«Известная экспедиция»: Ораниенбург — Холмогоры

«Известная экспедиция»: Ораниенбург — Холмогоры

Указ от 9 января 1744 года предписывал Салтыкову везти бывшую правительницу с семейством по ночам, не заезжая в Ригу, а «чрез озера на Псковскую дорогу». Однако отъезд пришлось отложить: штаб-лекарь Михаил Манзе объявил, что «принцесса, вследствие недавних своих родин и не кончившихся еще вполне болезненных припадков, не в состоянии пускаться в дорогу, но должна для этого подождать еще от 10 до 14-ти дней». Государыня согласилась, и тюремный «поезд» выехал из Динамюнде 31 января. Сопровождавший его капитан-поручик Максим Вындомский в своих донесениях обозначал конечный пункт назначения как «Оренбурх» или «Аренбурх». В Петербурге сообразили, что бравый офицер может отправить подопечных на Южный Урал — в Оренбург, и капитану разъяснили: «Ежели вы разумеете Оренбург тот, что на Яике, построенный бывшим статским советником Кириловым, в том ошибаетесь, ибо сей, до которого вы отправлены, Ораниенбурх, отстоящий от Скопина в 60 или 70-ти верстах, как и в именном ее императорского величества указе, данном вам при отправлении, именован Ораниенбурхом, а не Оренбурхом»⁴⁹⁰. Для офицера это был только пункт назначения, оказавшийся ближе, чем он думал; для его подконвойных — полное и окончательное крушение всяких надежд. Больше не было и речи о том, что они когда-либо смогут покинуть Россию.

«Поезд» двинулся из Лифляндии в лютую стужу — через Псков, Смоленск, Вязьму, Калугу, Алексин, Серпухов, Тулу. В тяжелых каретах-«берлинах» везли еще не оправившуюся от родов Анну Леопольдовну и отдельно от нее — грудную Елизавету. Позднее Антон Ульрих рассказал дочери, что дорога была тяжелая, она мерзла в холодной повозке, «отчего-де и мать ея, яко еще тогда ж в родах находящаяся и от оной новорожденной дочери ехав в отдалении, в такой беспокойной коляске везущую ее видев, много сокрушалась…».

Согласно инструкции бывшего императора везли отдельно от родителей, не допуская их свиданий. Салтыков поначалу усомнился: «Когда отправляться будем в путь, а принцесса Анна принца Иоанна паче чаяния давать с рук своих по разным воскам (возкам. — И. К.) не будет, что поведено будет чинить?» Ответ был жестоким: «На ваш репорт вам повелеваем, ежели принцесса при отправлении в путь принца с рук своих давать не будет, то, несмотря ни на что, поступать вам по прежнему нашему указу, ибо она не может по своей воле делать что хочет…» Опасного для спокойствия империи ребенка надлежало отныне навсегда изолировать от семьи. «Когда вы прибудете в Ораниенбурх, — требовала та же инструкция, — то принцу Иоанну с его мамками определите палаты у Козловских ворот, по правую сторону оных… а принцессе с мужем и с детьми и служителями — палаты [у] Московских ворот… И принца Иоанна к отцу и матери носить, тако ж и им к нему ходить не допускать». Одновременно было приказано уменьшить штат сопровождавших пленников слуг, «понеже в свите у принцессы много лишних есть». В Ораниенбурге в то время уже хозяйничал посланный наперед подполковник Василий Чертов, занимавшийся ремонтом и обустройством заброшенных помещений.

Елизавета — то ли из любопытства, то ли с тайным злорадством — потребовала от Салтыкова непременно сообщить ей о том, будут при отъезде Анна и ее муж «печальны ли или сердиты, или довольны». Главный тюремщик исправно доложил: когда принц и принцесса увидели, что их намерены рассадить по разным кибиткам, они «с четверть часа поплакали», так как подумали, что их хотят разлучить. «А потом, вышед, с учтивостью они ему сказали, что в воле вашего императорского величества состоит… больше ничего не говорили, и виду сердитого в них не признал». «Сердиться» пленники, видимо, уже не могли — теперь они боялись быть разлученными с близкими людьми и исчезнуть поодиночке.

