г. возведен в сан кардинала. Он положил начало той традиции, когда младшие сыновья в роду Гонди последовательно выдвигались в ряды крупных церковных сановников, пустив прочные корни в парижской епархии. Дядя будущего фрондера и мемуариста, Жан Франсуа де Гонди, первым из них удостоился сана архиепископа столицы Франции. Характеристика его взаимоотношений с племянником, да и его облика в целом — облика удалившегося от дел эпикурейца, равнодушного к своим обязанностям духовного пастыря, строптивого и капризного, нередко возникает на страницах «Мемуаров».

Жан Франсуа Поль, будучи младшим ребенком мужского пола в семье, согласно традиции и непреклонному решению отца, должен был во что бы то ни стало со временем принять постриг и вступить на стезю священнослужителя. Воля отца вызывала у Жана Франсуа Поля отчаянное сопротивление. Он мечтал о совершенно ином, сугубо светском предначертании, о воинской и политической славе. По натуре он был честолюбцем и бунтарем с сильно развитыми авантюристическими и гедонистическими наклонностями. Однако, чем бы он ни занимался, он все делал с блеском. Его исключительная одаренность, помноженная на привилегии, даруемые аристократическим происхождением, дала о себе знать и на насильно навязанном ему церковном поприще. Он выделялся среди учащихся Клермонского коллежа и одержал победу, несмотря на сопротивление влиятельных недоброжелателей, в конкурсе, принесшем ему [652] звание лиценциата теологии. Приметным явлением стал диспут в Сорбонне, в ходе которого ему была присуждена степень доктора теологии. В десятилетнем возрасте он вынужден был принять постриг, а в 1627 г. (четырнадцати лет от роду) стал каноником собора Парижской Богоматери. Очень рано проявилось выдающееся ораторское дарование Поля де Гонди: он завоевал известность, в том числе и при дворе, своими многочисленными и впечатляющими церковными проповедями. Семья начала хлопотать о назначении молодого аббата коадъютором (т. е. заместителем) его дяди, архиепископа Парижского. При жизни кардинала де Ришельё и короля Людовика XIII эти попытки по причинам, о которых будет сказано дальше, терпели неудачу. В 1643 г., после кончины обоих только что упомянутых лиц, королева Анна Австрийская, став регентшей, поддается наконец уговорам, и аббат де Гонди занимает вожделенный пост, что во многом и предопределило дальнейший образ действий одного из будущих вождей Фронды.

К этому времени внутренний облик, а в значительной мере, и общественные взгляды Поля де Гонди успели сложиться. Стремясь прослыть безупречным служителем Церкви, нося сутану и епитрахиль, он испытывает ненасытную жажду чувственных наслаждений и приключений: заводит один за другим романы со светскими дамами, а зачастую отдает дань нескольким увлечениям сразу, сражается на дуэлях. Рано созревают в его душе, окрыленной идеалами рыцарской доблести, чести, мечтами о подвигах и внутренней свободе, семена враждебности к абсолютизму, подчиняющему все и вся интересам государственной власти. Характерно, что толчком к столкновению Гонди с кардиналом Ришельё был порыв рыцарственного служения даме — желание отомстить за оскорбление, нанесенное всесильным министром возлюбленной аббата, представительнице старинного знатного рода Анне де Роган, принцессе де Гемене.

Видимо, тогда же, как это доказано современными историками литературы, в 1639 г., а не в возрасте восемнадцати — девятнадцати лет, как это утверждает сам Рец в «Мемуарах», он написал свое сочинение «Заговор графа Джанлуиджи деи Фиески», опубликованное лишь в 1665 г. Сюжет этот был весьма популярен в XVI и начале XVII в. Его обрабатывали многие итальянские и французские историки и литераторы. Непосредственным источником для будущего мемуариста послужила, очевидно, книга Агостино Маскарди «Заговор графа деи Фиески», изданная в 1629 г. в Венеции. Однако идейный пафос первой работы де Гонди, далекой от бесстрастного исторического исследования, совершенно самостоятелен по своей направленности. Если Маскарди осуждает политическую деятельность Фиески, то французский автор воспевает своего героя-бунтовщика. Его труд — апология блестящего аристократа, решившегося на политический переворот во имя низвержения жестокого тирана, душителя свободы. Заключительная часть сочинения содержит скрупулезный анализ тактических ошибок, допущенных Фиески в его борьбе и предопределивших его поражение. Одновременно это сочинение и своеобразный [653] свод принципов организации политического заговора с целью свержения единовластного правителя. Следует добавить, что повествование, вышедшее из-под пера будущего кардинала де Реца, хотя и посвящено событиям, потрясшим Геную в середине XVI столетия, полно недвусмысленных аллюзий применительно к Франции времени господства кардинала де Ришельё. Кстати сказать, по свидетельству самого Реца, его рукопись попала в руки могущественного строителя абсолютистской Франции. Ознакомившись с нею, Ришельё объявил, имея в виду ее автора: «Вот опасный склад ума». Конфликт с Ришельё — начало столкновений Реца с королевским двором, относившимся все с большим недоверием к молодому священнослужителю.

