Возвращение в Тулу

Возвращение в Тулу

Младшие Сыновья: вступление во взрослость

Что Григорий в отсутствие отца присматривал за Тульским заводом, представляется вероятным еще и потому, что в начале «нулевых» годов он скорее всего жил общей с ним семьей. Его отделение произошло около 1708 года[152], примерно тогда же, когда, по нашей прикидке, у него родился сын. Младший брат, Никита, получил самостоятельность еще позже — лишь в 1711 году[153].

Как отнеслись к отделению и каким его запомнили братья, показывает позднее (1748 года) письмо младшего, обращенное к графу М.И. Воронцову. К этому письму мы еще вернемся и объясним, зачем его автор вспомнил о событиях 37-летней давности. Пока же процитируем и сопоставим с фактами.

Никита писал: «…Уповаю, что Вашему Сиятельству небезъизвестно есть, каким образом учинил покойный родитель мой между нами братьями разделение, которого от света не слыхано, и во всех государствах то не имеется, что и натуре противно. А именно, пожаловал мне только из движимого и недвижимого имения пять тысяч рублев и более ничего. Не токмо чем пожаловать, и посуду всю обобрал и в одних рубахах спустил. Да что ж в то время делать было!»[154]

Это «резюме» можно сравнить с текстом документа — упоминавшейся раздельной записи от 23 марта 1711 года[155]. Никита Демидович заявляет, что отделяет сына Никиту от себя, жены и детей (подразумевается неотделенный Акинфий) «жить себе». Далее заявляет: «По тому моему отделу дал я, Никита, ему, сыну своему Никите, ево жеребей весь сполна: денег пять тысяч рублев, да платье ево, и что на жене ево моей покупки, да двор мой с хоромы, и с местом, и с лавками, и с лавачными местами, и со всем дворовым строением, с посудою, и з домашнею рухледью, с лошедьми, и с коровы, и с мелкою скотиною на Туле, в Казенной слободе, в межах подле двора казенного кузнеца Филипа Третьякова, а з другой староны — Якова Филатова з братьеми, а позади того двора берег реки Упы, а от Тулицы на переднем конце двора моево семь замков лавок, что ныне таргуют мясам; да в Мескатинном ряду лавки ж с месты, которыя я владел по письму Филата Данилова да Кузмы Душкина по купчим, да лавка в Железном ряду…»

Как видим, из памяти шестидесятилетнего Никиты Никитича выпали не только мелочи вроде посуды и платья (все это было ему оставлено), но также городская усадьба и с десяток лавок и лавочных мест. Между прочим, пять тысяч рублей — сумма по тем временам немалая, на эти деньги и небольшой завод можно было построить. Кстати, один завод, Перевидский (или Перевинский), отец Никите тоже передал, правда, он был винокуренным. Как видим, достойного уровня жизни и возможности заниматься предпринимательством он сына не лишал, однако направлял его инициативу в сферу, удаленную от обжитой им и Акинфием. Это может свидетельствовать о зародившемся уже тогда плане не делить нажитую недвижимость, оставив все старшему. Предчувствуя это, Григорий и Никита, несомненно, обижались.

Но убрать их с пути, совершенно выдавив из металлопромышленности, — такой задачи Никита Демидович перед собой не ставил. Это было бы технически трудно, не говоря о том, что и несправедливо. Действовать в том же духе, как с Федором Молодым, он не мог — помнил, что они его дети. Он хотел избежать внутрисемейной конкуренции, а для этого было достаточно сделать так, чтобы младшие не претендовали на долю уральского богатства, не искали, путаясь под ногами, счастья там, где надеялись найти отец и старший брат. Было достаточно размежеваться — имущественно и территориально. Поэтому, отделяя их и намереваясь сдержать проникновение на Урал, он помогал им закрепиться на другой, покидаемой им, территории — в центре Европейской России.

И у них, постепенно становившихся на путь, проложенный отцом, был интерес в сотрудничестве с ним. Дарованные Никите привилегии упрощали решение производственных проблем. Долгие годы младшие Демидовы не имели возможности покупать населенные деревни. А вот отец такое право имел — оно в индивидуальном порядке было дано ему еще в 1702 году. Имея, пользовался. Не исключаем, что братья обращались к нему и в поисках кредита. Они ждали его помощи и, в общем, несмотря на обиду, тянулись к отцу. Он, в той степени, в какой это не затрагивало его и Акинфия интересов, помогал — выводил и их в заводчики.

Первым испытал себя в этом качестве, естественно, тот, который был постарше, — Григорий. Отец и сын, промышленники опытный и только начинающий, сошлись в общем деле на площадке Дугненского завода.

