Глава 30 Война расширяется

Глава 30

Война расширяется

Черчиллю сообщили о нападении Германии на Россию в восемь утра 22 июня 1941 г. Его первой реакцией было: «Передайте, что я выступлю по радио в девять вечера». В течение дня он, советуясь с коллегами, готовил выступление. Многие считали, что русские быстро потерпят поражение. Сэр Джон Дилл и американский посол Джон Гилберт Уайнант, присутствовавшие в Чекерсе в тот день, полагали, что Россия не продержится и шести недель. Другие, в том числе Иден и сэр Стаффорд Криппс, думали примерно так же. Черчилль выслушал их, после чего резюмировал: «Ставлю обезьяну против мышеловки, что русские будут сражаться, причем успешно, минимум два года».

Премьер-министр предложил ставку 500 против 1 на то, что Россия будет воевать долго: на жаргоне игроков на скачках «обезьяна» означала купюру в 500 фунтов, а «мышеловка» – 1 соверен, золотую монету достоинством в 1 фунт стерлингов. «Я сразу же записал ваши слова, – написал ему Колвилл девять лет спустя, – потому что почувствовал в них смелое пророчество и потому, что ваша позиция так резко отличалась от мнения, высказываемого всеми остальными». А ведь еще накануне Черчилль тоже высказывал мнение, что Россия будет быстро побеждена.

У Черчилля не было сомнения, какой должна быть реакция Британии на нападение немцев на Россию. «Никто более меня не был последовательным противником коммунизма последние двадцать пять лет, – заявил он по радио этим вечером. – И я не откажусь ни от одного своего слова, высказанного по этому поводу. Но все меркнет перед драмой, которая разворачивается ныне. Прошлое с его преступлениями, глупостями и трагедиями испарилось. Гитлер надеется покорить Россию до наступления зимы, а затем бросить все свои силы на Британию прежде, чем смогут вмешаться Соединенные Штаты. Угроза для России – это угроза и для нас, и для Соединенных Штатов, и дело каждого русского, дело всех свободных людей и свободных народов в любой точке земного шара – беззаветно защищать свой дом. Каждый, кто сражается против нацизма, получит нашу поддержку. Из этого следует, что мы окажем России любую возможную помощь».

Черчилль был верен своему слову. 23 июня, чтобы максимально снизить давление на русский фронт, он распорядился усилить бомбардировки немецких объектов в Северной Франции. Эти действия, как сказал советский посол Иван Майский, принесли «удовлетворение» русским. «Черчилль действует с огромной скоростью, чтобы предотвратить любое двоемыслие в правительстве и парламенте», – записал в дневнике капитан Беркли.

27 июня специалисты в Блетчли взломали шифр, которым пользовалась немецкая армия на Восточном фронте. В тот же день Черчилль распорядился, чтобы Сталину предъявили результаты блестящей работы британской военной разведки. Это было сделано таким образом, чтобы не раскрыть и тем самым не подвергнуть риску источник информации. Сведения, переданные Сталину, имели огромное значение для советских военачальников, которые благодаря им смогли в ближайшие месяцы предупреждать некоторые из наиболее опасных действий немцев.

По мере продвижения немецких войск в глубь России Черчилль начал строить планы противодействия двум наиболее вероятным ударам Германии, в случае, если Россия потерпит поражение. Первой опасностью, по его выражению, был «внеочередной штурм» самой Британии. «Я все привожу в повышенную готовность к 1 сентября», – говорил он Роберту Мензесу 29 июля. Другой потенциальной опасностью было возможное продвижение немцев через Кавказ, Турцию, Сирию и Палестину к Суэцкому каналу. Чтобы максимально повысить обороноспособность ближневосточных сил, Черчилль назначил специального государственного министра в Каир и направил туда Гарримана, эмиссара Рузвельта, чтобы определить наиболее удобные способы доставки американской помощи непосредственно в Египет.

30 июня, не упуская из виду возможное поражение России, Черчилль распорядился усилить готовность Британии на случай массированного десанта немецких парашютистов. Он предполагал, что такой десант может составить до четверти миллиона человек. «Каждый, носящий форму, – написал он, – и любой другой, кто пожелает, должен выслеживать их, находить и атаковать». Среди всех военнослужащих, особенно в учебных частях и школах подготовки, необходимо непрестанно внедрять лозунг: «Убить гунна – долг каждого».

В целях отвлечения немецкой авиации с русского фронта 3 июля был совершен первый из серии налетов британских бомбардировщиков на Рурскую область и долину Рейна. На следующий день Черчилль предложил разбомбить русские нефтяные промыслы на Кавказе, чтобы нефть не досталась немцам. Опасность, которой грозило поражение русских, он видел отчетливо и 6 июля предупредил Окенлека: «Если это произойдет, баланс сил в Западной пустыне может вскоре измениться не в вашу пользу, и угроза нападения на Британию отнюдь не уменьшится». В телеграмме Сталину 7 июля он пообещал: «Мы сделаем все, что позволит время, география и наши нарастающие ресурсы, чтобы помочь вам. Накануне было совершено 400 налетов на Северную Францию, и тогда же 250 бомбардировщиков нанесли удар по Германии. Это будет продолжено. Таким образом мы надеемся вынудить Гитлера перевести часть своей авиации на Запад и постепенно снять с вас часть нагрузки». Телеграмма Черчилля заканчивалась словами, уже знакомыми британцам и американцам: «Мы будем сражаться до тех пор, пока не вышибем дух из этих негодяев».

