Будимир Метальников. Человек счастливой судьбы

Будимир Метальников. Человек счастливой судьбы

Мы познакомились летом 1955 года в помещении старой Сценарной студии, которая тогда размещалась в Малом Гнездниковском переулке. Еще издали увидев его, кто-то сказал:

– Смотрите – Каплер!

Имя это для нас, начинающих кинематографистов, уже тогда было овеяно легендой. Блестящий успех в кинематографе 30-х годов. Родоначальник Ленинианы. Жестокие превратности судьбы – так и хочется сказать: справедливо ласковой и несправедливо жестокой! – как-то все это отразилось на Алексее Яковлевиче?

К нам подошел мужчина среднего роста, с чуть наметившейся полнотой, которая так никогда и не перешла в полноту, с седыми волосами, красиво сочетавшимися с моложавым загорелым лицом и веселыми карими глазами.

Нас познакомили, и через несколько минут все весело болтали о чем-то, и он обращался с нами так, как будто мы сто лет знаем друг друга и все наши знакомые – общие.

Вот эта общительность – или, как говорят по-ученому, – коммуникабельность, бросалась в глаза при первом же знакомстве как одна из самых ярких черт Алексея Яковлевича. Дар природы? Черта характера? Да, конечно, но вместе с тем это еще являло собой и высокое умение, выработанное хорошим воспитанием, у следующих поколений, увы, почти уже не встречающееся. Он блестяще владел искусством общения, умел быть необычайно любезным, внимательным к собеседнику, никогда не навязывал ему своего я, а наоборот – весь был направлен на то, чтобы воспринимать говорящего. Неудивительно, что им очаровывались и мужчины, и женщины.

Помнится, году в шестидесятом мы вместе поехали в Польшу. Номер, который ему достался, выходил на шумную улицу, где скрежетал трамвай, и Алексей Яковлевич несколько задумался. Я предложил поменяться.

– А почему вы должны жить в таком номере? – возразил он. – Попробуем это переиграть.

Но едва он заговорил о перемене номера, дама-патронесса, которая занималась нашим размещением в отеле, до сих пор официально-приветливая, сразу же замкнулась.

– Вы же знаете, что Варшава еще не отстроилась, с отелями у нас трудно, вряд ли сейчас найдется свободный номер…

Алексей Яковлевич вздохнул, покивал головой, и вдруг глаза его лукаво засияли. Но сказал он с комической грустью:

– Кажется, я понимаю, в чем дело. Я вам просто не понравился! А вот если бы от ваших чудесных длинных ног отнять так сантиметров тридцать и прибавить их мне, то смею вас заверить – вашей потери никто даже не заметил бы. Но зато каким бы я стал стройным и элегантным мужчиной! И может быть, даже в ваших глазах.

Дама милостиво улыбнулась, оттаяла, и вскоре вопрос был улажен.

Да, наверное, в старину Алексея Яковлевича называли бы шармёром!

Но, конечно же, все это шармёрство не много стоило бы и даже могло бы выглядеть фальшиво, если бы в основе неизменной любезности Алексея Яковлевича не лежала постоянная доброжелательность к людям. К каждому новому человеку он был максимально доброжелателен. Ну, а дальше – дальше уж в зависимости от того, чего этот человек заслуживает. Если надо, Каплер умел и зубы показать!

Мы были еще просто знакомы, и встречи наши происходили на чисто деловой почве, как вдруг он приятно удивил и даже поразил меня, прислав из Ялты теплую телеграмму, после того как увидел один из моих ранних фильмов. А когда приехал в Москву, тут же позвонил, чтобы еще раз поздравить и более подробно поговорить. Кажется, это вообще был его первый телефонный звонок мне.

А ведь между нами была изрядная разница и в возрасте и в прожитой жизни.

Поэтому я не решусь утверждать, что наши отношения были на уровне дружбы. Мы не ходили друг к другу в гости, а самое длительное общение наше выпало на время совместных поездок. Но, как известно, в дороге люди познаются очень хорошо. Спутник он был превосходный! Занимательный собеседник, битком набитый всякими смешными или поучительными историями, он всегда был готов выслушать и чужую байку, с удовольствием смеялся над чужими остротами и блестяще острил сам. Но шутка и острота его никогда не обижала собеседника, сам же он всегда готов был рассказать про себя нечто такое, что выставляло его в смешном или отнюдь не героическом виде. (Многим памятен еще, наверное, его рассказ на «Кинопанораме» про съемки фильма «Полосатый рейс» и историю с вышедшим из клетки тигром.)

Смеялся он всегда от всей души с непосредственностью ребенка, и вообще детской непосредственности в нем было хоть отбавляй – счастливое свойство, удел добрых и честных людей.

В шестьдесят лет Алексей Яковлевич был не чужд мальчишеского озорства. Помнится, во время поездки в США нас пригласил на встречу Митчел Уилсон, с которым Алексей Яковлевич познакомился еще в Москве, и сводил нас в музей Гугенхейма. Когда мы вышли из музея, он уже ожидал нас на улице с бубликами, которые торжественно вручил нам, и тут же, что называется, слинял. То есть совершенно неожиданно распрощался и уехал на такси.

Алексей Яковлевич был несколько обескуражен, потому что рассчитывал на более продолжительное общение (в свое время он уделил ему немало времени).

– Ну, бог с ним, а что нам делать с этими бубликами? Есть совершенно не хочется… А, вон идет подходящая корзиночка!

И действительно, мимо нас прошествовал, попыхивая сигарой, довольно уморительный из-за толщины джентльмен (точь-в-точь буржуй, какими их изображали на плакатах тридцатых годов!). В левой руке он нес плетеную пустую корзиночку.

