Как «умиротворить» Гитлера?

Как «умиротворить» Гитлера?

Во второй половине XIX века миссис Уильям Астор, супруга одного из представителей этой династии миллионеров, узурпировала себе право выступать в роли королевы американского высшего света. Как известно, в Соединенных Штатах никогда не было аристократии в европейском значении этого слова. Зато развивалась и процветала плутократия, и потому миссис Астор решила, что из-за унаследованного ею огромного богатства и своеобразного приоритета она может претендовать на главенствующее положение среди американских миллионеров.

В своем роскошном п претенциозном дворце на знаменитой Пятой авеню в Нью-Йорке она устраивала пышные приемы, тщательно составляя списки приглашенных. Постепенно эти приглашения в дом миссис Астор стали предметом гордости и зависти. Гости миссис Астор не помнили или не хотели вспоминать, каково происхождение богатства Асторов. Впрочем, многие из них пришли к огромным состояниям столь же бесчестным и противозаконным путем, как и сами хозяева.

Салон миссис Астор все же вошел в историю Соединенных Штатов. В своей книге «Развитие американской цивилизации» Чарлз и Мэри Бирд пишут о миссис Астор:

«Часть нью-йоркской плутократии оказалась под влиянием организатора светской жизни миссис Уильям Астор, которая сумела навязать своему городу, а косвенно и всей стране, определенный стиль жизни… Когда королевствующая наследница [Асторов] на правах супруги взяла в свои руки управление жизнью нью-йоркского общества, у нее имелись все материальные основания, необходимые для выполнения такой роли. У нее были [поистине] королевские драгоценности, и она по-королевски носила их.

Миссис Астор создала свой «двор» и тщательно подбирала его придворных – только четыреста человек, ибо больше не могли вместить стены ее бального зала. У нее были герольды, возвещавшие о каждом ее шаге, а ослепленная пышностью публика и газеты так же охотно, как аристократические печатные издания монархов, распространяли придворные новости для сведения всех тех, кто не был допущен к участию в этой полной блеска жизни… Эксперимент оказался неожиданно удачным, и салон миссис Астор выполнял свою роль в течение многих лет».

Приемы миссис Астор имели широкий резонанс по обе стороны Атлантики, и поэтому Уильям Уолдорф Астор по прибытии в Англию стал подражать им. Он начал приглашать в свои дворцы Кливден и Хевер-Кэстл избранных гостей и вскоре завел знакомства в кругах британской аристократии. Связи и деньги облегчили ему получение титула лорда, Чарлз и Мэри Бирд пишут об этом прозаически:

«Обычным путем он приобрел титул пэра и оказался в палате лордов среди английских владельцев прядильных фабрик, королей мыла и табака, газетчиков (речь, видимо, идет о владельцах газет. – Г.Я.) и богатых биржевиков».

Первый лорд Астор умер в 1919 году, оставив своим наследникам (в Америке) состояние в 100 миллионов долларов. Второй лорд получил в наследство дворец в Кливдене, где по примеру своего отца и миссис Уильям Астор из Нью-Йорка стал устраивать великосветские приемы. Но этот второй лорд Астор и его жена леди Нэнси Астор не довольствовались своим положением в высшем свете – их амбиции простирались и на область политики. И это приводит нас к сути дела, отраженной в данном разделе.

* * *

Английское слово «эпписмент» (appeasement) не имеет эквивалента в польском языке. Костюшковский словарь предлагает переводить его как «успокоение, ублаготворение, умиротворение», что вполне приемлемо с точки зрения лексикографической, но далеко не отвечает политическому содержанию этого слова, как его трактовали в тридцатых годах. Речь тогда шла о политике уступок Гитлеру, о попытке «ублаготворить» диктатора Третьего рейха. Сторонников такой политики в народе называли «эпписерс», что можно перевести как «соглашатели», «примиренцы».