10 июля, предлагая начать совместные действия британского и русского флотов в Арктике, Черчилль говорил коллегам: «Если русские смогут продержаться хотя бы до зимы, выгода, которую мы сможем получить, неизмерима. Досрочное же заключение мира Россией стало бы огромным разочарованием. Пока они держатся, не имеет никакого значения, где проходит линия фронта. Этот народ показал, что достоин поддержки, и мы обязаны идти на жертвы, идти на риск, на некоторые неудобства, что, по моему мнению, поддерживает их дух». Через два дня в Москве было подписано англо-советское соглашение о взаимопомощи в борьбе с Германией и отказе от заключения сепаратного мира.

Налеты немецких бомбардировщиков на Британию продолжались. Продолжались и британские бомбардировки территории Германии. В ночь на 7 июля бомбардировке подвергся Франкфурт, 11 июля – Вильгельмсхафен, 14 июля – Ганновер. Выступая этим вечером, Черчилль заявил: «Мы будем отвечать немцам в той же мере, и даже гораздо жестче по сравнению с тем, что они творят с нами». Его выступление прервали громкие и продолжительные аплодисменты. Через два дня британцы ночью бомбили Гамбург.

19 июля, когда немецкие войска были уже на полпути к Москве, Сталин обратился к Черчиллю с просьбой рассмотреть возможность высадки морского десанта в Норвегии и на севере Франции, чтобы уменьшить давление на восточном фронте. Черчилль изложил оба плана начальникам штабов, но они отвергли их как слишком рискованные. Черчилль не сомневался в правоте своих советников. 20 июля он написал Сталину: «Попытка высадиться с боями на севере Франции вызовет жестокий отпор, а мелкие операции нанесут нам обоим больше вреда, чем пользы. Но все будет сделано для того, чтобы им пришлось снять хотя бы одну часть с вашего фронта. Вы должны помнить, что мы ведем войну в одиночестве уже более года и что, несмотря на наши растущие ресурсы, нам приходится прилагать максимальные усилия как дома, так и на Ближнем Востоке. Битва за Атлантику, от которой зависит наша жизнь, а также движение конвоев под непрекращающимися атаками авиации и подводных лодок до крайнего предела истощают наши военно-морские силы, какими бы значительными они ни были».

Делается все, что можно, заверял Черчилль Сталина. Британские подводные лодки и минные заградители уже идут в Арктику. Эскадрильи истребителей тоже скоро отправятся в путь. Через пять дней Военный кабинет дал согласие передать России 200 истребителей, 60 из которых было выделено из резервов, предоставленных Соединенными Штатами. «Самолеты будут направлены, – объявил Черчилль Сталину, – несмотря на то, что это может серьезно ослабить нашу истребительную авиацию. Британия направит также от трех до четырех миллионов пар обуви, значительные объемы резины, олова, шерсти, тканей, джута и свинца. Там, где нам не хватит своих резервов, мы обратимся за помощью к Соединенным Штатам». Оказание помощи России прибавляло трудностей, а возможность поражения русских порождала новые тревоги. Британский министр-резидент на Ближнем Востоке Оливер Литтлтон 21 июля предупреждал Черчилля, что, «если Россия скоро рухнет», британцы могут быть выдавлены из Египта и будут вынуждены вести оборонительные бои на территории Палестины и даже Сирии.

Последняя неделя июля стала сотой неделей войны. Несмотря на сокращение числа налетов немецких бомбардировщиков, за месяц погибло более пятисот британских граждан. 28 июля поздно вечером Черчилль, диктуя своей секретарше Элизабет Лейтон, заметил: «Мы должны идти вперед и вперед, как лошадь, пока не упадем». Но в начале августа наступило облегчение: в результате невероятных усилий в Блетчли сумели взломать военно-морской шифр немцев. Появилась возможность читать, хотя и с незначительным запозданием, все инструкции немецким подводным лодкам. Таким образом трансатлантические конвои получили возможность уходить от подводных лодок. Если в мае те потопили более 90 торговых судов, то в августе количество сократилось до 30.

2 августа Черчилль спросил у Окенлека, специально вызванного им в Чекерс, возможно ли в сентябре или октябре провести новую наступательную операцию на Ближнем Востоке. Командующий объяснил, что необходимое для этого двукратное превосходство сил в регионе может быть обеспечено не раньше ноября. Черчилль согласился с его аргументами. 3 августа, впервые после падения Франции, премьер-министр отправился за пределы Британии. В шотландском порту он поднялся на борт «Принца Уэльского». «Сегодня двадцать семь лет с того дня, как гунны развязали Первую мировую войну, – телеграфировал он Рузвельту с борта корабля 4 августа. – На этот раз мы должны справиться лучше».

Пунктом назначения Черчилля был Ньюфаундленд, целью путешествия – встреча с Рузвельтом. 7 августа Клементина писала мужу, который еще был на борту корабля: «Очень надеюсь, мой дорогой, что эта важная поездка, помимо того что придаст решительность американцам, освежит тебя и даст возможность отдохнуть».

Через два дня Черчилль сошел с «Принца Уэльского», чтобы встретиться с Рузвельтом на борту тяжелого крейсера «Огаста». На следующий день Рузвельт посетил богослужение на «Принце Уэльском». Днем для британцев устроили небольшую экскурсию по берегу. Полковник Джейкоб записал в дневнике: «Мы поднимались на скалы, и премьер-министр, как школьник, спихивал вниз большие булыжники». 11 августа начались переговоры между президентом и премьер-министром при участии дипломатов и начальников штабов.

