1
1
Восходящее солнце озарило небо над обширным лесным массивом севернее города Шяуляя. Еще только первые лучи успели скользнуть по верхушкам деревьев, чуть дрожавшим от легкого ветерка, как вдруг в тишину леса ворвался тяжелый нарастающий рокот. Он слышался все отчетливее, и уже можно было понять: это гул моторов множества самолетов, летящих с запада. На командном пункте дивизии взвыла сирена — сигнал воздушной тревоги. Из штабных автобусов выбежали полковник Черняховский и подполковник Маркелов.
— Товарищ полковник, из штаба корпуса нет никаких указаний! — обратился Маркелов. — Возможно, очередное провокационное нарушение границы немецкой авиацией?
В это время вражеские бомбардировщики начали пикировать на лес поблизости.
Телефонная связь вышла из строя.
— Разрешите открыть огонь по воздушному противнику? — запрашивали по радио командиры полков.
— Ждите указаний! — повторял в ответ подполковник Маркелов.
Все еще не верилось, что это война. Где-то внутри продолжала теплиться слабая надежда: может быть, это провокация и конфликт вот-вот будет урегулирован…
Вражеские бомбардировщики поспешно сбрасывали свой смертоносный груз на ту часть леса, откуда накануне танки 55-го танкового полка и машины командного пункта дивизии перешли в запасный район.
Наконец гул моторов пикировщиков и гром бомбовых ударов стихли. Черняховский и адъютант Комаров поднялись из щели, еще с вечера отрытой около штабного автобуса комдива.
— Попросите к микрофону командира корпуса, — приказал Черняховский радисту.
— Товарищ полковник, корпус не отвечает.
— Вызывайте снова! Немедленно установите радиосвязь!
— Есть установить!..
Выполнить приказание было нелегко.
Радист хотя и был опытен, но впервые встретился с таким шумом в эфире. На всех радиоволнах работало, множество наших и немецких радиостанций, и около четырех часов не удавалось установить связь с вышестоящими штабами. Только к восьми часам утра была принята первая радиограмма из штаба корпуса: «Германия напала на Советский Союз, ее войска местами вторглись на глубину более тридцати километров, приготовиться к контрудару».
К двенадцати часам дня офицер связи штаба корпуса доставил Черняховскому приказ, подтверждающий радиограмму.
Из приказа стало известно о переименовании Прибалтийского Особого военного округа в Северо-Западный фронт.
В семь часов пятнадцать минут в штабе только что созданного фронта из Москвы была получена первая после начала войны директива наркома обороны, предписывавшая войскам фронта всеми имеющимися силами и средствами отразить агрессию.
Немцы, сосредоточившие большое количество танков и авиации на участках прорыва, дезорганизовали управление нашими войсками в первые часы войны. Вражеские бомбардировщики и диверсанты разрушили телефонные узлы и коммуникации связи.
Бездействие наших войск в эти первые часы войны привело к быстрому захвату немцами стратегической инициативы. Тогда никто еще не знал, как много значила каждая минута в тот день, когда впервые в военной истории враг наносил упреждающий удар на заранее избранных направлениях такими концентрированными массами авиации и танков. К двенадцати часам дня немецкой авиации удалось вывести из строя значительную часть наших самолетов и танков на западной границе и захватить господство в воздухе и на земле.
Только к четырнадцати часам командующий 8-й армией, следуя указаниям командующего Северо-Западным фронтом, приказал 12-му механизированному корпусу, взаимодействуя с 3-м механизированным корпусом, уничтожить противника, наступающего на Шяуляйском направлении. В свою очередь, командир 12-го механизированного корпуса генерал Шестопалов приказал 23-й танковой дивизии во взаимодействии с 10-м стрелковым корпусом 8-й армии с рубежа севернее Шяуляя нанести удар в направлении Плунге; 28-й танковой дивизии и 202-й мотострелковой дивизии, взаимодействуя с 3-м механизированным корпусом, с рубежа Варняй — Ужвентис с утра 23 июня нанести удар по вклинившемуся противнику в направлении Таураге.
Главный удар из района Тильзита в направлении на Шяуляй по левому флангу 8-й армии наносила танковая группа под командованием генерал-полковника фон Гёпнера. В первом эшелоне этой группы были развернуты три танковые и две пехотные дивизии, во втором — три моторизованные. Прорвав оборону наших передовых частей и взяв приграничный город Таураге, немецкие танки устремились вдоль шяуляйского шоссе в направлении на Скаудвиле — Расейняй — Калтиненай.