Хотя это покажется не очень логичным, однако следует сказать, что политика «умиротворения» зародилась в Англии еще до прихода Гитлера к власти в 1933 году. Почти сразу после окончания первой мировой войны и подписания Версальского договора в Англии нашлись люди, которые придерживались мнения, что условия договора слишком суровы и что Германии надо каким-то образом возместить ущерб. Сторонники подобных взглядов (а среди них оказались некоторые видные политические деятели и «интеллектуалы») таким способом давали выход своим антифранцузским настроениям (они утверждали, что Версальский договор был навязан Германии именно Францией) и антисоветским злобствованиям.

Английские историки Мартин Гилберт и Ричард Готт в своей книге «Умиротворители» (“The Appeasers”) в качестве типичного примера, характеризующего таких людей, указывают на видного английского экономиста Джона Мейнарда Кейнса. По мнению последнего, Версальский договор содержал много таких условий, которые «могут разорить Германию или затормозить ее развитие в будущем». Гилберт и Готт добавляют:

«Многие англичане соглашались с такой оценкой. Стыдясь того, что было ими сделано, они искали козлов отпущения и возможностей исправить ошибку. Такого козла отпущения они нашли в лице Франции, а удовлетворение – в политике «умиротворения».

Что касается разжигания антисоветских настроений, то здесь следует напомнить о том, что Уинстон Черчилль, один из выдающихся деятелей британской империалистической политики нашего времени, человек, которому приписывают столь великие заслуги во второй мировой войне и в совместной с Советским Союзом борьбе против гитлеризма, в 1918-1920 годах был идеологом «крестового похода» против Советской России и одним из организаторов вооруженной интервенции империалистических держав против Страны Советов.

То обстоятельство, что Гитлер захватил власть в Германии, отнюдь не ослабило в Англии настроений «умиротворения». Скорее, как это ни парадоксально, оно усилило их. Английские дипломаты и журналисты немедленно начали присылать в Лондон сообщения о фашистской и расистской практике нового германского режима, резко противоречившего обязательным в Великобритании принципам общественной и политической жизни. Но сторонники «умиротворения» отмахивались от таких сообщений. Мартин Гилберт и Ричард Готт, историки отнюдь не левого толка, так характеризуют это обстоятельство:

«Умиротворители игнорировали тот факт, что гитлеризм существует. Они считали, что англо-германские отношения гораздо более близки к успешной эволюции, чем позволяла предположить реальная действительность… Иногда те, кто был заинтересован в англо-германской дружбе, прощали новому режиму в Германии любое зло, порой они игнорировали его, а то и просто не хотели верить, что оно существует. Прогерманизм, словно алкоголь, притуплял чувство разума у тех, кто чрезмерно попустительствовал всему».

Среди многих англичан, бывших совершенно слепыми во всем, что касалось Гитлера, автор хотел бы назвать прежде всего Дэвида Ллойд Джорджа, бывшего британского премьера и одного из творцов Версальского договора. В 1936 году Ллойд Джордж находился уже не у дел, однако он поехал с визитом к Гитлеру (его сопровождал фон Риббентроп, тогдашний германский посол в Лондоне).

Ллойд Джордж считал Гитлера «самым великим из живущих [ныне] немцев» и сам сказал ему об этом. По возвращении в Лондон он писал в газете «Дейли экспресс», что Гитлер «прирожденный вождь», расхваливал его «магнетизм, динамичную индивидуальность, отсутствие сомнений и колебаний в осуществлении своих планов». Ллойд Джордж заверял всех, что Германия уже «не стремится вторгнуться в чью-либо страну». Год спустя он снова писал:

«Я восхищаюсь Гитлером… Я могу только пожелать нашей стране, чтобы ею руководил человек, наделенный его огромными достоинствами».