Соединенные Штаты дали пять важных обещаний. Они в «гигантском масштабе» окажут помощь России, координируя эту помощь с Британией; они выделят значительно больше грузовых судов для перевозки бомбардировщиков и танков через Атлантику в Британию; они обеспечат сопровождение из пяти эсминцев и крейсера или иного крупного корабля всем североатлантическим конвоям, идущим в Британию; американские летчики перегонят бомбардировщики в Британию и Западную Африку, многие из которых останутся в качестве инструкторов; и они будут осуществлять морское патрулирование на востоке вплоть до Исландии. Состоялось подписание еще двух важных соглашений. «Страны будут уважать права всех народов выбирать себе форму правления» – этот документ позже стали называть Атлантической хартией. Сформулирована настоятельная просьба к Японии вывести свои войска из Французского Индокитая и прекратить агрессию в юго-западной части Тихого океана.

Черчилль подготовил специальное предупреждение, которое должно было быть направлено Японии: «В случае продолжения агрессивных действий правительство Соединенных Штатов будет вынуждено принять контрмеры, даже если это может привести к войне между Соединенными Штатами и Японией». На встрече Рузвельт с этим согласился, но по возвращении в Вашингтон все же решил войной не угрожать.

Результаты переговоров в определенной степени разочаровали членов британской делегации. «Самое печальное», – сказали они Черчиллю, это сокращение поставок Британии тяжелых бомбардировщиков, обусловленное трудностями производства и прочим дефицитом. Кроме того, записал в дневнике один из членов делегации полковник Джейкоб, «ни один из американских армейских офицеров не выразил ни малейшей заинтересованности в участии в войне на нашей стороне». Зато присутствовавшие американские военные моряки, как рассказал Черчилль по возвращении Военному кабинету, «не скрывали своего стремления вступить в войну». Но еще более важно, отметил он, что ему удалось «установить теплые личные отношения с нашим великим другом». Этот «друг» пошел и дальше: Черчиллю было обещано, что американскому сопровождению конвоев будет приказано атаковать любую немецкую подводную лодку, которая обнаружит себя, даже если это произойдет в 200 или 300 милях от конвоя. Рузвельт даже дал понять, сообщил Черчилль, «что будет искать малейшей возможности, чтобы оправдать враждебные действия».

В то время как Черчилль пересекал Атлантику, чтобы встретиться с Рузвельтом, Гитлер прилетел в Борисов, расположенный посередине между его штаб-квартирой в Восточной Пруссии и Москвой, желая проинспектировать свои победоносные войска и понять: может ли Россия быть повержена, пока Соединенные Штаты сохраняют нейтралитет? Стенограммы Военного кабинета от 25 августа отразили опасения и сомнения Черчилля: «Осознает ли президент риск, которому подвергаются Соединенные Штаты, придерживаясь нейтралитета? Кроме того, если Россия будет разгромлена, существует огромная опасность, что война может повернуться исключительно против нас. Несомненно, мы можем продолжать борьбу, но в таком случае навязать нашу волю нацистской Германии будет гораздо труднее».

Вернувшись со встречи в Ньюфаундленде, Рузвельт поспешил заверить американский народ, что Соединенные Штаты не стали ближе к войне. «Должен сказать вам, – телеграфировал Черчилль Гопкинсу, – что в кабинете и других информированных кругах царит разочарование по поводу многочисленных заверений президента о неучастии, неприближении к войне и пр.». Рэндольфу, который все еще был в Каире, он написал 29 августа: «Все тут в полном недоумении и тупике. Непонятно, как заставить Соединенные Штаты смело включиться в войну». 30 августа гостям в Чекерсе Черчилль говорил, что без объявления войны Соединенными Штатами «мы, конечно, не потерпим поражения, но война может продлиться еще четыре-пять лет, что нанесет тяжелейший урон культуре и цивилизации. Если Америка выступит сейчас, война может закончиться в 1943 г. Но уже в марте может быть слишком поздно».

Черчилль проявил собственную инициативу. В конце августа для обеспечения безопасного маршрута поставок американской помощи России британские и советские войска вошли в Персию. Россия оккупировала север страны, включая столицу Тегеран, британцы – южную половину, в том числе нефтяные месторождения, которые Черчилль приобрел для Британии в 1914 г. Но оставалось неясным, не запоздала ли эта операция. К 1 сентября немецкие войска были уже в 300 километрах от Москвы. В послании Сталину 6 сентября Черчилль пообещал отправить половину запрошенных Россией самолетов и танков собственного производства, а вторую половину постараться добыть в Соединенных Штатах. А пока, писал он, «мы будем молотить Германию с воздуха с нарастающей жестокостью, сохранять моря свободными, а себя – живыми».

Одна фраза в послании Черчилля могла показаться стремлением выдать желаемое за действительное или просто моральной поддержкой. «Информация, которой я обладаю, – написал он, – создает у меня впечатление, что кульминационный момент немецкого нашествия уже миновал и что наступающая зима даст вашим героическим армиям возможность перевести дух». Черчилль добавил, что это его «личное мнение». Но это было не так: его «личное мнение» основывалось на тщательном изучении радиоперехватов переговоров между Берлином и Восточным фронтом. Из переговоров было видно, что военно-воздушные силы немцев испытывают серьезные трудности по части снабжения и обслуживания, что Германию тревожит упорное сопротивление русских, что победу до наступления зимы одержать не удастся.

6 сентября, отправив телеграмму Сталину, Черчилль посетил Блетчли и поблагодарил сотрудников за их огромный вклад в дело войны. Через шесть недель, узнав, что нехватка машинисток задерживает исполнение работ, он направил записку: «Считать все их пожелания высшим приоритетом и сообщать мне лично, что сделано». Черчилль назвал сотрудников Блетчли «курами, которые несут золотые яйца и никогда не кудахчут». В переписке с Рузвельтом и другими он говорил о десятках тысяч дешифрованных ими сообщений, называя это «информацией», полученной от «Бонифация» – якобы некоего сверхсекретного британского агента в Европе.

