Из книги Л.Д. Троцкого «Дневники и письма»

Из книги Л.Д. Троцкого «Дневники и письма»

16 [мая 1935 г.]

У нас невеселые дни. Н. нездорова – t. 38°, – видимо, простуда, но, может быть, с ней связана и малярия. Каждый раз, когда Н. нездорова, я по-новому чувствую, какое место она занимает в моей жизни. Она переносит всякие страдания, физические и нравственные, молча, тихо, про себя. Сейчас она томится больше моим нездоровьем, чем своим собственным. «Только бы ты поправился, – сказала она мне сегодня, лежа в постели, – больше мне ничего не надо». Она редко говорит такие слова. И она сказала их так просто, ровно, тихо и в то же время из такой глубины, что у меня вся душа перевернулась….

Мое состояние неутешительно. Приступы болезни становятся чаще, симптомы острее, сопротивляемость организма явно понижается. Конечно, кривая может еще дать временный изгиб вверх. Но в общем у меня такое чувство, что близится ликвидация.

Вот уж недели две, как я почти не пишу: трудно. Читаю газеты, французские] романы, книжку Wittels’a о Freud’e (плохая книжка завистливого ученика) и пр. Сегодня писал немного о взаимоотношении между физиологическим детерминизмом мозговых процессов и «автономностью» мысли, подчиняющейся законам логики. Мои философские интересы за последние годы возрастают, но, увы, познания слишком недостаточны и слишком мало остается времени для большой и серьезной работы…

Надо поить Н. чаем…

23 мая [1935 г.]

Вот уже много дней, как мы с Н. хворали. Затяжной грипп. Лежим то по очереди, то одновременно. Май холодный, неприветливый… Из Парижа пять дней т[ому] назад получили тяжелую весть: такси наскочило на авто, в котором находилась Жанна, и серьезно ранило ее, так что ее в беспамятстве перенесли в больницу: глубокая рана в голове, сломано ребро…

25 мая [1935 г.] Сегодня пришло письмо от Левы. Написано оно, как всегда, условным языком. Это значит, что норвежское правительство дало визу и что нужно готовиться к отъезду. «Crux» это я. «Праздник вечного новоселья», как говорил старик-рабочий в Алма-Ате.

1 июня [1935 г.] Дни тянутся тягостной чередой. Три дня тому назад получили письмо от сына [153] : Сережа сидит в тюрьме, теперь это уже не догадка, почти достоверная, а прямое сообщение из Москвы… Он был арестован, очевидно, около того времени, когда прекратилась переписка, т. е. в конце декабря – начале января [154] . С этого времени прошло уже почти полгода… Бедный мальчик… И бедная, бедная моя Наташа…

Из письма Н. Седовой Саре Якобс-Вебер

4 июня 1935 г.

[…] О Сереже – Вы все знаете. Последнее письмо от него было получено от 12 декабря [1934 г.] В письме была одна фраза, которая обратила внимание особенно потому, что за все эти годы нашей разлуки он в первый раз так писал: «Мое общее положение очень тяжелое, тяжелее, чем можно было бы себе представить». Сказано в письме это было мимоходом. В письме для печати я не привела этих слов, чтоб не давать повода к новым осложнениям. Сережа никогда не писал ни о каких своих трудностях, а их было немало у него за это время. На этот раз он понял всю серьезность происходящего. Тем не менее письмо закончил оптимистически. В «этих делах» (положение его в Советской России) он, Сара, полагался на нас. Вы понимаете… Нашу жизнь нельзя назвать спокойной, но когда мы представляем себе ее до ареста Сережи, она нам кажется безмятежной.

Милая моя Сара, Вы спрашиваете, что Вы можете сделать? Не рискованно ли? Нам думается, что Вы могли бы использовать Ваши связи для выяснения положения Сережи. Нам известно только то, что было в письме, которое Вы читали. Он сидит в Москве (он так писал). Но о самом его деле ничего не известно. Не надо делать, конечно, попыток встреч с его близкими, спрашивать о нем, разыскивать их. Ни в коем случае. Это только повредит Сереже.