Крепостца Ораниенбург (Раненбург, нынешний районный центр Чаплыгин Липецкой области), построенная в начале XVIII века для обороны от турок района воронежских верфей, уже служила тюрьмой ее бывшему владельцу — светлейшему князю А. Д. Меншикову. Здесь он с семьей после свержения в 1727 году пробыл недолгое время, пока не был отправлен в сибирский Березов.

Указы из Петербурга требовали строгой изоляции узников: «И понеже палаты все сделаны задними стенами к валу, того для надобно иметь и на валу, позади палат, караул; тако ж по болваркам и у подъемных мостов иметь караулы, и дабы служители принцессы никто из города не ходил никогда, да и вашей команде без ведома вашего ни в город, ни из города никто не ходил». Мосты на ночь поднимались, ворота и калитки запирались, а ключи от них находились у начальника команды. Пленников охраняли почти три сотни солдат, выбранных из всех четырех гвардейских полков. Солдаты дежурили как внутри зданий, так и снаружи. Царский указ Сенату повелел даже перевести ярмарку из Ораниенбурга в соседнюю Лебедянь. Правда, как это часто бывает в России, о месте тайного содержания арестантов вскоре уже знали иностранные дипломаты…

Лишних, по его мнению, слуг Салтыков отослал, «…лакей Вульф с женой и с матерью его, лакей Стампель с женою и с дочерью и тещею и все, кто при них обретались, посланы от меня в Митаву к полковнику Воейкову для отправления их за границу, понеже они уроженцы разных земель. А которые где в России родились, оные отправлены в те места: лакей Шумахер с женою и с детьми в Дерпт, кухер-шрейбер Вундерлих и лакей Ломан в Ревель, лакей Талианде дистрикту вильман-страндского в деревню Токсмоер, которым за моею рукою даны пашпорты, чтобы им в тех местах безвыходно жить; да две девки, Софья и камор-юнферская Маргарита, отпущены с таким же подтверждением жить в село Рождественское, которое от С[анкт]-Питербурха расстоянием в 90 верстах, ибо оне сестры родныя и родились во оном селе, и обо всех оных писано от меня к вице-губернатору князю Долгорукову, отправить их из Риги в показанные места, которые из Риги и отправлены. А девка Марья, калмыцкой природы, в законе нашем (то есть православной веры. — И. К.), отослана в Ригу ко оному вице-губернатору и велено ему держать и кормить ее до указу в Риге; Жулиина девка Софья отдана Жулииной матери для того, что оная девка лифляндской мызы уроженица, а принцесса оставила камор-юнферу Штурм», — доложил он императрице в январе 1744 года. Но и после этого «двор» принца и принцессы оставался немалым — 55 человек, включая адъютанта, тафельдекера, мундшенка, кофишенка, карлиц, камердинеров; духовно окормлял и утешал Анну Леопольдовну дворцовый протопоп Родион Никитин⁴⁹¹.

Потянулись скучные дни заточения в провинциальной глуши. Сохранившиеся бумаги дела о брауншвейгском семействе молчат о их повседневном житье-бытье в «красных» деревянных хоромах с изразцовыми печами и доставленными из Москвы креслами и столами. Режим заточения явно был более суровым, чем в Динамюнде; в марте 1744 года особым указом императрицы охране разрешалось «по требованию принцессы Анны окончины на двор открывать позволить». Впрочем, летом она могла гулять в саду и кататься на качелях — но непременно под надзором охраны из шести солдат во главе с офицером.