Выяснив, что немцы уже далеко не так уверены в разгроме русских до наступления зимы, когда условия ведения войны станут значительно тяжелее, Черчилль активизировал усилия по оказанию в кратчайшие сроки максимально возможной помощи России. Начиная с 20 сентября в Россию еженедельно отправляли все выпущенные за это время британские танки.

На следующий день Черчилль получил известие от Рузвельта, что в ближайшие девять месяцев Соединенные Штаты поставят в Британию как минимум 6000 танков. «Ваша вдохновляющая телеграмма насчет танков, – ответил он, – пришла в тот момент, когда мы с грустью размышляли о том, как еще поддержать Россию. Перспектива удвоения предыдущих поставок всех весьма ободрила. Если Германия не одолеет Россию до наступления зимы, вторжение в Британию, которого опасались больше всего, в этом году окажется невозможным».

Датой максимальной готовности Британии к отражению врага было назначено 1 сентября. После этого срока прошло уже три недели, и Черчилль предложил, если Сталин попросит, направить значительные военные силы под командованием Уэвелла на Кавказ, чтобы помочь русским предотвратить попытку немцев захватить нефтяные промыслы Каспия. Однако перехваченные в последнюю неделю сентября секретные сообщения немцев показали, что их главной целью к этой зиме является не Кавказ, а Москва. В первые четыре октябрьских дня Черчилль распорядился направить Сталину девять предупреждений. В них, на основании дешифровки приказов немецкого командования, сообщались детальные подробности о дислокации немецких войск и их намерениях. У Сталина не было возможности получать подобную информацию из других источников.

2 октября, прочитав очередные немецкие радиограммы, представляющие подробности о сосредоточении немецких армейских частей и авиации на московском направлении, Черчилль написал полковнику Мензису, руководителю британской разведки и контрразведки: «Вы предупреждаете о продолжении концентрации войск? Представьте мне пять последних сообщений по этой теме». Тогда же в Лондоне Клементина начала кампанию «Помощь России», в ходе которой за первые двенадцать дней было собрано большое количество медикаментов, в том числе миллион доз фенацетина – на то время самого эффективного обезболивающего. В Москве Бивербрук и Гарриман обсуждали условия поставки усиленной военной помощи на ближайшие девять месяцев: 1800 британских истребителей, 900 американских истребителей и 900 американских бомбардировщиков, а также морских артиллерийских орудий, приборов обнаружения подводных лодок, зенитных пушек и бронемашин. Каждый месяц планировалось поставлять более миллиона метров армейской ткани. Для доставки всего этого в Россию собирались использовать не только трансперсидский маршрут, но и более короткий, хотя и гораздо более опасный арктический.

«Мы намерены организовать непрерывный цикл конвоев каждые десять дней», – сообщил Черчилль Сталину 4 октября. Первый из этих конвоев с двадцатью тяжелыми танками и 193 истребителями должен был прибыть в Архангельск 12 октября. Он пришел вовремя. Через восемь дней, когда немецкие войска находились уже в ста километрах от Москвы, с одобрения Черчилля было дано указание обеспечивать каждый танк, отправляемый в Россию, трехмесячным боезапасом, «каких бы жертв от нас это ни потребовало».

Чтобы помочь России и увидеть британские войска в действии, Черчилль выступил с предложением о проведении двух больших операций – одной в Норвегии как можно раньше, другой – на Сицилии, в случае долгожданного успеха будущего наступления Окенлека в Западной пустыне, намеченного на середину ноября. Начальники штабов воспротивились проведению обеих операций. 27 октября, когда был отвергнут план по Сицилии, дипломат сэр Александр Кадоган отметил в дневнике: «Бедняга Уинстон крайне расстроен». Через четыре дня Черчилль написал Рэндольфу: «Адмиралы, генералы и маршалы авиации действуют под впечатляющим лозунгом «Безопасность превыше всего». О себе он написал так: «Приходится сдерживать мою природную воинственность и наступать на горло собственной песне. Отвратительно!»

Раздумывая, кто мог бы помогать ему в подготовке максимально активных действий, Черчилль 16 ноября предложил генералу Алану Бруку стать преемником генерала Дилла на посту начальника Генерального штаба и представителем армии в Комитете начальников штабов. Брук согласился. Сорок пять лет назад его брат Виктор был одним из близких фронтовых друзей Черчилля. Виктор погиб в 1914 г. при отступлении из Монса. Его брат Рональд был с Черчиллем в Ледисмите в 1900 г., когда была снята осада города. Рональд скоропостижно скончался в 1925 г. Теперь третьему брату суждено было стать компаньоном, советником и коллегой Черчилля на ближайшие три с половиной года, в течение которых они сообща несли тяжелую ответственность и плодотворно сотрудничали. «Я не ожидаю, что вы будете благодарны или чрезмерно обрадованы трудным и беспокойным делом, которое я предлагаю вам, – написал Черчилль Бруку 18 ноября, – но чувствую, что моя давняя дружба с Ронни и Виктором, товарищами некоего веселого субалтерна по предыдущим войнам, создает между нами личные отношения, на которых будет строиться совместная работа».