Это недоверие с годами обострялось еще одним обстоятельством. По мере углубления общественного кризиса в стране молодой аббат, а затем коадъютор архиепископа Парижского начал все активнее использовать свой сан для далеко идущих политических целей. С одной стороны, де Гонди нередко придавал своим церковным проповедям, пользовавшимся большой популярностью, недвусмысленно выраженную политическую окраску, раздражавшую двор и прежде всего находившихся в ту пору у кормила власти королеву Анну Австрийскую и первого министра кардинала Мазарини. В то же время сан коадъютора, а также широкая раздача пожертвований и милостыни позволяли де Гонди завоевывать доверие и симпатии простых горожан Парижа. Тонкий психолог, проницательный политический деятель, де Гонди прекрасно понимал, — в отличие от подавляющего большинства своих современников, — какую важную, хотя и сложную, требующую особой осмотрительности роль сможет сыграть и уже играет в развертывающихся бурях гражданской войны народная масса.

Смута, разразившаяся в 1648 г., получила название Фронды. Описание событий этой смуты, более пяти лет терзавшей страну, и составляет центральную часть «Мемуаров» кардинала де Реца. Поль де Гонди сразу же стал одним из вождей так называемой парламентской Фронды, восстания, в котором ключевая роль принадлежала Парламенту. Гонди фактически играл роль основного координатора общественных сил, выступавших за отставку и изгнание кардинала Мазарини. В эти силы входили: Парламент, пользовавшийся поддержкой влиятельной прослойки тогдашней буржуазии; измученная все возрастающим налоговым обложением и бунтующая народная масса; возглавлявшие армию мятежников вельможи-феодалы, движимые в первую очередь личными амбициями и находившиеся в сложных, преисполненных внутренними противоречиями взаимоотношениях друг с другом.

Характерен первотолчок, побудивший де Гонди перейти к целеустремленной борьбе за сплочение сил, направленных не только против презираемого и ненавистного кардинала Мазарини, но и на известное ограничение королевской власти и реформирование существующего режима. 26 августа 1648 г. Мазарини велел арестовать двух из наиболее активных [654] своих противников в парижском Парламенте — президента Бланмениля и советника Брусселя. Эта акция вызвала брожение среди горожан Парижа. Коадъютор принимал все меры к тому, чтобы утихомирить народную массу. Это ему удалось (хотя в «Мемуарах» он, вероятно, несколько преувеличил свою власть над толпой). Преисполненный внутреннего удовлетворения, направился он в Пале-Рояль, чтобы доложить Королеве и ее окружению о выполненной им, как ему казалось, с таким успехом миссии и предупредить о серьезности грядущей опасности. Однако его встретили и проводили насмешками и издевками. Рец вообще не прощал обид, а такого рода оскорбление потрясло его и вызвало резкий поворот в его сознании. Он мгновенно начал действовать, пустив в ход все имевшиеся в его руках связи и ресурсы. Какова бы ни была тут степень воздействия коадъютора, на следующий день весь Париж покрылся баррикадами (по подсчетам современников их оказалось около 1260)1.

Мирное соглашение Парламента с королевским двором в марте 1649 г., а затем возвращение последнего в Париж кладут конец первому этапу Фронды (называемому также старая Фронда). Смута, однако, на этом не кончается. Скоро начинается второй ее этап, получивший наименование «Фронда принцев» (или новая Фронда). В центре конфликта — столкновение принца де Конде, полководца, приобретшего легендарную славу благодаря своим победам над имперскими войсками в ходе Тридцатилетней войны и вознамерившегося претендовать на роль неограниченного правителя Франции, с королевским двором во главе с регентшей Анной Австрийской и ее фаворитом и министром кардиналом Мазарини. И на этом этапе де Гонди продолжал играть важную роль в общественной жизни страны. Деятельность его столь же интенсивна, как и раньше, однако приобретает несколько иной оттенок. Плетение интриг, хитроумное дипломатическое маневрирование между противоположными лагерями, преследующее, по сути дела, сугубо личные честолюбивые цели, оттесняют на задний план принципиальные общественно-политические соображения. Сверхзадача остается той же: добиться смещения Мазарини, а при удачном стечении обстоятельств и занять его место. Но для достижения этой цели де Гонди избирает извилистые пути: он то присоединяется к лагерю принца де Конде, то, наоборот, вступает с ним в единоборство, стараясь помочь Королеве, а тем самым и своему заклятому врагу Мазарини в их усилиях усмирить преисполненного гордыни полководца. Основную опору коадъютор стремится найти в герцоге Гастоне Орлеанском, брате покойного короля Людовика XIII. Но это — оплот ненадежный. И мемуарист это великолепно понимает. Характеристики внутреннего облика Гастона Орлеанского, и прежде всего его поистине феноменальной [655] нерешительности в ответственные, критические моменты, принадлежат к психологически наиболее тонким и прозорливым страницам «Мемуаров». В ходе хитроумной политической игры, ведомой Гонди, возникает еще одна сложность. Королевский двор сулит коадъютору, в обмен на его услуги, кардинальскую шапку — предмет его тщеславных вожделений. Но заигрывание с двором и стремление добиться расположения Королевы не только оказываются в конечном итоге бесплодными, но и подрывают доверие к коадъютору основной силы, которой он располагает, — массы рядовых парижских горожан. О значении этой силы свидетельствуют хотя бы события 9 февраля 1651 г., когда по распоряжению коадъютора полковники городской милиции закрывают все выходы из Парижа, блокируя регентшу и юного монарха во дворце Пале-Рояль, не позволяя им покинуть столицу. Этот поступок Людовик XIV и его мать восприняли как вопиющее оскорбление их достоинства и никогда не могли простить кардиналу Рецу.