– Да что вы! – попытался я удержать его. – Неудобно!

– Думаете, слабо? – загорелся Каплер, тут же последовал за господином и осторожно опустил на дно корзинки бублики. Уличные зеваки заметили это, стали хохотать и показывать на корзинку пальцами. Господин забеспокоился, Алексей Яковлевич с одеревенелым лицом развернулся в обратную сторону и скрылся за углом.

Когда я догнал его, он был в полном восторге от своей проделки, и досады от предыдущей встречи как не бывало.

Он умел быстро отделываться от мелких дорожных неприятностей, неудобств, мужественно преодолевая и скуку, и разочарования в людях. В какой-то степени такие разочарования были неизбежны, потому что Алексей Яковлевич всегда готов был к дружбе. Меня постоянно восхищало в нем счастливое умение быстро сходиться с людьми, невзирая ни на Атлантический океан, ни на языковые и даже идеологические барьеры. При этом он ничего не уступал из того, что дорого советскому человеку, с недоброжелателями был только вежлив и корректен, тем же, кто готов был протянуть ему дружескую руку, он распахивал объятия.

В Нью-Йорке на большом приеме мы встретились с Тедом Виллисом, сценаристом и членом палаты лордов Великобритании. После пары коктейлей Виллис отвел нас в уголок и предложил спеть.

– А что? Давайте! – охотно подхватил Каплер. – Только что мы будем петь?

Каково же было наше изумление, когда лорд запел «Наш паровоз, вперед лети», потом «Молодую гвардию»! Оказывается, в молодости он был английским комсомольцем, и у него до сих пор сохранились эти пластинки. Когда мы возвращались на родину, Алексей Яковлевич с наслаждением вспоминал:

– Нет, это замечательно! В Нью-Йорке, в итальянском ресторане, с английским лордом петь «Молодую гвардию» – это потрясающе! Какой замечательный мужик! И все! И влюбился Алексей Яковлевич в английского лорда.

Но с неменьшим же чувством он вспоминал и других:

– А Джим Вебб! Умница! Говорят, что он консерватор, дай бог нам побольше таких консерваторов. Он же очень хочет водиться с нами! А Маня Старр? Прелесть!

Готово дело – все они уже друзья Алексея Яковлевича! Что до того, что двух-трехдневные встречи происходят не чаще, чем раз в два или три года, а то и больше. Летят через океан письма, телефонные звонки, приветы и подарки в случае оказии.

С Майклом Бланкфортом повидаться пришлось только через десять лет! Не важно! Алексей Яковлевич помнил первую теплую встречу, и когда мы второй раз прилетели в США, тут же принялся расспрашивать, как его повидать. Оказалось, что Бланкфорт сломал ногу и не может приехать в дом, куда нас пригласили. Алексей Яковлевич тут же, на следующий день, отказывается от другой соблазнительной встречи и едет навестить больного друга черт-те куда, на другой конец города. А городок был не маленький – Лос-Анджелес, и растянулся он на 112 километров…

Зарубежные друзья и коллеги оценили эти прекрасные качества Алексея Яковлевича, и думается, когда его избрали вице-президентом Международной гильдии сценаристов, его человеческое обаяние и преданность своему цеху сыграли решающую роль, победив некоторые старые предрассудки, неизбежные в международных делах. Таким образом его заслуженное лидерство в среде советских кинодраматургов блестяще подтвердилось и на уровне международных организаций.

…Теперь, справедливости ради, я должен вспомнить: наши отношения не всегда были безоблачны. Однажды мы разошлись по одному принципиальному вопросу, касающемуся организации кинопроизводства. Когда нас вызвали в весьма высокое учреждение и Алексей Яковлевич сообщил мне, что собирается изложить свою точку зрения по этому вопросу, я честно предупредил, что не смогу поддержать его.

– Жаль! – грустно сказал он, но слишком пенять не стал.

Однако, человек темпераментный и увлекающийся, он повел борьбу за свою идею почти в одиночестве. А позднее, во время очередного семинара кинодраматургов, он посетовал на то, что товарищи его бросили. Может быть, он и не хотел задеть лично меня, но я, скорее всего ошибочно, принял выпад на свой счет, не сдержался и ответил слишком резко. Возникла недолгая, но очень неприятная перепалка, пришлось объявить перерыв в заседании. Алексей Яковлевич, очень расстроенный, ушел, мне тоже было крайне не по себе, но что делать, я не знал. А тут еще одна дама-сценаристка, вперив в меня укоризненный перст, твердила:

– Ты должен пойти и извиниться!

– Почему я? – тупо упорствовал я.

– А потому что он старше! – торжествующе ответствовала дама (а глаза ее и весь вид добавляли: «И лучше!»).

Легко сказать! Одно дело извиняться, когда сам понимаешь, что иного выхода нет. И совсем другое, когда тебя кто-то заставляет, – этого даже дети не любят!

Походил, походил я по коридору, повздыхал и пошел извиняться.

Господи, если бы я знал, с какой радостью и облегчением примет Алексей Яковлевич это извинение – я бы не заставил его ждать лишние десять минут! Мы обнялись, расцеловались и больше никогда не вспоминали этот инцидент. (А если я сейчас вспоминаю его, то только потому, что горечь размолвки давно забылась, радость же примирения жива до сих пор…)

Умение прощать – тоже счастливое качество, которое делает человека великодушным, и у Алексея Яковлевича оно было.

Мне хочется назвать Алексея Яковлевича человеком счастливой судьбы. Невзирая на все ее превратности.

12 апреля 1981 г.