Этим же утром Окенлек в Западной пустыне начал наступление на армию Роммеля. К вечеру он продвинулся на 80 километров навстречу британским частям в осажденном Тобруке. Перехваченные сообщения Роммеля говорили о серьезной нехватке у последнего топлива и танков. Черчилль не только сам читал расшифровки, поступающие из Блетчли, но и распорядился, чтобы их обзоры секретным шифром ежедневно переправлялись Окенлеку. Это позволило Окенлеку активизировать наступление, даже когда его собственные ресурсы существенно истощились. На пятый день боев из перехваченных немецких сообщений стало известно, что на помощь Роммелю вышли два танкера с авиационным топливом. Через сутки оба были потоплены, и 29 ноября войска Окенлека подошли к Тобруку. Осада была снята. В тот же день в низовье Дона русские войска перешли в наступление, вынудив немцев отступать вдоль берега Азовского моря. Ни о каком прорыве немцев на Кавказ этой зимой уже не могло быть и речи. Южный фронт русских устоял.

На следующий день Черчиллю исполнилось шестьдесят семь лет. Среди ста с лишним телеграмм и писем было поздравление и от Сталина. Через четыре дня, после того как стабилизировался фронт в Западной пустыне, Черчилль озаботился отправкой трех дивизий, общей численностью в 12 000 человек, на южный фронт русских. Комитет обороны, однако, не пожелал выводить никакие части из Западной пустыни, предпочитая продолжать наступательные операции там. Черчиллю пришлось согласиться с их коллективным мнением, которое поддержал и Военный кабинет. «Сейчас самое главное, – телеграфировал он Окенлеку 4 декабря, – вышибить дух из Роммеля и компании».

Однако эта неделя принесла плохую новость из Средиземноморья: затонули два корабля, причем на одном погибло более 500 моряков, на втором из экипажа в 700 человек в живых остался только один. Потеря последнего была особенно тяжелой: он подорвался на мине как раз тогда, когда должен был выйти на перехват чрезвычайно важного для армии Роммеля конвоя. Получив подкрепление, тот смог избежать дальнейшего отступления. К тому же 5 декабря Черчиллю стало известно, что один авиационный корпус немцев получил приказ перебазироваться из России в Средиземноморье, чтобы обеспечить Роммелю дополнительную поддержку с воздуха, которой он настойчиво добивался. Таким образом боевые действия Британии в Западной пустыне вынудили немцев отвлечь значительные силы с Востока.

Ободряющие новости из России контрастировали с возникшими опасениями относительно Японии. Предполагалось, что она планирует начать военные действия на Дальнем Востоке. Британские, голландские и сиамские территории находились в пределах достижимости японской авиации и флота. 30 ноября Черчилль обратился к Рузвельту с просьбой «предотвратить расширение войны». Следовало, по его мнению, предупредить Японию, что любая ее агрессия может привести к тому, что Америка объявит войну. В ответе Рузвельт пояснил, что согласно конституции он не может давать гарантии другим государствам, но призвал Черчилля от имени Британии дать гарантии Сиаму. Он сообщил, что гарантия будет полностью поддержана Соединенными Штатами, хотя не уточнил, в чем будет заключаться эта поддержка. 2 декабря Черчилль на заседании Военного кабинета заявил, что политика Британии должна заключаться в том, чтобы «не рваться вперед, опережая Соединенные Штаты».

Ни Лондон, ни Вашингтон не сделали никаких публичных заявлений о поддержке Сиама. Но утром 7 декабря в Чекерсе Черчилль согласился, что, в случае приближения японцев к Сиаму, уже представлявшегося вполне вероятным, британские ВВС совместно с военно-морским флотом атакуют транспорты с войсками. Чуть позже ему стало известно, что Рузвельт в трехдневный срок, до 10 декабря, намерен заявить, что если Япония нападет на британские, голландские или сиамские территории, Соединенные Штаты будут «однозначно расценивать это как враждебный акт по отношению к Америке». «Огромное облегчение, – телеграфировал Черчилль Окенлеку. – Меня давно страшила перспектива вступления в войну с Японией прежде Соединенных Штатов».

Еще за шесть недель до этого Военный кабинет Британии пришел к выводу, что только присутствие сильного американского флота на Гавайях способно удержать японцев от серьезных действий в Сиамском заливе. Тем не менее, зная, что значительные силы японцев готовы перейти к активным действиям, Черчилль после полудня телеграфировал премьер-министру Сиама: «В ближайшее время не исключена возможность нападения японцев на вашу территорию. В таком случае – защищайтесь. Сохранение независимости и суверенитета Сиама в интересах Британии, и мы будем рассматривать нападение на вас как нападение на нас самих».

Вечером за ужином в Чекерсе гостями Черчилля были Гарриман и Гилберт Уайнант, американский посол в Британии, а в это же время японская авиация атаковала американский флот в Перл-Харборе. В течение полутора часов авиация буквально утюжила верфи торпедами и бомбами и оставила после себя четыре уничтоженных линкора и 2000 убитых американцев. В девять часов вечера по британскому времени Черчилль включил небольшой радиоприемник послушать новости. Они начались с сообщений с русского и ливийского фронтов. Затем, как он вспоминал позже, прозвучало несколько фраз «насчет нападения японцев на американские корабли на Гавайях, а также на британские корабли в Голландской Ост-Индии».

За этим последовал звонок Рузвельту. «Господин президент, – спросил Черчилль, – что там с Японией?». – «Они атаковали Перл-Харбор, – ответил Рузвельт. – Теперь мы вместе».

Вскоре из Адмиралтейства в Чекерс поступила информация, что японцы пытаются высадиться в Малайе. Враг одновременно атаковал и Британию, и Соединенные Штаты. Помимо этого существовала вероятность, что в этот же день произойдет нападение на Голландскую Ост-Индию и Сиам. «Враг атакует с дерзостью, которая не может быть обусловлена ничем иным, кроме как безрассудством, – говорил Черчилль в палате общин 8 декабря, – либо убежденностью в своих силах». В этот же день конгресс Соединенных Штатов проголосовал за объявление войны Японии. «Сегодня все мы в одной лодке, и она не может и не должна потонуть никогда», – телеграфировал Рузвельт Черчиллю, как только стали известны результаты голосования.