Длительная командировка подорвала здоровье Салтыкова. «Грудь ломит, мокрота в груди загустилась», — жаловался он государыне. Вскоре он выпросился в Москву, а его место занял майор Измайловского полка Иван Гурьев. Новый начальник охраны занялся ремонтом запущенных помещений. Из Петербурга не приходило никаких указаний об ужесточении режима поднадзорных — о них как будто забыли. Казалось, жизнь замкнутого мирка ссыльных налаживалась, насколько это было возможно в тюремной обстановке маленькой крепости. «Вашему императорскому величеству всемилостивейшей моей государыне всеподданнейше доношу, команда состоит благополучно», — рапортовал Гурьев. Но 10 августа 1744 года в Ораниенбург прискакал камергер двора Николай Андреевич Корф. Доверенное лицо государыни (Корф был женат на ее двоюродной сестре Екатерине Скавронской) должно было взять на себя руководство тюремной командой и доставить пленников, «куды по указу нашему повелено».

Указ Елизаветы от 27 июля 1744 года предписывал осуществить секретную операцию по перевозке брауншвейгского семейства в Соловецкий монастырь — одну из самых надежных тюрем империи. Опыт такого рода у камергера уже имелся: он привез в Россию из Голштинии племянника императрицы и наследника престола Карла Петера Ульриха, будущего императора Петра III, а потом доставил из Цербста его невесту, принцессу Софию Фредерику Августу, будущую Екатерину II. Корф был отличным придворным — сумел завоевать признание первого и не потерять доверие второй — и до конца жизни сохранил пост начальника полиции империи.

Пока же ему предстояло выполнить грозный указ. Экс-императора надлежало передать майору Пензенского полка Александру Миллеру. Тот должен был ждать в трех верстах от города и везти четырехлетнего малыша под именем Григорий в закрытом экипаже на север, никому не показывая и не выпуская из коляски. Через день после отправки главного арестанта нужно было так же тайно, ночью, организовать отъезд на Соловки бывшей правительницы, ее мужа и детей с прислугой из двух десятков человек. Подготовкой транспорта ведал капитан-поручик Семеновского полка Максим Вындомский. На Соловки был послан армейский полковник Василий Чертов — ему предстояло обозреть монастырскую территорию и приготовить для знатных узников четыре полностью изолированных «покоя». По дороге полковник мог объявлять о будущем проезде на север некоей знатной особы для обозрения соляных промыслов Поморья.

Корф по прибытии в Ораниенбург взялся за дело. Он доложил императрице, что «как команду, так и известных персон нашел в добром состоянии», но в письме вице-канцлеру М. И. Воронцову сообщил, что у принца Иоанна понос от дурного питья (в крепости закончились продукты, и заключенные пили лишь пиво пополам с водой), а мать его, по-видимому, опять беременная, уже несколько дней лежит в постели. Он нанес визит своим знатным узникам, но, заметив их тревогу, не решился объявить о цели своего прибытия. Сделать это он поручил Гурьеву. Анна и ее муж рыдали, говорили, что отправление их свидетельствует о немилости императрицы, что им лучше умереть, нежели навлечь на себя ее неудовольствие, но они покоряются воле государыни и просят лишь довести до ее сведения их горестные чувства.

Однако потомок ливонских рыцарей Корф не был ретивым служакой-исполнителем. Еще перед отправкой в Ораниенбург он просил выделить для сопровождения Иоанна няньку-«сидельницу» и кормилицу, чтобы мальчик, находясь в окружении знакомых людей, не плакал. Проект указа был послан М. И. Воронцову, сопровождавшему государыню в поездке на Украину. Вице-канцлер из Орла прислал ответ: императрица, «прочтя тот указ, изодрать его изволила, объявя, чтоб господин Корф по силе прежнего ее величества соизволения, которое неотменно пребыть имеет, поступал»⁴⁹². Нянька и кормилица так и остались в Ораниенбурге.

Приготовления к отъезду затянулись. Оказалось, что повозки неисправны, а в Ораниенбурге иссякли столовые припасы. Пришлось дожидаться прибытия из Придворной конторы обоза из девяти телег с едой и питьем — винами, «французской» и «гданьской» водками, черным и зеленым чаем, пудом кофе, сахаром, рисом, крупитчатой мукой, пряностями, каперсами, лимонами и сухими сморчками.