28-я танковая дивизия, совершив форсированный марш, вышла в исходный район для наступления на Варняй — Ужвентис утром 23 июня. Но из-за несвоевременной доставки горючего потеряла несколько важных часов и позже приступила к выполнению боевой задачи. Продолжая марш в ожидании встречного боя, дивизия продвигалась на Калтиненай.
Вражеская авиация обнаружила подход частей 28-й танковой дивизии и начала бомбить ее. Черняховский, не дожидаясь подхода частей 23-й дивизии, развернул к бою свой головной 55-й танковый полк, чтобы контратаковать гитлеровцев в районе Калтиненай с двух направлений: с фронта двадцатью тремя танками под командованием командира полка майора С.Ф. Онищука, с фланга семнадцатью танками во главе с заместителем командира полка майором Б.П. Поповым.
На лесной поляне выстроились экипажи семнадцати танков. Все танкисты в черных гофрированных шлемах и новеньких темно-синих комбинезонах, перехваченных блестящими портупеями. Впереди строя стоял майор Попов. В дивизии его все любили за открытый характер, за смелость и находчивость, за то, что он знает свое дело и умеет командовать. Он доложил командиру дивизии о готовности. Иван Данилович подошел к майору, обнял его и сказал тихо, но так, что слышали все в строю:
— Борис Петрович, поручаю тебе ответственную задачу. Уверен, что выполнишь ее с честью.
— Иван Данилович, оправдаем доверие, драться будем, презирая смерть!
Взревели моторы, лес наполнился гулом машин.
Танки, умело маневрируя между деревьями, вышли из укрывавшего их леса. Танкисты были полны отваги и мужества: начиналось их боевое крещение.
Танки майора Онищука уже успели атаковать противника с фронта и, с ходу ворвавшись в его расположение, рассеяли и частично уничтожили около роты мотопехоты. «Ахтунг, ахтунг! Руссише панцерн!» — завопили немецкие радиостанции.
До этого Черняховский представлял себе противника лишь теоретически. Теперь вражеские войска двигались навстречу частям его дивизии. Наступали немецкие танковые части, которые с боями прошли Польшу и Францию.
Наблюдая из командирского танка, Черняховский установил, что против дивизии действуют средние танки Т-IV, с успехом примененные немцами во Франции. Комдив знал, что эти машины превосходят его танки БТ-7 и Т-26 по толщине брони и дальнобойности пушек, что Т-IV вооружены 75-миллиметровыми орудиями, а наши легкие танки имеют лишь 45-миллиметровые пушки. Преимуществу врага в вооружении и технике необходимо было противопоставить умение маневрировать.
Иван Данилович с нетерпением ждал выхода танков Попова в тыл и во фланг противнику. Враг, еще не разгадавший замысла Черняховского, не обращал внимания на свои фланги. Он выдвинул на переднюю линию танки Т-IV и сжег два танка из группы Онищука.
Черняховский понимал, как важно хорошо начать бой, чтобы уверенно действовать дальше. Он любил пословицу: «Доброе начало — полдела откачало». Многие годы он готовился к тому, чтобы победить врага в первом же бою, с первых же минут действовать активно, навязать врагу свою волю, осуществить такой маневр, какого он не ждет. Сейчас от его решений и действий зависел исход боя, судьбы людей, выполняющих его волю, судьба боевой техники, вверенной ему. Ивана Даниловича охватило нетерпение. «В боевые порядки! Видеть все самому!» — решил комдив, и его танк помчался вперед.
Вражеские танки открыли по машине комдива беспорядочный, но частый огонь. Несколько снарядов разорвалось совсем близко. Машину спасло мастерство механика-водителя. Ловко используя складки местности и виртуозно маневрируя, он на большой скорости уводил машину из-под прицельного огня.
В перископ из башни танка Иван Данилович увидел, как немецкий Т-IV примерно с расстояния восьмисот метров подбил наш БТ-7, и тот вспыхнул словно факел. Развернув башню, Черняховский выстрелил, но снаряд отскочил от лобовой брони немецкого танка. Ивана Даниловича охватила ярость: «Что за черт! С такой дистанции наш снаряд не берет броню».
Комдив стремительно повел машину навстречу головному танку врага. По сигналу Черняховского за его машиной устремились вперед и танки майора Онищука. Комдива от вражеской машины отделяли какие-то четыреста-пятьсот метров.
Иван Данилович напряженно ловил в окуляр прицела танк противника.
— Огонь!
Снаряд, выпущенный комдивом, ударил о борт Т-IV. Бронированное чудовище, только что казавшееся неуязвимым, споткнулось.