Опасаясь, что война на Тихом океане может привести к уменьшению американской помощи Британии и к некоторому свертыванию участия Америки в атлантических конвоях, 8 декабря Черчилль решил отправиться в Соединенные Штаты. «Британия должна позаботиться, – сказал он королю, – чтобы наша доля военного снаряжения и прочей помощи, которую мы получаем от Америки, сильно не пострадала, что, как я опасаюсь, неизбежно». Но Рузвельт как минимум месяц не имел возможности встретиться с ним, и визит пришлось отложить. Разочарованный Черчилль написал Рузвельту: «Никогда не был более уверен в нашей победе, но только согласованными действиями мы можем достичь ее».

После выхода из строя такого количества американских кораблей в Перл-Харборе англо-американское военное превосходство на Дальнем Востоке растаяло. Даже с учетом недавнего прихода в Сингапур британских линкоров «Принц Уэльский» и «Рипалс», направленных туда Черчиллем еще до Перл-Харбора в надежде удержать японцев от агрессии, баланс военно-морских сил изменился от соотношения 11 к 10 в пользу англо-американцев до 10 к 4 в пользу японцев. Вечером 9 декабря Черчилль со своими советниками обсуждал, что могут сделать два британских линкора, ставшие существенной частью военно-морских сил союзников. Черчилль сделал два предложения: они могут либо «затеряться в океанских просторах, представляя собой блуждающую угрозу и ведя себя как дикие слоны», либо присоединиться к американскому флоту в Перл-Харборе.

К окончательному решению не пришли, сочтя, что «утро вечера мудренее». Утром, однако, стало известно, что два линкора сами выбрали свою судьбу, решив перехватить японские войска, которые, как сообщалось, намеревались высадиться на побережье Малайи. Сообщение оказалось ложным, а оба корабля оказались на маршруте возвращающихся после нападения на Сингапур японских бомбардировщиков-торпедоносцев. В Лондоне наступило утро 10 декабря. Черчилль, еще лежа в постели, работал с документами, когда у кровати зазвонил телефон. Звонил Дадли Паунд. Черчилль позже вспоминал: «Его голос звучал странно. Он словно кашлял и захлебывался, и поначалу я его не очень хорошо слышал. «Премьер-министр, должен сообщить вам, что японцы потопили «Принц Уэльский» и «Рипалс» – мы полагаем, самолетами. Том Филлипс утонул». «Вы уверены?» – спросил я. – «Никаких сомнений». После этого я положил телефонную трубку. Слава богу, никого рядом не было. За всю войну я не получал столь сильного удара».

Черчилль был не один, в комнате находилась еще Кэтлин Хилл. «Я молча и незаметно сидела в углу, – позже вспоминала она. – Если он расстраивался, я старалась быть невидимой. Когда те два корабля погибли, я была у него. Это был ужасный момент. «Бедняга Том Филлипс», – только и произнес он».

Потеря «Принца Уэльского» и «Рипалса» стала тяжелым ударом для Британии. Погибло 600 офицеров и матросов, и дальневосточные воды оказались открыты все более усиливавшемуся превосходству Японии на море. Но удар от этой потери частично был компенсирован на следующий день, когда Италия, а вслед за ней и Германия без всяких провокаций объявили войну Соединенным Штатам. Рузвельт, поглощенный войной на Тихом океане, не строил планов войны с Гитлером, как и в первые дни после Перл-Харбора. Теперь сам Гитлер привел Германию к войне с Соединенными Штатами. Отныне можно было не опасаться, что основные усилия американцев будут направлены против Японии и Британия лишится поступлений значительного количества военных ресурсов из США.

В результате самонадеянного заявления Гитлера Америка после двух с половиной лет нейтралитета внезапно стала воюющей стороной в Европе. «Испытываю огромное облегчение от поворота в развитии событий», – телеграфировал Черчилль Рузвельту 11 декабря. Идену, который направлялся в Москву, он сообщил: «Подключение к войне Соединенных Штатов все меняет, и наше терпение со временем безусловно приведет к победе».

Америка оказалась в состоянии войны с Германией и Италией, и Рузвельт согласился как можно скорее встретиться с Черчиллем. 12 декабря Черчилль ночным поездом отправился из Лондона в Клайд, где поднялся на борт линкора «Герцог Йоркский» для путешествия через Атлантику. На борту он каждый день узнавал об успехах контрнаступления русских под Ленинградом, Москвой и на Азовском море. «Невозможно передать чувство облегчения, с которым я каждый день слышу о замечательных победах на русском фронте, – телеграфировал он Сталину 15 декабря. – Никогда не был так уверен в окончательном исходе войны». Облегчение Черчилля объяснялось пониманием, что Гитлер увяз в России, его армии сражаются далеко на востоке в тяжелейших зимних условиях, несут огромные потери, и поэтому любые планы вторжения в Британию в 1942 г. он будет вынужден отложить.

Во время штормового плавания Черчилля на Запад японские силы атаковали Гонконг. «Следует ждать тяжелых потерь в этой войне с Японией, – написал он Клементине 21 декабря, – и нет смысла критикам вопрошать «Почему мы оказались не готовы?», когда сейчас задействовано все, что у нас есть. Вступление Соединенных Штатов в войну во много раз перевешивает все потери, которые происходят на Дальнем Востоке. Тем не менее эти потери очень болезненны, и их будет крайне трудно восполнить». Начальникам штабов, которые сопровождали его в плавании, Черчилль с горечью заметил: «Американцы с гораздо большей вероятностью будут готовы к высадке в Европе в 1944 г., нежели в 1943 г. По нашим расчетам, вероятность этого составляет 10 к 1». Что касается ночных налетов британских бомбардировщиков, которые начальники штабов рассматривали как один из основных способов поставить Германию на колени, Черчилль полагал, что они не будут иметь решающего значения. «Ход событий, – говорил он, – заставит нас выработать гораздо более сложную стратегию».