Таким взглядам соответствовала и политика британских кабинетов в тридцатые годы, когда премьерами были сначала Стенли Болдуин, а после него достославный Невилл Чемберлен. Великобритания согласилась с очередными шагами Гитлера, нарушавшими Версальский договор и подрывавшими европейский мир – во всяком случае, она не противилась этим нарушениям. Просто Лондон «принял к сведению», что в Германии введена воинская повинность, запрещенная Версальским договором; смирился с ремилитаризацией Третьего рейха; не протестовал против вторжения в прирейнские области; занял позицию «невмешательства», когда Гитлер и Муссолини оказывали помощь генералу Франко; согласился с аншлюссом Австрии и, наконец, принял активное участие в позорном мюнхенском сговоре, который похоронил свободу Чехословакии.

Премьер Невилл Чемберлен вернулся из Мюнхена в Лондон в ореоле победителя. «Умиротворители», которых с того дня стали называть мюнхенцами, прославляли его талант государственного деятеля. Дезориентированная толпа встречала его как гениального политика, который «спас мир». Сам же Чемберлен высокопарно заявил: «Я верю, что это мир для нашего поколения» (Вторая мировая война разразилась только через год). А «Таймс» напыщенно писала: «Ни один завоеватель, одержавший победу на поле боя, не был украшен более благородными лаврами».

Совершенно обособленным в официальных британских кругах был голос Уинстона Черчилля, который заявил в палате общин: «Мы потерпели полное, ничем не смягченное поражение». Спустя некоторое время он добавил:

«У Великобритании был выбор – война или позор. Ее министры выбрали позор, чтобы позже получить и войну».

У нас нет места, чтобы более подробно описать политику «умиротворения», которая дала возможность Гитлеру развязать вторую мировую войну. Но прежде чем вернуться к Асторам и их гостям в Кливдене, хотелось бы представить хотя бы некоторых ведущих британских «умиротворителей». Первое место тут, безусловно, принадлежит премьеру Невиллу Чемберлену.

Английский историк и поэт A.Л. Роуз пишет о нем в своей книге «Люди и умиротворение» (“АН Souls and Appeasement”), к которой нам еще предстоит вернуться:

«У него [Чемберлена] действительно было намерение договориться с Гитлером, чтобы таким образом прийти к соглашению. Независимо от аморальности ведения тайных переговоров с преступником, этот шаг представлял собой полнейшую нелепость, ибо никакое соглашение, кроме подчинения [гитлеровской] Германии и ее союзникам Европы и всего мира, было невозможно».

Правой рукой премьера Невилла Чемберлена был лорд Галифакс, ставший в начале 1938 года министром иностранных дел (Антони Иден подал в то время в отставку в знак протеста против политики «умиротворения»). О взглядах и образе мыслей лорда Галифакса свидетельствует его беседа с Гитлером, состоявшаяся в 1937 году в Оберзальцберге. Протокол этой тайной беседы был найден в германских архивах уже после войны. Ссылаясь на премьера Чемберлена, лорд Галифакс в ходе беседы расхваливал «великие заслуги фюрера в восстановлении Германии» и призывал его «улучшать взаимопонимание между Англией и Германией», выражая готовность «исправить старые ошибки». Но наиболее характерной для политики «умиротворения» является, пожалуй, такая формулировка Галифакса:

«Благодаря ликвидации коммунизма в своей стране фюрер закрыл ему путь в Западную Европу, и поэтому Германия может считаться бастионом Запада против большевизма».

Наряду с премьером Чемберленом, которого французские политики называли между собой Мсье Люблю Берлин, и его министром иностранных дел Галифаксом в состав так называемой «большой четверки», образовавшей некий внутренний кабинет и осуществлявшей фактическую власть в Великобритании, входили еще министр финансов Джон Саймон и министр внутренних дел Сэмюэль Хор. Это были люди не слишком высокого полета, полностью доверявшие своему премьеру и его политике «умиротворения» Гитлера.

«Большую четверку» поддерживали определенные круги политиков и единомышленников, которые отличались друг от друга лишь возрастом, происхождением и способностями, но былй единодушны в двух вопросах: во-первых, в ненависти к Советскому Союзу и, во-вторых, в своей убежденности, что с Гитлером следует договориться, даже ценой далеко идущих уступок. Тут мы должны назвать несколько имен из этого окружения.

