29 ноября
29 ноября
Иной раз думаешь, думаешь, ходишь взад и вперед по комнате — ничего не выходит: нет в голове мыслей, нет картин, нет связей…
А сел писать, написал первые строки, хотя бы и случайные, — и дело стронулось с мертвой точки.
Написано печатных листов уже десять. А впереди — столько же. Что написано — только набросок. Не обрабатываю, спешу закончить — всю вещь кончить, дабы видеть, как расположится материал в общем и целом.
Потом обрабатывать стилистически, вводить новые картины, переставлять… Например, знаю, что придется добавлять о крестьянах, о красноармейцах, непременно надо, а теперь не хочу отвлекаться от основной линии повествования — очень спешу закончить скорее, чтобы на обработку осталось больше времени. Берет сомнение: хватит ли терпенья — больше терпенья, чем уменья, — хватит ли для детальной, тщательной обработки. Не выпускаю из мыслей факта: «Войну и мир» Лев Толстой переписывал восемь раз… Это бодрит, заставляет самого относиться внимательней и терпеливей.
Совершенно нет никакой возможности удержать себя от торопливости, с которой дорабатываются последние страницы Чапаева. Уже совсем немного осталось, совсем немного — едва ли не только «Лбищенская драма», но и она сплошь пойдет по готовым материалам, она уже описана неоднократно, останется кое-что изменить, дополнить, лица, даты и названия другие, поскольку не все фигурируют под своими именами. Так стал торопиться, что некоторые сцены решил даже пока не включать, например сцены, происходившие между женщинами-красноармейками и уральскими казачками. Выпадет потом место — можно будет включить, а не хватит — пожалуй, что не надо вовсе. Так ставлю вопрос. А все потому, что хочется, невтерпеж, остов построить, а уже потом, по этому стержню, перевивать все, что будет целесообразно и интересно. Впрочем, здесь имеется одно обстоятельство, которое не процесса творчества касается, а самого Чапаева, и потому именно, что неясен вопрос: от себя его писать, в первом лице или в третьем. Дать ли всех с их именами, дать ли точно цифры, даты и факты, или же и этого не потребуется. Не знаю, не знаю… Поэтому тороплюсь, хочу все закончить как-нибудь, вообще, и тогда уже виднее будет — как же лучше, как вернее, художественно законченное. И вот открылась гонка, картина полетела за картиной, часто, может быть, и не к месту, без должной связи — про обработку, хотя бы приблизительную, и говорить не приходится: обработки нет никакой… Удивительно это психологическое состояние пишущего, когда он идет к концу.