О ранней истории этого предприятия известно еще меньше, чем об истории первого завода Демидовых. Попытку завести завод на притоке Оки речке Дугне (нынешняя Калужская область) предпринимали еще Марселисы, металлопромышленники первой волны, но за смертью последнего из них, Кристиана, работы остановились вскоре после начала. Новую просьбу разрешить здесь промышленное строительство подал в 1701 году Никита Демидов, арендовавший для этой цели на 20 лет землю у стольника Ладыженского[156]. Положительное решение он получил в 1707 году, что может быть связано с началом в этом году выплат ему компенсации за изымавшийся в казну Тульский завод.

Присутствующие в литературе сведения о строительстве и принадлежности завода противоречивы. По утверждению Н.И. Павленко, хотя строить его начинал Григорий, владельцем считался отец[157]. Именно Никита получил разрешение, он же решил вопрос с землей. Этим, скорее всего, и определилось, чей собственностью являлся завод, независимо от того, кто его фактически строил. Некоторые данные позволяют думать, что в начале 1710-х годов Григорий и Никита управляли предприятием совместно[158]. (Разумеется, с поправкой на то, что Никиты значительную часть времени не было ни в Туле, ни тем более на Дугне. Другое дело Григорий, о котором в одном документе 1712 года сказано так: «…дворево ва Оружейной слабоде, а он, Григорей, живет на железных своих заводах в Олексинском уезде»[159].)

Выплавлявшая чугун и ковавшая железо Дугна стала для молодого Демидова школой, в которой он приобрел опыт самостоятельного управления металлургическим предприятием. Реализовать его он смог на другом заводе — Верхотулицком, пущенном в конце 1710-х годов. (Кстати, это предприятие возникло тоже при содействии отца — именно он купил для него землю.) Григорий-промышленник следующего десятилетия — весь в заботах о своем Верхотулицком заводе плюс эпизодически в подготовке к строительству вспомогательного передельного завода.

А Дугненский завод через несколько лет после того, как комиссар Демидов восстановит свое присутствие в Туле, перейдет к купившему его младшему из сыновей. Никита Никитич отстроит его заново на новой площадке. Так родится Нижний Дугненский завод, который вскоре, когда об отцовском и братнем его предшественнике забудут, станут называть просто Дугненским.

Любопытно, что у нового его хозяина, юридически давно свободного от опеки отца, какая-то связь с отцом на Дугне еще сохранится. Утверждать это позволяет документ осени 1720 года, фиксирующий заем Д.И. Ладыженским (представленным в документе служителем дома царицы Прасковьи Федоровны) у Н.Д. Демидова 200 рублей. В обеспечение займа служитель заложил мельницу на Дугне со строением и землей, которая «отдана сыну ево (заимодавца. — И. Ю.) Никите в наем во владенье»[160]. В случае невозврата займа мельница по закладной переходила к Никите-старшему. Спросим: зачем все это нужно, если владельцем нового завода на Дугне был теперь один Никита-младший? Старший намеревался сохранить свое присутствие на объекте и имел для этого возможность? А как относился к этому сын? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратиться к отношениям отца и сына в связи с предпринятой как раз в это время попыткой последнего зацепиться за Урал. Но об этом позднее.

Как видим, Никита Демидович, сосредоточив основную промышленную деятельность на Урале и постоянно наращивая свое там присутствие, сумел сохранить связь с Тульско-Каширским металлургическим районом. Пока это было возможно, он не отпускал в плавание с казенным капитаном Тульский завод. Позже, когда казна начала за него расплачиваться и стало ясно, что завод потерян, добился разрешения построить новый на Дугне и как-то держался за него, даже когда тот сменил хозяина.

Несомненно, он преследовал при этом собственные интересы. Но несомненно и то, что только предпринимательской выгодой сохранение им связей с Тулой объяснить нельзя. Личный интерес переплетался с желанием помочь младшим сыновьям. Характерно, что добиваясь новых льгот, Никита нередко включал в свои челобитные просьбу распространить их на сыновей. В 1715 году под предлогом обеспечения безопасности хранящихся на его и детей дворах боеприпасов и заводских «снастей» он добился указа «у него, Демидова, и у детей его и в доме их постою никакого не ставить»[161]. Он хлопотал о расширении иммунитета от местной власти: просил дать ему и сыну Никите (!) право самостоятельно чинить суд и расправу, за обычным в таких случаях исключением «татинных и убивственныхдел»[162].

Приведенные факты (они будут умножены) опровергают универсальную применимость заключения Н.И. Павленко, писавшего, что «отец не только не способствовал, но даже препятствовал строительству заводов младшими сыновьями и глушил их инициативу»[163]. Оно справедливо только в отношении реакции комиссара на их (прежде всего Никиты) попытки проникнуть на Урал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.