Лорд Лотиан дважды посетил Гитлера – в 1935 и 1937 годах. После первого визита он писал в «Таймсе», что «Германия не желает войны и готова полностью отказаться от нее, как от метода решения споров с соседними государствами». Во время второго визита он заверил Гитлера, что «Великобритания не имеет никаких жизненных интересов в Восточной Европе». Американский посол в Берлине Уильям Додд после встречи с лордом Лотианом записал в своем дневнике:

«Не могу понять, на чьей он стороне? Он показался мне больше фашистом, чем кто-либо другой из известных мне англичан».

Когда германские войска незаконно вторглись в Рейнскую область, Общество британско-немецкого содружества, где верховодили «умиротворители», направило Гитлеру поздравительную телеграмму. Вместе с лордом Лотианом ее подписал лорд Лондондерри, еще один сторонник «умиротворения», часто встречавшийся с гитлеровскими вожаками и даже принимавший в своем имении самого фон Риббентропа.

«Серым кардиналом» премьера был сэр Гораций Вильсон, о котором Гилберт и Готт пишут, что он «поддерживал, стимулировал внешнюю политику Чемберлена, а возможно, был даже ее инициатором». Разумеется, Вильсон тоже был сторонником «умиротворения» Гитлера. Еще одной фигурой «умиротворения», но действовавшей за кулисами, был Томас Джонс, бывший секретарь Ллойд Джорджа и Болдуина, составитель многих их речей. Джонс постоянно вращался в замкнутом кругу ведущих британских политиков и часто встречался с Риббентропом. В 1938 году он разочаровался в политике «умиротворения». После войны Джонс опубликовал свои воспоминания, озаглавленные «Дневник, включающий письма» (“Diary with Letters”), которые оказались источником совершенно неизвестной дотоле информации об английских «умиротворителях», в частности об Асторах и их друзьях в Кливдене.

После вторжения гитлеровцев в Рейнскую область Томас Джонс откровенно записал в дневнике:

«Я обедал вдвоем с фон Риббентропом в «Карлтоне». Как обычно, мы беседовали об отношениях между Великобританией и Германией. Он хорошо говорит по-английски, и я уверен, что он не желает войны на Западе. Риббентроп отзывается о Гитлере как о человеке, наделенном необычайными качествами: прежде всего это артистическая натура – он много читает, страстно любит музыку, искусство. Оба они [Риббентроп и Гитлер] напуганы Россией. Коммунизм – это враг, которому одна Германия, без помощи Великобритании, противостоять не может…»

Вранье Риббентропа нас не удивляет. Труднее попять, как могли верить ему все эти джонсы, лотианы, галифаксы и чемберлены? Верили потому, что хотели верить…

Обходя имена многих известных «умиротворителей», хотим все же на минутку остановиться на особе Джеффри Доусона, который почти тридцать лет (1912-1941) – правда, с коротким перерывом – был главным редактором лондонской «Таймс». Эта газета пользовалась тогда огромным авторитетом и, хотя была частной собственностью (принадлежала династии Асторов), все же считалась не только в Англии, но и за ее пределами неофициальным органом правительства. В тридцатые годы «Таймс», возглавляемая Доусоном, решительно выступала за политику «умиротворения», в значительной мере формируя и популяризируя ее.

Среди многочисленных статей в «Таймс», призывавших к соглашению с Гитлером, назовем только две. Так, 7 сентября 1938 года, то есть всего за несколько недель до позорной мюнхенской сделки, Доусон написал редакционную статью, в которой требовал передать Судеты гитлеровской Германии. Разумеется, Гитлер мог истолковать эту статью только как поощрение к более сильному нажиму на Чехословакию. Затем, уже весной 1939 года, когда Англия с большим опозданием выступила в качестве гаранта Польши, тот же Джеффри Доусон выступил со статьей, в которой всячески преуменьшал значение этой гарантии. Цитированный выше Роуз пишет по этому поводу:

«Трудно удивляться тому, что Гитлер догадался (после статьи в «Таймс»), что мы не сдержим данного Польше слова».