Стремясь обеспечить себе симпатии Королевы, а также давать время от времени отпор принцу де Конде, пользовавшемуся популярностью в низших слоях населения Парижа, де Гонди прибегал к печатному слову, к сочинению памфлетов. Время Фронды было периодом расцвета публицистики. Как из рога изобилия сыпались стихотворные и прозаические «мазаринады», высмеивавшие королевского министра-иноземца (их количество составляет около четырех тысяч). Противоборствующие стороны использовали помощь секретарей, а иногда и известных литераторов (так, например, с Гонди сотрудничали Гомбервиль, Саразен, Скаррон, Патрю), обрушивая друг на друга и на городскую публику поток памфлетов, пасквилей, листовок, брошюр, политических деклараций. Рец, влекомый полемическим задором и обладавший врожденным литературным даром, самолично брался за сочинение памфлетов и политических брошюр. Чтобы убедиться в литературном таланте Реца-памфлетиста, достаточно ознакомиться, скажем, с таким бурлескным по тону опусом, как «Манифест монсеньора герцога де Бофора, генерала армии его Королевского Величества», — пронзительной сатирой, едко разоблачающей умственную ограниченность этого вельможи, прозванного «Принцем рынков», тонко пародирующей его напичканную вульгаризмами речь. Созданные коадъютором в этот период памфлеты принадлежат к лучшим достижениям французской публицистики времени Фронды. Они отличаются остроумием, яркостью и лапидарностью слога, великолепным владением приемами риторики и полемики. В «Мемуарах» Рец признал за собой авторство семи сочинений такого рода. Бесспорно, однако, что Рец приложил руку к сочинению или, во всяком случае, редактированию целого ряда других памфлетов и публицистических брошюр, оправдывавших и отстаивавших проводимую им политическую линию. Более того, крупные специалисты, вроде Шантелоза в XIX столетии или Ю. Карье в наши дни, утверждают, на основе анализа идейных лейтмотивов и особенностей стиля, что непосредственно Рецу принадлежит еще несколько [656] политических брошюр, в том числе и нашумевшее, опубликованное анонимно 1 сентября 1651 г., «Независимое мнение относительно поведения господина Коадъютора». Молва тотчас же приписала это сочинение самому Гонди, будущему кардиналу Рецу, но он немедленно опротестовал свое авторство, а позднее, в «Мемуарах», вновь отрекся от этого сочинения 2.

В этой брошюре звучат чрезвычайно смелые общественно-политические мысли, проскальзывающие иногда и в других выступлениях коадъютора, обращенных к широкой публике, в том числе в некоторых его проповедях: резкое осуждение абсолютизма, отрицание божественного происхождения монархии и неограниченного характера ее власти, защита прав народа и т. д. Официально отречься от «Независимого мнения...» Реца заставляла двойственность политической линии, проводившейся им в годы «Фронды принцев» (истоки этой двойственности уходили корнями в глубь противоречий, присущих мировоззрению и внутреннему облику коадъютора). Подчеркивать же вольнолюбивость своих политических убеждений Гонди побуждала, помимо всего прочего, необходимость во что бы то ни стало отвести от себя упреки в ренегатстве, в измене старой Фронде, в уступках королевскому двору и Мазарини, обусловленных якобы своекорыстными интересами и прежде всего жаждой получить кардинальское звание. Так оно в конечном итоге и произошло: кардинальскую шапочку Поль де Гонди получил (в сентябре 1652 г.). Вместе с тем признать себя автором заявлений, недвусмысленно направленных против абсолютистского режима, означало навсегда скомпрометировать себя в глазах королевского двора. В конце концов абсолютистское правительство пришло к убеждению, что кардинал де Рец не способен стать его союзником, что он личность политически ненадежная и даже опасная, и поэтому необходимо его устранить с общественной арены. Когда и новая Фронда окончательно выдохлась, Рец, несмотря на его кардинальский сан, был арестован 19 декабря 1652 г. и заточен в Венсеннском замке.

Дальнейшая судьба Реца напоминает захватывающий своим драматизмом авантюрный роман. Изменяется и слог, которым ведется повествование о событиях этого времени в «Мемуарах». Он освобождается от следов тяжеловесности, обретает особую раскованность, крылатость, предвосхищает в какой-то мере язык Лесажа-романиста. Основные вехи последующей жизни Реца таковы. В марте 1654 г. умирает дядя Реца — архиепископ Парижский. Несмотря на строжайшую охрану, в тюрьме Рецу удается подписать доверенность. На ее основе, на общем собрании капитула собора Парижской Богоматери, действующий от имени Реца уполномоченный объявляет его архиепископом Парижским. Попытки [657] правительства воспрепятствовать этому, весьма неприятному для него акту тщетны. Через пятнадцать месяцев заключения Реца переводят в город Нант, где он должен жить в замке под охраной маршала Ла Мейере, дав последнему честное слово не пытаться бежать. Через четыре месяца Рецу и его сподвижникам удается организовать дерзкий побег. Первоначально кардинал намеревался направиться прямо в Париж и найти убежище в своей епархии. Однако несчастный случай (падение со скачущей лошади и вывих плеча) заставляет беглеца и сопровождающий его небольшой отряд изменить план действий. Преодолевая бесконечные опасности и преграды, Рецу и его четырем спутникам удается морским путем в баркасе добраться до испанского города Сан-Себастьяна. Испанские власти весьма тепло встречают кардинала-мятежника. Однако он проявляет подчеркнутую осторожность и по патриотическим соображениям отказывается от каких-либо переговоров политического характера с испанским правительством. Он ограничивается тем, что принимает материальную поддержку, позволившую ему в достойных его сана условиях пересечь Пиренейский полуостров и направиться в Италию, сначала во Флоренцию, а затем в Рим.