— Горит! — в восторге крикнул механику-водителю Иван Данилович. — Горит фашист! Значит, надо бить немецкие танки с более близких дистанций, чем предполагали.
— Вижу, товарищ полковник! — отозвался механик. — Смотрите левее того места, где горит Т-IV! Наша двадцать седьмая подбила еще одного.
— Онищук, Онищук, я — двадцать первый! — назвал Черняховский свой позывной. — Перед тобой немецкие Т-IV. Правильно используй местность, подпускай их на триста-четыреста метров и бей в борта! В борта!
— Вас понял, выполняю! — донеслось в ответ.
В наушниках послышался голос начальника оперативного отделения дивизии капитана Пашкова:
— Товарищ двадцать первый! Получена новая боевая задача, ждем вас.
Черняховскому пришлось возвращаться на командно-наблюдательный пункт.
— Докладывайте, какой приказ получили?
— Нового приказа пока нет, но вы слишком хорошо вошли в роль командира танка.
Черняховский сдержал раздражение. Пашков был прав. Но если бы он сам сейчас не побывал в бою, то, может быть, и не знал бы еще, как бить немецкие танки наверняка.
Бой разгорался все сильнее. Лязг гусениц, гул моторов, грохот пушек, частые разрывы снарядов — все смешалось. Черняховский вынужден был ввести в бой подоспевший резерв из нескольких танков. С волнением ждал он завершения задуманного маневра. Где же Попов? И вдруг в тылу врага лес вздрогнул от частых выстрелов. По тому, как, захлебываясь, зачастили немецкие пушки, как одна за другой они умолкали, Иван Данилович понял, что атакует Попов. Наконец и радиостанция комдива получила сообщение от Попова. Черняховский тут же приказал Онищуку усилить удар с фронта, а дивизионной артиллерии подавить батареи противника, которые вели огонь по танкам майора Попова. Несколько уцелевших орудий врага все еще продолжали вести сосредоточенный огонь по головному танку, в котором на месте командира танка находился Попов. Заметив замаскированные орудия, Попов приказал механику-водителю:
— Дави их!
А сам, стиснув зубы, взял на прицел одно из немецких орудий. Выстрел. В фонтане земли мелькнули колеса, какие-то обломки. На большой скорости танк Попова успел раздавить одно, затем, чуть развернувшись, подмять под гусеницы второе вражеское орудие. В прицеле, к которому припал Попов, уже третье орудие… Серые фигуры мечутся возле него. Выстрел! Машина резко остановилась, словно наскочила на какое-то препятствие: немецкое орудие успело сделать последний выстрел в тот самый миг, когда Попов выстрелил по нему.
В ту же ночь Черняховский отправил по команде представление на присвоение звания Героя Советского Союза майору Попову посмертно. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 25 июля 1941 года это звание Борису Петровичу Попову было присвоено.
Части 28-й танковой дивизии в этом бою отбросили врага на пять километров и уничтожили четырнадцать танков, двадцать орудий и до батальона пехоты. Неоценимой была первая победа в первом бою. Бойцы своими глазами увидели, как гитлеровцы, легко завоевавшие всю Европу, отступают, когда получают должный отпор.
Однако не все наши соединения имели успех в первые дни войны. Контрудар 12-го и 3-го механизированных корпусов оказался запоздалым. Сказалось и то, что командование фронта перепоручило управление механизированными корпусами командующим 8-й и 11-й армиями. Генерал Собенников бросил 23-ю танковую дивизию не в том направлении, куда нацеливался контрудар, спланированный во фронтовом масштабе. А генерал Морозов 5-ю танковую дивизию оставил в своем резерве. Из четырех танковых дивизий в контрударе участвовали лишь две, да и они не были полностью обеспечены горючим.
И все же благодаря массовому героизму советских танкистов продвижение врага в направлении на Шяуляй было задержано.
С утра 24 июня с новой силой вспыхнули бои. Черняховский со своего командно-наблюдательного пункта внимательно следил за обстановкой. Но он не знал и не мог знать о том, что по ту сторону линии фронта командующий 16-й армией генерал-полковник фон Буш докладывал Гитлеру, что вверенными ему войсками разгромлена 28-я танковая дивизия русских. Гитлер поздравил его с победой и награждением орденом Железного креста, а также потребовал ликвидировать отставание на одни сутки.
Ни Гитлер, ни фон Буш еще не придавали большого значения отставаниям на сутки. Но с этих первых суток и часов, на которые советским войскам и частям дивизии Черняховского удалось задержать наступление врага, начинал рушиться план молниеносной войны фашистской Германии.