Заметим, что в тридцатых годах Роуз был адъюнктом в знаменитом оксфордском «Олл соулс колледж» (“АН Souls College”), который стал местом встреч сторонников «умиротворения». В своей уже цитированной книге, изданной в 1961 году, Роуз, этот историк и поэт, безжалостно разделался с соглашателями, которых он прямо обвинил в политической слепоте. О Доусоне он пишет так:

«Он ничего не понимал в истории Европы, не разбирался в истории Германии, не знал ни одного немецкого слова, понятия не имел о немецком образе мышления. Однако он использовал все свое влияние – а оно было огромно – для подрыва Версальского договора и для выступлений в пользу Германии».

Наряду с указанным оксфордским колледжем другим центром сторонников соглашения с Гитлером был Кливден. И нам пора вернуться к Асторам.

Иван Майский, один из выдающихся советских дипломатов, в тридцатые годы был послом СССР в Лондоне. В своей книге «Воспоминания советского дипломата»[27] он отводит немалое место лорду Астору, его жене Нэнси Астор и их имению в Кливдене. Майский сообщает, что в 1931 году леди Астор вместе с Бернардом Шоу совершила поездку в Москву и даже виделась со Сталиным. На этом основании она считала себя «другом» Советского Союза и потому не раз приглашала посла И. Майского на свои знаменитые приемы.

Слева направо: Эми Джонсон – американская авиатриса, Чарли Чаплин, Нэнси Астор и Бернард Шоу в гостях у леди Астор. 1931 год

«Потом положение изменилось, – пишет И. Майский. – Чем ближе надвигалась Вторая мировая война, тем реакционнее становилось настроение Асторов. С приходом в мае 1937 года к власти Чемберлена окончательно сложилась “кливденская клика”, и салон леди Астор превратился в главный штаб антисоветских интриг и “умиротворения” Гитлера и Муссолини…»

По словам Майского, «в доме Асторов царили начала матриархата». Господствующей фигурой здесь была леди Нэнси Астор. Американка по происхождению, она после неудачного замужества и развода в Соединенных Штатах переселилась в Англию и здесь вновь вышла замуж за второго лорда Астора. В 1910-1919 годах Уолдорф Астор был членом палаты общин от города-графства Плимут. Когда он в 1919 году получил титул лорда и перешел в палату лордов, энергичная леди Нэнси выдвинула свою кандидатуру на его место в палату общин, выиграла избирательную кампанию и стала первой женщиной-депутатом этой палаты (разумеется, от Консервативной партии). Свой мандат она сохраняла до 1945 года. В палате общин леди Нэнси отличалась своими эксцентричными выступлениями.

Все это не имело бы большого значения, если бы не существовало «кливденекой клики». Поэтому снова обратимся к Ивану Майскому, который пишет о леди Нэнси Астор:

«Обычно в ее роскошном имении Кливден, под Лондоном, где она пыталась имитировать Версаль, встречались такие люди, как Невилл Чемберлен, лорд Галифакс, Сэмюэль Хор, Саймон, Кингсли Вуд, Лотиан, Том Джонс, Эрнст Браун и др. Особенно крупную роль играл здесь редактор “Таймс” Джеффри Доусон, являвшийся чем-то вроде идеологического вождя всей этой клики.

Человек крайне реакционный, религиозно настроенный, не имевший реального представления ни об Европе, ни, в частности, о Германии, Доусон преклонялся перед силой и, считая гитлеровскую Германию решающей мощью на континенте Европы, проповедовал самое беззастенчивое “умиротворение” нацистского диктатора. Влияние Доусона было настолько велико, что премьер-министры того времени – Макдональд, Болдуин, Чемберлен – обсуждали с редактором “Таймс” министерские назначения».