Цель Реца — защитить свои права, опираясь на помощь папы Иннокентия X, врага Мазарини. Папа оправдывает надежды Реца, утверждает его в сане кардинала и архиепископа Парижского, отвергает домогательства французского правительства, снабжает кардинала необходимыми денежными средствами. Однако в январе 1655 г. Иннокентий X умирает и ситуация меняется. Новый папа, Александр VII (в его избрании, кстати сказать, Рец принимал деятельное участие), оказывается неспособным противостоять настойчивому давлению со стороны Людовика XIV, требующего ареста кардинала-изгнанника и суда над ним. Рец яростно сопротивляется, направляя в Париж послания, брошюры и распоряжения, действуя через своих доверенных лиц и отстаивая свои права на сан архиепископа Парижского. Однако число его сторонников среди священнослужителей Парижа тает, его денежные ресурсы иссякают; папа запрещает ему въезд в Рим.

В августе 1656 г. Рец решает тайком, в сопровождении всего пяти человек (в том числе и своего секретаря Ги Жоли), покинуть Италию. Начинается новый, скитальческий период его жизни. Сам он его уже не описывает. «Мемуары» кардинала де Реца лишь довольно кратко воспроизводят перипетии борьбы, которую он вел из Рима в 1654 — 1655 гг. На этом «Мемуары» кончаются.

Вопросу о незавершенности «Мемуаров», о том, почему они не были доведены Рецем до времени, когда, по-видимому, он взялся за их написание (т. е. до середины 1670-х гг.), исследователи уделяли немало внимания. По этому поводу существуют разные точки зрения. Высказывалось мнение, что незавершенность — одна из типичных особенностей жанра мемуаров как такового. Более убедительно, думается, соображение другого рода. Рец задумывал «Мемуары» как анализ и апологию того [658] ожесточенного сопротивления, которое он оказал абсолютизму и кардиналу Мазарини. Рассказ об этом сопротивлении увлекал его до тех пор, пока оно имело определенную перспективу. С того момента, когда окончательно выяснилась его обреченность, рассказ этот терял свою заманчивость. Следует указать на еще одно обстоятельство. Рец не имел возможности подробно, в четкой последовательности излагать события своей жизни после прибытия в Италию потому, что не располагал надежными в фактическом и хронологическом плане источниками, какие имелись в его распоряжении, когда речь шла о Фронде 3.

Основным источником, дающим представление о жизни кардинала Реца вплоть до 1665 г., являются «Мемуары» его тогдашнего секретаря, длительное время состоявшего у него на службе, — Ги Жоли 4. Однако надо учитывать, что это источник весьма субъективный, предвзятый и поэтому не слишком надежный. Жоли писал свои «Мемуары», порвав с Рецем, перейдя на королевскую службу и явно стремясь очернить и дискредитировать своего бывшего патрона. Кардинал, видимо, с давних пор раздражал подчиненного-разночинца своей гордыней, аристократическими замашками и неуравновешенностью характера. К тому же Жоли утверждает, что недополучил от хозяина должного вознаграждения.

Рец скрылся из Италии переодетым, под чужим именем. Вместо прежней роскошной свиты его сопровождали всего несколько приближенных. Любая попытка проникнуть на территорию Франции грозила ему немедленным арестом. Он искал убежища, скитаясь по Германии, Голландии, Фландрии, Англии. Мазарини пытался организовать похищение Реца, но последнего спас принц де Конде, также находившийся в изгнании, прислав ему вооруженный эскорт. О примирении королевского двора Франции с кардиналом-мятежником ходатайствовали сиятельные особы: королева Швеции Кристина, король Англии Карл II и ряд других влиятельных лиц. Однако эти ходатайства терпели неудачу, ибо Рец, при жизни Мазарини, не хотел отказываться от сана архиепископа Парижского. Наоборот, время от времени он пытался еще заявить о себе во весь голос, посылая в Париж воззвания к клиру, политические памфеты, клеймившие Мазарини, манифесты. Поведение Реца резко изменилось после смерти ненавистного ему кардинала Мазарини в 1661 г. Если Рец не хотел уступать Мазарини, то пред Людовиком XIV он готов был склонить голову. В 1662 г. было подписано официальное соглашение, по которому Рец снимал с себя сан архиепископа, получая взамен аббатство Сен-Дени, денежное вознаграждение, амнистию своим единомышленникам. Рец обосновывается в своем владении Коммерси и занимается его обустройством. [659] Власти лишь изредка разрешают ему поездки в Париж, где у него сохранился круг друзей и поклонников (одна из самых приметных фигур среди них — г-жа де Севинье, автор знаменитой «Переписки»). Король дважды удостаивал Реца аудиенцией, но сохранял по отношению к нему подчеркнутую надменность и холодность. Монарх так никогда и не простит престарелому мятежнику его прошлое (в свое время он дал такое обещание умирающему Мазарини и непреклонно держал свое слово). Вместе с тем король не брезговал использовать дипломатическое мастерство Реца и его обширные связи в Риме для разного рода поручений при папском дворе: так, например, Рец трижды на протяжении девяти лет по распоряжению Людовика XIV совершал поездки в Рим на конклавы, способствуя избранию угодных Франции кандидатов на папский престол.