22 декабря, после десятидневного плавания, Черчилль оказался в Хэмптон-Роуд, откуда самолетом перебрался в Вашингтон. «Президент ждал в своей машине, – позже вспоминал он. – Я с удовольствием пожал его крепкую руку». В течение трех недель Черчилль был гостем Рузвельта в Белом доме. Переговоры начались в первый же день. Было заключено соглашение по разработке плана совместной высадки англо-американских войск во Французской Северной Африке – «по приглашению или без оного» от вишистов. В этот же день британские начальники штабов и их американские коллеги под сильным нажимом Паунда, Брука и Портала и к огромному облегчению Черчилля пришли к общему решению. Отныне основным театром военных действий решено было считать Евроатлантический, а ключом к победе по-прежнему Германию: поражение Германии должно предшествовать поражению Японии.

22 декабря, пока продолжались переговоры Черчилля с Рузвельтом, японские войска высадились на Филиппинах и стали теснить там американцев. Еще через три дня, после семидневной обороны, сложили оружие британские, канадские и индийские защитники Гонконга. Черчилль и Рузвельт продолжали строить стратегические планы совместных боевых действий. Американские бомбардировщики будут действовать против Германии с баз Соединенного Королевства. Американские войска разместятся в Северной Ирландии, освободив тем самым британские войска для действий на Ближнем Востоке. Если Филиппины падут, американские войска будут переведены в Сингапур. Существенные вооруженные силы США будут направлены для обороны Австралии. 26 декабря, после одобрения и принятия всех этих решений, Черчилль обратился к обеим палатам конгресса. «Не могу не думать, – между прочим сказал он, – что, если бы мой отец был американцем, а мать британкой, а не наоборот, я сегодня мог бы вполне быть среди вас».

Днем Черчилль с Рузвельтом обсуждали проблемы морских перевозок, которые усложнились в результате принятых ими решений. Вечером Черчилль сказал своим начальникам штабов, что размышляет над соглашением, согласно которому общее руководство военными действиями на Тихом океане будет осуществляться из Вашингтона, а действия в Атлантике, Европе и Северной Африке – из Лондона. Когда Черчилль ложился спать в своих апартаментах в Белом доме, ему было так жарко, что он решил открыть окно в спальне. «Оно оказалось очень тугим, – рассказывал он наутро своему врачу Чарльзу Уилсону. – Мне пришлось приложить значительные усилия, и я сразу почувствовал, что задыхаюсь. Возникла тупая боль в области сердца, она распространилась в левую руку».

У Черчилля произошел легкий сердечный приступ. «Классическое лечение, – записал в дневнике Уилсон, будущий лорд Моран, – требует постельного режима как минимум на шесть недель. Это стало бы известно всему миру, а американские газеты обязательно расписали бы, что премьер-министр – инвалид с больным сердцем и неопределенным будущим». Врач решил скрыть информацию от всех, в том числе и от пациента. «У вас немного слабое кровообращение, – сказал он ему. – Ничего серьезного. Вам требуется покой, но не лежачее состояние. Просто некоторое время лучше не делать лишних усилий».

Конференция продолжилась. Утром 27 декабря Черчилль обсуждал с генералом Маршаллом, начальником штаба армии США, вопрос о главнокомандующем союзными войсками на Дальнем Востоке. Маршалл высказался в пользу Уэвелла. Вечером Черчилль обсудил этот же вопрос со своими начальниками штабов. Они согласились, что этот пост получит Уэвелл, а его заместителем станет американец. «Действия американцев, – телеграфировал Черчилль Военному кабинету, – продемонстрировали широкий подход и отсутствие эгоизма». Но один из членов британской команды переговорщиков в частном разговоре сообщил Черчиллю: «Американцы порой крайне резко винят нас в неблагополучном развитии ситуации».

Несмотря на плохое самочувствие, Черчилль из Вашингтона поездом отправился в Оттаву, где 30 декабря выступил в канадском парламенте. Вспомнив высказывание Вейгана в 1940 г., что Британии свернут шею, как цыпленку, он заметил, к удовольствию слушателей: «Тот еще цыпленок!» А когда смех стих, добавил: «Та еще шея!»

Вернувшись поездом в Вашингтон, Черчилль согласился на то, чтобы в первый день нового, 1942 г. подготовленная Рузвельтом декларация была опубликована от имени «объединенных наций» – двадцати шести стран, либо ведущих войну против Германии и Японии, либо находящихся под немецкой или японской оккупацией. В ней выражалась решимость добиться полной и окончательной победы над Германией и Японией. «Декларациями войны не выигрывают, – позже написал Черчилль, – но они объясняют, кто мы есть и за что мы боремся».

На следующий день Черчилль и Рузвельт вместе председательствовали на встрече, где определялись масштабы американского военного производства на 1942 и 1943 гг. 5 января Черчилль улетел из Вашингтона во Флориду, чтобы отдохнуть и восстановить силы. На третий день он телеграфировал в Военный кабинет: «Отдыхаю на юге по совету Чарльза Уилсона после весьма напряженного периода».