Корф взял в конвой своей «известной экспедиции» 74 солдата — не из гвардейских, а из армейских полков и разобрался со свитой принца и его жены: для путешествия на север были отобраны 23 человека — фрейлина и камер-юнгфера Штурм, помощники тафельдекера и мундшенка, два камердинера, две кормилицы, две прачки, два повара с двумя учениками, копиист, писарь, форейтор, портной, башмачник и четыре «ученика». С принцессой уезжала Якобина Менгден; Юлиане же и адъютанту принца Геймбургу надлежало оставаться в крепости, о чем Корф так и не решился сказать Анне Леопольдовне. Он писал в столицу, что если не взять «Жулию», принцесса впадет в отчаяние, но ответа не последовало. Пришлось схитрить: камергер объявил, что нехватка лошадей не позволяет ехать всем вместе и фрейлина догонит их позже. Анна уже не рыдала, но пришла в «крайнее уныние», и Корф не без оснований опасался за ее здоровье. Когда по дороге Анна поняла, что повозка с Менгден их так и не нагонит, она едва не потеряла сознание, и пришлось пускать ей кровь.

Выехать удалось только в самом конце лета — 29 августа на север повезли Иоанна Антоновича, а 30-го отправили его родителей. Их «поезд» из-за дождей, раскисших дорог и «худых мостов» поначалу двигался крайне медленно — 8 сентября только выбрался из Касимова. Дальше стали двигаться несколько быстрее: 12 сентября проехали Владимир, 20-го прибыли в Данилов, а 25-го проехали Вологду. 5 октября встали в 140 верстах от Шенкурска. Корф рапортовал, что реки замерзают и добраться до Соловецких островов едва ли будет возможно. По получении разрешения «поезд» с заключенными принцем и принцессой 9 ноября остановился в Холмогорах на архиерейском дворе.

План Холмогорского острога:

1 — соборная церковь; 2 — колокольня; 3 — каменная церковь, в которой службы нет; 4 — крестовая церковь; 5 — галерея; 6 — зал у известных персон; 7 — палата, где Менгден; 8 — кормилиц дети живут; 9 — сени темные, из которых ход в огород; 10 — сени темные; 11 — крылец на двор и два часовых; 12 — передняя, где кушанье набирается, только в оной не кушают; 13 — палата выходная, где известные персоны; 14 — палата детинная; 15 — палата, где известная персона живет; 16 — кладовая; 17 — сени глухие; 18 — сени глухие; 19 — сени; 20 — сени; 21 — зал; 22 — задняя светелка; 23 — сени; 24 — крылец на двор; 25 — архиерейская старая спальня; 26 — площадка; 27 — забитые ворота; 28 — забор внутри двора, вышина шесть аршин восемь вершков; 29 — калитка в огород; 30 — баня в огороде; 31 — забор через плотину, вышины семь аршин шесть вершков; 32 — ворота задние, в которые вся команда обыкновенно ходит; у них будка и часовой; 33 — забор от задних ворот, вышина 5? аршин; 34 — капитанские покои; 35 — лекарские покои; 36 — подпоручик; 37 — прапорщик; 38 — кухня; 39 — хлебенные; 40 — солдатские покои; 41 — служительские покои; 42 — конюшня; 43 — сарай каретный; 44 — сени; 45 — солдат Козлов; 46 — спальня подполковничья; 47 — передняя его ж; 48 — людская; 49 — сени; 50 — кладовая; 57 — передние ворота под палатами подполковничьими; 52 — крылец на двор; 53 — галерея каменная; 54 — кофишенкская; 55 — покои каменные; 56 — лестница на двор; 57 — часовой и будка; 58 — сени; 59 — караульня, где при известных персонах солдаты живут; 60 — площадка каменная; 61 — выход каменный, заколочен; 62 — каменная стена; 63 — забор вышиною шесть аршин девять вершков; 64 — забор восемь аршин без трех вершков; 65 — ворота, в которые все ходят в соборную церковь; 66 — забор вышиною 8? аршин; 67 — амбары архиерейские; 68 — ворота забитые; 69 — школа.

Копия XIX в. ГЛРФ

Данный текст является ознакомительным фрагментом.