В 1675 г. Рец еще раз поразил французское общество неожиданным поступком, вызвавшим всеобщее удивление и массу кривотолков. В 1675 г. он внезапно письменно заявил о своем отказе от сана кардинала (правда, папа официально не удовлетворил это ходатайство), распустил свою прислугу, все свои денежные ресурсы употребил на уплату накопившейся крупной суммы долгов и в положении простого бенедиктинского монаха удалился в находившееся недалеко от Коммерси аббатство Сен-Мийель (обозначаемое иногда и как Сен-Мишель), где начал вести аскетически уединенный образ жизни и заниматься благотворительной деятельностью. Необходимо отметить, что настоятелем обители Сен-Мийель был аббат Анри Эннезон, видный церковный деятель, духовник и исповедник Реца в пору его пребывания в Коммерси, ревностный приверженец янсенизма, и что сам кардинал был в близких отношениях со многими представителями кругов, сочувствовавших янсенизму или исповедавших его. Иногда Рец посещал вверенное ему аббатство Сен-Дени близ Парижа, исполняя обязанности настоятеля. В 1679 г. во время одной из таких поездок, истощенный болезнью, Рец умирает. Его останки переносят в усыпальницу аббатства Сен-Дени, посмертное пристанище французских королей. Людовик XIV продолжает мстить своему былому недругу и после его кончины. Он запрещает соорудить надгробие над могилой Реца и вырезать какую-либо надпись. (Безымянность могилы Реца спасла ее в годы Французской революции конца XVIII в. от разорения. Разъяренная толпа революционеров, вторгшись в усыпальницу аббатства Сен-Дени, крушила памятники венценосцев и выкидывала их останки из гробниц. Могила Реца осталась ими не замеченной и поэтому нетронутой.)

Всемогущий монарх, король-солнце, хотел вытравить из памяти потомства воспоминания о самом дерзком аристократе, восставшем против королевской власти. Однако если Рец в своей схватке с абсолютистской властью потерпел поражение как политик, то он восторжествовал над своими противниками как писатель. Созданные им «Мемуары», возможно, наряду с «Мыслями» Блеза Паскаля, — крупнейшее произведение французской прозы XVII столетия. Они обессмертили имя Реца и вошли в золотой фонд европейской культуры.

[660] *

В творческой истории и судьбе «Мемуаров» кардинала де Реца немало неясностей. Впервые «Мемуары» увидят свет в 1717 г. в Амстердаме и Нанси. Видимо, речь об их издании могла зайти лишь после кончины Людовика XIV (1715 г.). Публикация привлекла к себе внимание, и «Мемуары» имели явный успех: в том же 1717 г. вышло в свет еще одно их издание, в 1718 г. их появилось пять, в 1719 г. последовало еще одно. Всего в XVIII столетии было опубликовано двенадцать французских изданий «Мемуаров». Однако авторская рукопись произведения (ее подлинность бесспорна) была обнаружена лишь в годы Французской революции, а первое издание, воспроизводившее рукописный текст, появилось лишь в 1837 г. (см. вступительную заметку к примечаниям).

Судьба авторской рукописи «Мемуаров» (в ней лишь несколько небольших вставок написано рукой секретаря Реца, очевидно, под диктовку кардинала) весьма драматична. После смерти автора она находилась в собственности монастыря Сен-Мийель, с которым, как уже упоминалось, Рец был тесно связан, а затем монастыря Монмутье. После революции 1789 г. рукопись оказалась в руках министра внутренних дел Франции, который передал ее якобинцу П.-Ф. Реолю для публикации. В годы Реставрации Реоль, вынужденный эмигрировать, увез ее в Америку, а затем возвратился с нею на родину. После смерти Реоля манускрипт был передан в Национальную библиотеку и там обнаружен Шампольоном-Фижаком. К сожалению, манускрипт содержит существенные лакуны. Наиболее значительные из них относятся к началу труда: в манускрипте отсутствуют первые 258 страниц (что соответствует примерно 70 страницам в печатном тексте издания, подготовленного М.-Т. Хипп и М. Перно). В течение длительного времени преобладало мнение, что эти, страницы, видимо, были вырваны и уничтожены бенедиктинскими монахами из соображений благочестия и целомудрия, поскольку могли содержать рассказ о юности Реца и в том числе о его любовных авантюрах. Однако в последнее время эта версия решительно отвергается как маловероятная.

Очень интересная гипотеза выдвинута в этом отношении А. Бертьером в его капитальном и основополагающем труде, составившем веху в изучении творчества Реца 5. А. Бертьер исходит из предположения, что вырванные страницы не могли быть посвящены юности Реца. Вырванный кусок слишком велик по своим пропорциям, чтобы охватить период жизни кардинала, не столь уж насыщенный знаменательными событиями и гораздо менее значительный по сравнению с дальнейшими периодами жизни Реца. Если бы это был чрезвычайно развернутый рассказ о юности, то нарушался бы весь ритм последующего повествования. А. Бертьер выдвигает [661] предположение, что начало рукописи заключало в себе заново отредактированный и подготовленный к печати текст юношеского сочинения Реца «Заговор графа Джанлуиджи деи Фиески». Оно было опубликовано в 1665 г. без ведома и согласия автора. В 1682 г., через три года после кончины Реца, издатель Барбен выпустил в свет отшлифованный, уточненный и в политическом отношении заметно смягченный автором вариант этого произведения. А. Бертьер выдвигает предположение, согласно которому Барбен мог обратиться к Рецу незадолго до того, как тот приступил к написанию «Мемуаров», с предложением переиздать «Заговор Фиески». Обращение к своему юношескому произведению, знаменовавшему начало столкновения Реца с абсолютистской властью, могло послужить толчком для решения обозреть свой жизненный путь и приступить к написанию «Мемуаров». Это весьма заманчивая гипотеза, но она не подтверждена никакими документальными материалами 6. Ясно одно. Различные лакуны в тексте манускрипта (это особенно относится к заключительному разделу рукописи, источником для которого послужили две копии «Мемуаров», сделанных еще при жизни автора) вызваны прежде всего теми пертурбациями, которые выпали на долю автора, и недостаточной деликатностью и бережливостью тех лиц, в руках которых этот манускрипт оказался.