Черчилль провел во Флориде пять дней. Он купался в теплом море и диктовал записки о военной политике, в том числе свое возражение на требование Сталина о присоединении Прибалтийских стран к Советскому Союзу после окончания войны. По возвращении в Вашингтон он с Рузвельтом договорился о том, что каждая страна подготовит девяностотысячный контингент войск для высадки во Французской Северной Африке и что в случае движения японцев к Австралии Рузвельт направит 50 000 американских солдат для ее обороны. Два лидера также создали несколько комитетов: Объединенный комитет начальников штабов для определения широкой программы действий, основанной на стратегической политике; Объединенный комитет по сырьевым материалам для создания общего фонда военного снаряжения и Объединенный комитет по регулированию судоходства, основанный на постулате, что ресурсы обеих стран и в дальнейшем будут составлять общий фонд.

Конференция завершилась 12 января. На прощание Рузвельт сказал Черчиллю: «Верьте мне до последнего вздоха». Когда через две недели Черчилль поздравлял президента с шестидесятилетием, Рузвельт ответил: «Очень приятно оказаться с вами в одном десятилетии». Их союзник Сталин тоже оказался в этом десятилетии; он недавно отметил свой шестьдесят второй день рождения.

14 января Черчилль самолетом отправился из Вашингтона на Бермуды. Во время четырехчасового перелета он двадцать минут сам управлял машиной. Тогда, как позже записал летчик, «премьер-министр спросил, можно ли ему выполнить несколько поворотов с креном, и выполнил их очень успешно». С Бермуд он планировал отправиться в Британию морем, но из-за ухудшения ситуации в Малайе было решено продолжить маршрут по воздуху. За восемнадцать часов предстояло преодолеть 3365 миль. Когда самолет приближался к месту назначения, оказалось, что он немного сбился с курса и очутился в пяти-шести минутах летного времени от немецких зенитных батарей в Бресте. «Мы немедленно поворачиваем на север», – сказали Черчиллю, как только ошибка была обнаружена. Когда самолет приближался к Плимуту, британский радар зафиксировал «вражеский бомбардировщик», летящий из Бреста. Шесть истребителей были подняты в воздух с приказом сбить его. Эта ошибка тоже была обнаружена вовремя, и самолет благополучно приземлился.

Черчилль отсутствовал более месяца, а через два дня после возвращения впервые узнал от Уэвелла, что на северной, обращенной к материку стороне острова Сингапур не проводилось никаких серьезных работ по укреплению обороны. Все основные оборонительные укрепления были размещены таким образом, чтобы отражать возможное нападение с моря, между тем как японцы продвигались по суше, приближаясь к острову с севера. Тем не менее Черчилль решил, что им следует оказать решительное сопротивление. «Все мужское население, – объявил он начальникам штабов 19 января, – должно быть задействовано на строительстве земляных укреплений. Сам город Сингапур нужно превратить в крепость, которую следует защищать насмерть. Ни о какой сдаче не может быть речи».

Однако Уэвелл больше не находился в распоряжении Британии. В результате заключенных в Вашингтоне соглашений его деятельность как командующего перешла под контроль Соединенных Штатов. Черчилль мог отправлять ему лишь «предложения». Это он объяснил Уэвеллу в телеграмме от 20 января и добавил: «Я дал совершенно ясно понять: я ожидаю, что будет защищаться каждый дюйм, что все снаряжение и все оборонительные сооружения должны быть взорваны в клочья, чтобы не достаться врагу, и что вопрос о сдаче может подниматься только после продолжительных боев среди руин города Сингапур».

27 января в палате общин Черчилль потребовал провести вотум доверия правительству, потому что, как он сказал парламентариям, «дела идут плохо, а дальше будет еще хуже». Дебаты длились три дня; на третий день он сказал в палате: «Я ни в коей мере не преуменьшаю опасность и возможные неудачи. Но в то же время заявляю, что уверен – и в данный момент как никогда раньше, – что мы положим конец этой войне таким образом, который соответствует интересам нашей страны и будущему всего мира». Черчилль получил доверие 464 голосами против одного.

Во время голосования объявили, что японцы в 30 километрах от Сингапура. «Худшее началось», – таковы были слова Черчилля. Через четыре дня после того, как он произнес их, командование немецкого подводного флота в целях усиления внутренней безопасности изменило код шифровальной машины, и британская разведка снова потеряла возможность читать зашифрованные сообщения. Так продолжалось до конца года. Когда в момент самого бедственного положения в Сингапуре Черчилль узнал об утрате этой драгоценной возможности, он смог поделиться этой обескураживающей новостью только с ближайшим кругом коллег. Но никто из них не знал, что именно теперь немецкая разведка взломала британский шифр, которым передавалось большинство сигналов от североатлантических конвоев. Битва за Атлантику, которая предыдущей осенью, после громадных потерь и трудностей, казалось, была уже выиграна Британией, вновь стала непредсказуемой.

5 февраля по мере продвижения японских войск к Сингапуру под сомнением оказалась способность к сопротивлению даже Бирмы. В поисках новых альянсов и договоренностей Черчилль выдвинул идею слетать в Индию, встретиться с лидером китайских националистов Чан Кайши и постараться выработать англо-китайскую стратегию действий на севере Бирмы, а также предложить Индии провести ассамблею по обсуждению новой конституции с перспективой полной независимости страны после войны. «Какое сильное решение и насколько силён сам старик!» – записал секретарь Идена Оливер Харви. Эпизод в Вашингтоне вынудил личного врача Черчилля попытаться отговорить его от такого рода поездки. «Если бы не его сердце, – сказал Иден Харви, – не возникло бы и вопроса, что ехать должен именно он». Впрочем, не болезнь, а ощущение, что он должен находиться в Британии, когда падет Сингапур, убедило Черчилля отказаться от этой поездки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.