Вступление

Вступление

Официально годом прорыва панка стал 1991-й. Преодолев долгие годы корпоративного гнета, андерграунд наконец прорвался на поверхность и проскользнул в тайные сокровищницы истеблишмента. Один за другим сдавались его бастионы: бухгалтерии компаний-монстров грамзаписи, университетские и попсовые радиостанции, МТУ, журналы «Time», «Vanity Fair», «Vogue». Эта мощная волна закружила комментаторов, агентов, занимающихся розыском талантов, и прочих пиявок от большого бизнеса и вынесла их в Сиэтл, а затем прокатилась по Голливуду, Лондону, Hью-Йорку. Черт возьми, они даже сняли видеофильм о панке, залепив его упаковку наклейкой с предупреждением для родителей, тем самым подтверждая, что зубки панк-революции все еще остры!

По странному совпадению эту революцию запечатлел «Геффен Хоум Видео», филиал компании Дэвида Геффена — часть мультимедийной империи человека, который двадцать лет назад инициировал другую рок-революцию, согнав в стадо поколение чутких певцов-сочинителей и превратив их в еще более чутких миллионеров. Та, другая, революция скоро отразилась в долларовой статистике: 250 тысяч долларов авансов, 40 миллионов долларов от продажи дисков, энное количество миллиардов долларов, вложенных в будущее рок-н-ролла.

Hекоторые революционеры вовсе не считали это революцией. Для костяка американского панк-андерграунда борьба была превыше всего: ты загнан в угол подвала, ты — член последней банды города, пугающей одиноких прохожих пушкой 45-го калибра, — и все это гораздо важнее победы. Впрочем, победа невозможна без компромисса.

По мнению панк-журналов, 1991 год дурно попахивал. Это был год, когда панк в полном смысле слова продался.

Hа ничейной земле между двумя линиями баррикад — одна претендовала на победу над ордами переростков культмассового рока, другая злорадствовала, говоря, что угнетаемые стали угнетателями, — даже простейшие понятия начали терять смысл. Что это за панк, который звучит наподобие раздобревшего «Black Sabbath», уважает «The Beatles» за их музыкальные «зацепки» и «Led Zeppelin» — за их динамичность? Где пролегает граница между панком и «металлом», а также между ретроградством и прогрессом? Являлся ли «подростковый дух» призывом к действию, циничным рекламным трюком или дезодорантом для юнцов? Кто кого наколол?

Да и само поле сражения провалилось в тартарары. Сиэтл стал «основняком» — мейнстримом — в 1991 году, так же как в 1989-м за 6000 миль от этого города им был Лондон с его охочей до свежатинки рок-прессой. Акулы культурологии набросились на город, упорно нарекаемый самым талантливым в Америке, и ободрали его мясо до костей, хватая все мало-мальски ценное.

Перенесясь с Восточного побережья на западную окраину США, отделенную от большей части материка горными кручами и пустынями, невольно обращаешься к метафорам первопроходцев: к примеру, Сиэтл воспринимается как последний оплот первобытной цивилизации, более чистое, невинное окраинное общество, изолированное от культурных веяний, определивших облик всей страны.

Hо и это клише не выдерживает ни малейшей критики. Вовсе не похожий на убежище лесных отшельников, не принимающих XX век, Сиэтл оказался оазисом искусства и воплощением американского стремления к совершенству: бурная пестрота гей-клубов, театров, балета, оперы, парков, всевозможных заведений для времяпрепровождения публики. Применительно к рок-н-роллу этот город нельзя назвать ностальгирующим по тем временам, когда Бинг Кросби был самой удачной статьей культурного экспорта штата Вашингтон. Из Сиэтла и его пригородов происходили Джими Хендрикс, Роберт Крей, Куинси Джонс, «The Sonics», Пол Ривир, «The Raiders» и одна из самых классных рок-банд 80-х — «Queensryche». Да, чуть не забыл: «Nirvana» ведь не из Сиэтла.