Характеристика состояния манускрипта подводит нас к вопросу о времени его возникновения. Эта проблема спорная и сложная, но очень важная для определения внутреннего пафоса, а тем самым и жанровой природы этого замечательного литературного памятника. В течение долгого времени преобладало мнение, что мы имеем дело с плодом длительной и кропотливой работы, начатой если и не во время скитаний по Европе, то, во всяком случае, вскоре после возвращения во Францию, т. е. в начале 60-х годов. Версия эта, тесно связанная с представлением о «Мемуарах» Реца как о произведении прежде всего историко-хроникальном, наталкивается, однако, на противоречащие ей факты. Приведем два из них. Ги Жоли в своих мемуарах, описывая пребывание Реца в Коммерси между 1662 и 1665 гг., подчеркивает душевную опустошенность и интеллектуальную леность, охватившие в это время кардинала, его неспособность в эти годы сосредоточиться на серьезном умственном труде. Реца занимало прежде всего составление подробнейшей генеалогии своего рода и он, делая вид, что собирается заняться описанием на латыни событий Фронды и своих злоключений, на самом деле не шел дальше нескольких страниц, сочиненных им еще во время пребывания в Венсеннской тюрьме 7. Знаменательно также, что известное письмо г-жи де Севинье, в котором она призывает свою дочь г-жу де Гриньян побудить их общего друга кардинала де Реца взяться наконец [662] за свое жизнеописание, относится к июлю 1675 г. Решающий удар по господствующей версии нанес опять-таки А. Бертьер. Тщательно изучая текст «Мемуаров», он сопоставил упоминаемые там факты, лица, их должности и звания с соответствующими историческими реалиями и пришел к твердому, в настоящее время уже прочно укрепившемуся убеждению, что мемуары были написаны в течение 1675 — 1677 гг. Известный перерыв в их написании был вызван вынужденной поездкой кардинала в Рим на папский конклав летом и осенью 1676 г. Таким образом выкристаллизовываются два важных обстоятельства. Во-первых, сочинение «Мемуаров» было тесно связано с душевным кризисом, пережитым Рецем во время своего так называемого «обращения», и они стали как бы его своеобразным итогом. Уединившись в аббатстве Сен-Мийель, Рец многое передумал, переворошил свое прошлое, обрел душевное равновесие и решил запечатлеть для потомства пройденный им путь, двигавшие им побуждения. Во-вторых, процесс писания был стремительным и спонтанным. Рукопись была написана как бы на одном дыхании (для того, чтобы убедиться в этом, стоит посмотреть на написанные размашистым почерком порывистые строки рукописи, мощно двигающиеся снизу наискось вверх). Возможно, сохранившийся манускрипт был первым наброском, который Рец предполагал, но не успел или не захотел затем окончательно отредактировать. Пока же Рец, вдохновляемый охватившим его душевным порывом, торопился зафиксировать рождавшиеся в его сознании воспоминания и мысли, но прошлое невольно возникало в его произведении преломленным сквозь призму настоящего, возникало таким, каким оно виделось пожилому человеку, умудренному огромным жизненным опытом и испытавшему горечь тяжелых разочарований. Эту временную двуплановость «Мемуаров» Реца, обусловленную протяженностью дистанции между изображаемыми событиями и временем их воспроизведения, следует также иметь в виду, изучая и оценивая их.

Наконец, возникает еще одна проблема, важная для истолкования генезиса «Мемуаров». Кто их непосредственный адресат? Ведь «Мемуары» обращены к женщине, к светской даме, исполняя пожелание которой Рец и приступает к их сочинению. Мемуары открываются обращением: «Сударыня, как ни мало у меня охоты представить вам историю моей жизни, изобилующую разнообразными приключениями, я повинуюсь, однако, вашему приказанию, пусть даже это и повредит моей репутации. Прихоть судьбы определила мне совершить немало ошибок, и, пожалуй, было бы осмотрительней не приподнимать завесы, какою они отчасти сокрыты. И все же я поведаю вам чистосердечно и без уверток малейшие подробности моей жизни с той минуты, как я себя помню, и не утаю от вас ни единого поступка, когда-либо мною совершенного». Обращения к адресату в самых различных формах и вариантах пронизывают текст «Мемуаров» (в особенности первую их половину). Характер этих обращений и их многократность полностью опровергают [663] предположения о якобы возможной их условной функции. Несомненно, что речь идет не о вымышленном, а о реальном лице. Обращения к нему усиливают эмоциональное воздействие «Мемуаров», благодаря наличию в них элементов живой речи и непосредственному общению с читателем-слушателем.