«Все эти печальной памяти герои недавнего прошлого, – продолжает Майский, – регулярно встречались в салоне леди Астор, пили, ели, развлекались, обменивались мнениями и намечали планы ближайших действий. Нередко между двумя партиями гольфа решались важнейшие государственные вопросы. Чем ближе надвигалась война, тем активнее становился Кливден. Салон леди Астор превратился в главную цитадель врагов Советского Союза и друзей англо-германского сближения. Отсюда шла наиболее энергичная пропаганда концепции “западной безопасности”; здесь смаковались картины советско-германского взаимоистребления, на осуществление которого и делали ставку завсегдатаи Кливдена. Салон леди Астор имел сильнейшее влияние на назначение министров, на формирование правительств и на определение политической линии этих правительств. Приход к власти Невилла Чемберлена ознаменовал собой усиление “кливденской клики”, что рождало в руководящих кругах Советского Союза лишь самые тревожные опасения. Ждать пришлось недолго».

Не преувеличивает ли советский посол? Неужели влияние Асторов и «кливденской клики» на британскую политику было действительно так велико? Ответы на эти вопросы мы находим в воспоминаниях английских государственных деятелей тридцатых годов (пожалуй, ни в одной стране не пишут и не публикуют столько воспоминаний, как в Великобритании) и в книгах, посвященных новейшей истории. В зависимости от своих политических взглядов и темперамента их авторы по-разному трактуют те или иные события, но в отношении зловещей роли салона леди Астор среди них царит единодушие.

Гарольд Никольсон был известным английским дипломатом, писателем и политиком. В течение долгих лет он вел дневник и в 1966 году опубликовал книгу «Дневники и письма. 1930-1939» (“Diaries and Letters”). Никольсон был частым гостем в Кливдене и не раз вспоминает о своих визитах к Асторам и свои встречи с леди Астор в палате общин. Он не скрывает своей антипатии к ней, называя леди Нэнси «обаятельной, но необычайно ограниченной женщиной…».

Называя имена многих видных политиков, встречавшихся в Кливдене, Никольсон пишет о леди Нэнси Астор:

«Такого рода люди имеют пагубное влияние. Они приглашают и принимают молодых политиков, создавая атмосферу власти, ответственности и величия, в то время как на деле все это лишь видимость. Так у нас всегда: глупые люди считаются представителями британского [общественного] мнения, тогда как от людей информированных избавляются, как от “интеллектуалов”. Я был бы очень несчастлив, если бы стал миссис Астор».

Гарольд Никольсон был решительным противником политики «умиротворения». Поэтому не удивительно, что в своих воспоминаниях (опубликованных только после его смерти) он высказал столько критических замечаний в адрес Асторов. Что касается Томаса Джонса, то он был явным сторонником «умиротворения» Гитлера, тем не менее в его воспоминаниях тоже вырисовывается подлинный облик «кливденской клики», предстает картина ее политических интриг.

Джонс описывает конец недели, так называемый уик-энд, в Кливдене в мае 1936 года. По приглашению Асторов туда съехалось много видных политических деятелей и даже – для украшения – несколько членов семьи бывшего австрийского императора. Никольсон утверждает, что на приемах бывало «бесчисленное множество родственников и домочадцев Асторов».

«Все мы испытываем чувство подавленности и покорности и не очень-то представляем, что делать дальше, – пишет Джонс. – Чувствуем тут себя ответственными перед премьером и воображаем, что занимаем его позицию или позицию министра иностранных дел. Никогда не разговариваем о внутренних проблемах, а лишь о внешних вопросах – кроме извечной игры в перетасовку кабинета… Большинство высказывается за продолжение переговоров с Гитлером, и только Солтер (противник «умиротворения». – Г.Я.) вспоминает о “переговорах с гангстерами”… Боб Брэнд (шурин Нэнси Астор. – Г.Я.) хочет любой ценой договориться с Гитлером, но не порывая с Францией. У миссис Брэнд (сестра леди Астор. – Г.Я.) есть немецкий врач д-р Герл, который часто навещает ее. Он друг Рудольфа Гесса и постоянно привозит одно и то же сообщение, что Гитлер не желает войны и жаждет мира».