Несомненно, что такого рода адресатом могла быть лишь особа, принадлежащая к узкому кругу людей, близких кардиналу, связанных с ними узами дружбы и духовно родственных, мнением которых он дорожил. Вместе с тем в тексте «Мемуаров» старательно скрыты какие-либо конкретные указания, которые позволяли бы безошибочно идентифицировать доверенное лицо Реца. Историки и историки литературы, пытаясь решить эту загадку, выдвигали различные гипотезы. В XIX в. и в начале XX в., например, особенно распространенным было мнение, что «Мемуары» посвящены г-же де Комартен, жене одного из самых верных друзей и сподвижников Реца во время Фронды, парламентского советника де Комартена. В последнее время возобладало мнение, что речь идет о г-же де Севинье. Она действительно была близка Рецу, глубоко ему сочувствовала, высоко его ценила и, главное, понимала его. Приезжая в Париж, Рец неизменно посещал ее салон. Чтобы как-то развлечь Реца, именно г-жа де Севинье устраивала у себя чтение Корнелем трагикомедии «Пульхерия» и Буало его поэм «Налой» и «Поэтическое искусство». В своих письмах дочери г-жа де Севинье неоднократно говорит о Реце, о его делах и настроениях, о состоянии его здоровья; именно она, как уже упоминалось, советовала в письме к дочери, г-же де Гриньян, присоединиться к пожеланиям друзей кардинала и настоять на том, чтобы он приступил к написанию воспоминаний. Казалось бы, все сомнения могли быть сняты, если бы в конце «Мемуаров» Рец не упоминул о детях своего адресата-собеседницы. Горько сетуя на людскую неблагодарность, обрушившуюся на него, он, в частности, заявляет: «...данное вами приказание оставить Мемуары, которые могли бы послужить известным уроком вашим детям, побуждает меня сломать печать молчания в отношении обстоятельств, знание которых может им пригодиться. Происхождение открывает им путь к самым высоким ступеням в государстве...» Упоминание о малолетних детях, казалось бы, никак не может быть отнесено к г-же де Севинье, уже давно к этому времени овдовевшей. А. Бертьер выдвинул гипотезу, согласно которой представление об адресате у Реца к концу работы над рукописью сдвинулось от матери к дочери, от г-жи де Севинье к г-же де Гриньян, у которой в середине 1677 г. — времени, когда предположительно мог быть написан данный пассаж, были живы два малолетних сына (младший из них вскоре скончался) 8. Однако в данном случае доводы исследователя кажутся натянутыми. Более убедительным представляется мнение М. Перно, согласно которому речь здесь идет просто о недостаточно [664] точном выражении мысли: Рец мог иметь в виду потомков, т. е. внуков г-жи де Севинье 9.

*

Ключ к пониманию «Мемуаров» Реца, их своеобразия и значимости — верное решение проблемы их жанровой природы. Проблема эта не простая. Истоки ее сложности двояки: живучесть предубеждений, сложившихся вокруг фигуры Реца и его произведения, и жанровая многоплановость последнего. Эту отличительную черту произведения, созданного Рецем, четко определила М.-Т. Хипп. «Мемуары» Реца, — отмечает французская исследовательница, — «это перекресток, где пересекаются и сливаются все возможные формы: документ, автобиография, исторический роман, мемуары» 10. М.-Т. Хипп видит здесь некую общую тенденцию, характеризующую эволюцию французской повествовательной прозы второй половины XVII в. В качестве примера она ссылается на апокрифические романы-мемуары Куртиля де Сандра или на подлинные «Мемуары» м-ль де Монпансье. Этот перечень можно и расширить. Так, например, очевидный сдвиг традиционного типа мемуаров в сторону автобиографии, включающей в себя рассказ о формировании сознания героя, о «истории души», можно наблюдать и в таком примечательном литературном памятнике, как «Мемуары» Луи де Понтиса. Это произведение, созданное Дю Фоссе в середине 50-х гг. XVII столетия и увидевшее свет в 1676 г., воспроизводит запись воспоминаний старого вояки, офицера, который, более пятидесяти лет прослужив в армии при Генрихе IV, Людовике XIII и Людовике XIV, в конце жизни, преисполненной не только треволнений, но и горьких разочарований, окончательно убедившись в неблагодарности и бездушии королевского двора, нашел уединение и покой в янсенистском монастыре Пор-Рояль 11.

И все же перечисленные произведения не идут в сравнение с «Мемуарами» Реца с точки зрения разнообразия подходов в охвате действительности, а тем самым и жанровой поливалентности и новаторского значения. Новаторство это можно оценить по достоинству, лишь учитывая, что свои мемуары Рец писал в эпоху, когда в целом торжествовали каноны классицизма, требовавшие во имя чистоты жанров их четкого размежевания. Вместе с тем, как бы многопланова ни была жанровая природа «Мемуаров» Реца, в ней есть некая доминанта (значительно более ярко и последовательно выраженная, чем в вышеперечисленных сочинениях мемуарной литературы), как бы содержащая ключ к истолкованию данного произведения. Перед нами прежде всего автобиография, но в специфическом для XVII в. виде: с упором не на текучесть и зыбкость, а на постоянство и на активные формы выявления авторского «я». Автобиографический «эгоцентризм» своего замысла прекрасно понимал и сам [665] Рец. Не случайно на листе, где начиналась вторая часть его воспоминаний, он начертал в качестве заглавия труда: «Жизнь кардинала де Рэ» ( «La Vie du cardinal de Rais») — такова транскрипция, которой с годами он стал отдавать предпочтение).

Однако трактовка «Мемуаров» Реца как в принципе художественного воссоздания автором своей биографии, трактовка, кажущаяся сейчас непреложной, на самом деле закрепилась в научной литературе относительно недавно, приблизительно с 60-х годов нашего столетия. До этого преобладал иной взгляд на это замечательное произведение — чаще всего не как на достояние художественной литературы в первую очередь, а как на историческую хронику, а тем самым как на достояние исторической науки.

Были, конечно, и отдельные исключения, но эти прозрения носили спорадический характер и исходили, как правило, из стана критиков-литераторов, писавших о Реце. Один из создателей журнала «Нувель ревю Франсез», Ж. Шленберже, метко выразился о Реце в своем преисполненном трагической патетики романе, посвященном последним месяцам жизни кардинала: «Несчастье этой бесстрашной личности заключалось в том, что его можно было только страстно любить или ненавидеть» 12. «Мемуарами» Реца занимались прежде всего писатели, а затем уже, как правило, ученые-историки. Еще Ш.-О. Сент-Бёв в середине XIX в. восставал против близорукости и предвзятости, проявившихся у современных ему историков в отношении мемуариста. Он сам благодаря своей поразительной художественной интуиции и своей проницательности блестяще раскрыл противоречия Реца и многое предвосхитил в нашем современном понимании автора «Мемуаров» как личности, как политического деятеля и мыслителя, как гениального писателя 13. Значительно позднее великолепное эссе о кардинале и его «Мемуарах» создал Андре Сюарес. Лейтмотив этюда: «Книга этого великого человека — зеркало его характера и его духа» 14. Тонкие прозрения содержало эссе Г. Пикона, увидевшего в фактических неточностях и ошибках Реца не злой умысел, а спонтанное отражение внутреннего мира мемуариста, его чаяний и мечтаний 15. Что же касается историков XIX и первой половины XX в., занимавшихся изучением «Мемуаров» Реца — Альбера-Бюиссона, Шантелоза, Батиффоля и других, то они сосредоточивали свое внимание прежде всего на выявлении различного рода ошибок, неточностей, умолчаний, допущенных Рецем в изложении и истолковании событий Фронды. В глазах этих историков произведение Реца представляет собой крайне ненадежный источник, [666] написанный с предвзятой точки зрения, рисующий в целом, в угоду самолюбию и тщеславию автора, произвольную и искаженную картину катаклизмов, сотрясавших Францию в середине XVII столетия. Конечно, ошибок и неточностей в «Мемуарах» Реца немало, и на них еще придется дальше остановиться подробнее. Но истоки и природу этих ошибок и неточностей следует рассматривать под иным углом зрения, чем это делают историки — разоблачители Реца: не как следствие некой коренной недобросовестности, а как результат, если так можно сказать, одержимости задачей, поставленной автором перед собой, как некую оборотную сторону достоинств созданного им произведения. Позиция историков-критиков Реца не позволяет им не только должным образом оценить, но и вообще увидеть новаторство Реца-писателя, выдающееся место его «Мемуаров» в развитии французской прозы XVII в. Над образом мысли исследователей тяготеет определенный стереотип.

XVII век, как и другие переломные эпохи в общественной жизни страны, был во Франции периодом расцвета мемуаров. Написано их было несчетное количество, причем большинство из них к печати и не предназначалось. Мемуары писали люди разного толка (преимущественно представители аристократической среды: ломка общественного уклада их остро затрагивала; они сами ее вершили или же оказывались ее непосредственными жертвами) и из разных побуждений. Некоторые высокопоставленные лица (например, Ришельё и Людовик XIV) поручали запечатлеть свои деяния подчиненным, другие брались за перо сами. Среди мемуаристов-аристократов выделяется группа авторов, стремившихся зафиксировать свои заслуги на военном и политическом поприще, свои подвиги на королевской службе или, наоборот, свои столкновения с королевской властью, чтобы тем самым как бы «предъявить счет» монарху и его министрам, настаивая на справедливости и сетуя на неблагодарность. В этом отношении аристократические мемуары первых двух третей XVII в. еще сохраняют в какой-то мере непосредственную связь с термином «мемуар» («Le memoire», докладная записка), от которого и произошло обозначение жанра воспоминаний 16. В типологическом же плане они так или иначе оказываются близки жанру хроники, военно-политической по содержанию первоначально, придворно-политической позднее. Образцом первой разновидности мемуаров-хроник могут служить «Комментарии» Монлюка в XVI столетии (написаны между 1571 — 1577 гг.), «Мемуары» Ларошфуко в XVII в. (написаны по свежим следам Фронды между 1654 — 1661 гг.). Характерный же пример второй разновидности — «Мемуары, призванные служить истории Людовика XIV аббата де Шуази» (они создавались с перерывами в течение длительного времени, начиная с 1660-х [667] годов, многим были обязаны «Дневнику» маркиза Данжо и, в свою очередь, были использованы позднее Сен-Симоном). В отличие от официальных историографов, аристократические мемуаристы, как правило (аббат де Шуази в этом отношении уже представляет исключение), ставили своей задачей описывать лишь те события, участниками или очевидцами которых они сами были, и это обстоятельство ставили себе в заслугу.

Рецу чужд эмпиризм и суховатость авторов мемуаров-хроник. Он достигает нового синтеза именно путем усиления личностного начала (значительно позднее это начало, но уже в другом типе мемуаров, найдет свое чрезвычайно яркое воплощение в произведении Сен-Симона). У Реца мемуары перерастают в автобиографию, и это придает им не виданный ранее динамизм и единство. С другой стороны, ощущение значимости тех исторических событий, о которых повествует автор, неизмеримо возрастает благодаря остроте их анализа и художественной выпуклости их воспроизведения, т. е. опять-таки во многом в результате оплодотворяющего воздействия субъективного фактора. В конечном итоге истоки этого взлета — масштабность и неповторимое своеобразие личности автора плюс сила его писательского дара.