В другом месте Томас Джонс рассказывает, как привез к Асторам фон Риббентропа, который быстро установил с ними дружеские отношения. Из воспоминаний Джонса явствует, что в дни аншлюса Австрии Риббентроп пригласил на завтрак в германское посольство лорда Астора, Томаса Джонса и Томаса Инскипа – еще одного члена кабинета Чемберлена и тоже соглашателя.

Уже после захвата Австрии, в мае 1938 года, леди Астор пригласила в свой салон премьера Чемберлена и нескольких американских корреспондентов, аккредитованных в Лондоне. Разумеется, содержание этой неофициальной беседы сразу же попало на газетные полосы, вызвав мировую сенсацию и став при этом новым поощрением для выдвижения Гитлером очередных притязаний к Чехословакии. Уильям Л. Ширер в своей книге «Возвышение и падение Третьего рейха» следующим образом излагает выводы Чемберлена:

«Как сообщили журналисты, британский премьер сказал, что… это государство не может существовать в его нынешнем виде и что Великобритания в интересах мира высказывается за передачу Судетской области Германии. Немцы заметили, что, несмотря на гневные запросы в палате общин, Чемберлен не опроверг правдивости американских сообщений».

В своей книге «Джентльмены в Мюнхене» Мартин Гилберт и Ричард Готт также пишут об этой встрече в Кливдене, поскольку в течение всего лета 1938 года она была объектом «расследования» в палате общин:

«Леди Астор даже удалось на несколько дней создать впечатление, что Чемберлена вообще не было на завтраке в тот критический день. Однако именно увертки премьера и леди Астор, [их] непрестанные возражения позволили вскрыть правду».

О близких отношениях между премьером Чемберленом и леди Астор свидетельствует, в частности, такой факт, отмеченный многими мемуаристами: именно в ее руки премьер отдал свое известное заявление, что он хочет быть своим собственным министром иностранных дел.

Гилберт и Готт отводят много места сообщениям о встречах в Кливдене, особенно подчеркивая дружеские отношения между Асторами и фон Риббентропом. Они не скрывают своего отвращения к политике «умиротворения», но предостерегают от преувеличения роли «кливденской клики». В их книге мы читаем:

«Много говорилось об уикендах в Кливдене, где гости представляли собой определенную группу. Уикенды были для нее удобным предлогом. Майский доказывает, что клика из Кливдена фактически была “сообщником Гитлера”. А другие, кого считали членами этой группы, вообще отрицали ее существование. Но те и другие, на мой взгляд, впадают в крайность.

Несмотря на общественную позицию лиц, которые обедали там, Кливден только в малой степени несет [груз] ответственности. Там много рассуждали, а некоторые из выступавших надеялись на то, что воздействуют на правящие [круги]. Их успех, если он вообще был, являлся скорее результатом общего стремления богачей, чем вина, выпитого в Кливдене.

Тенденция к умиротворению [Гитлера] была широко распространена. Для ее навязывания не нужны были едва законспирированные светские сборища. В Кливдене наверняка много рассуждали об “умиротворении”, но это была только прелюдия к главному представлению. Если архивы Кливдена когда-либо увидят свет, ими скорее воспользуется романист, нежели историк».

В другом месте Гилберт и Готт пишут:

«Суфлерство группы в Кливдене дало свои плоды. Но замыслы и телеграммы из Кливдена не ввели нового курса во внешнюю политику [Англии]. Они только утвердили умиротворителей в их линии поведения, которая уже была определена».

Оба историка все же полемизируют с послом Майским. Однако, по сути дела, они лишь подтверждают его обвинения по адресу британских соглашателей, среди которых Асторы сыграли такую бесславную роль.

Когда разразилась Вторая мировая война, лорд и леди Астор поспешили отмежеваться от Кливдена и его славы. Дворец и поместье были переданы ими «в дар народу». Но британские законы позволяют владельцам замков и дворцов по-прежнему жить там даже после формального перехода собственности в руки государства. Благодаря этому следующее поколение Асторов смогло вызвать новую сенсацию, связанную с Кливденом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.