Но пока противник имел успех и его авиация господствовала в воздухе. Вскоре вражеские бомбардировщики обнаружили части 28-й танковой дивизии и начали их бомбить.
— Онищук, немедленно рассредоточивайтесь, маневрируйте, используйте закрытую местность! — приказал по радио Черняховский.
— Выполняем! — тотчас же ответил Онищук. — Где же прикрытие с воздуха?
— Держитесь, сейчас будет наша авиация.
Два наших истребителя И-16 зашли в хвост вражеским бомбардировщикам, и те скрылись. Вдруг откуда-то сверху из-за облаков вынырнул «мессершмитт» и атаковал один из наших истребителей. На глазах у танкистов огненная черта пересекла самолет, и он, окутавшись дымом, стал падать. От упавшего самолета загорелось поле пшеницы. Черняховский с болью в сердце смотрел, как второй наш истребитель, уступающий противнику в скорости, тоже был подожжен фашистами. Лицо Черняховского внешне оставалось спокойным. Только брови резче сошлись на переносице.
— Не только наши танки горят, но и самолеты, как спички, вспыхивают! — сказал кто-то из стоявших рядом.
Черняховский промолчал.
Он-то, командир танковой дивизии, знал, что выдающимся достижением советской военной науки явилось создание в 1939 году лучших в мире среднего танка Т-34 и тяжелого танка КВ. На них были установлены более мощные моторы, большего калибра пушки и броня толще по сравнению с лучшими немецкими танками Т-IV. По мобилизационному плану один из полков 28-й танковой дивизии должен быть укомплектован в июне 1941 года новыми танками Т-34 и КВ. Должен, но не укомплектован. До начала войны Красная Армия успела получить всего лишь около тысячи трехсот машин Т-34 и более пятисот КВ. В 1940 году в Военно-Воздушные Силы начали поступать новые истребители Як-1, ЛаГГ-3, МиГ-3, не уступающие истребителям противника, бронированные самолеты для борьбы с танками противника Ил-2, штурмовики, разных которым в мире не было, пикирующие бомбардировщики Пе-2.
Но количество новых истребителей МиГ-3, ЛаГГ-3, Як-1 не превышало двух тысяч, бомбардировщиков Пе-2 — около пятисот и штурмовиков Ил-2 — двести сорок девять.
Немецко-фашистская армия имела к тому времени современных танков в полтора раза и самолетов в три раза больше, чем мы. Нам важно было оттянуть начало войны, чтобы переоснастить Вооруженные Силы страны, но этого сделать не удалось.
28-я танковая дивизия дралась героически. Маневр, задуманный Черняховским, был осуществлен. Части дивизии в труднейших условиях не только остановили врага, но и контратаковали и вклинились в его боевые порядки. Однако успех, достигнутый подразделениями Онищука и Попова, не был закреплен. Для этого не хватало сил. Накануне, несмотря на возражения Черняховского, из состава дивизии в резерв командующего фронтом был взят 28-й мотострелковый полк. Танки действовали без поддержки пехоты. Сказалось и отсутствие связи с частями 23-й танковой дивизии полковника Орленко, действующими на смежном фланге: противник просочился в стыке между дивизиями.
Черняховский принимал все необходимые меры, чтобы установить связь с соседом. Он приказал одному из способных и смелых разведчиков, капитану Котову, прорваться на танке через вражеские позиции.
Гитлеровцы не ожидали появления в своем расположении советского танка и вначале приняли его за свой. Когда они опомнились и открыли огонь, танк успел скрыться в лесной чаще. Котов разыскал полковника Орленко и передал ему план действий Черняховского. Но комдив-23 продолжал выполнять приказ генерала Шестопалова, который еще не был отменен и не скорректирован.
Оперативно-тактическая внезапность и другие преимущества, присущие нападающей стороне, пока что являлись существенными факторами, влияющими на ход боевых действий. Связь между командованием и нашими отступающими войсками нарушалась, что крайне затрудняло управление во всех звеньях, а подчас делало его невозможным. Распоряжения войскам часто отдавались без знания обстановки, с опозданием.
25 июня дивизии Черняховского была поставлена боевая задача: во взаимодействии с частями полковника Орленко разгромить противника юго-западнее города Шяуляя. В этом приказе начало атаки 23-й танковой дивизии назначалось на четыре часа, а 28-й — на шесть часов. Командование, видимо, не знало, что дивизия Орленко от объекта атаки находилась в два раза дальше, чем дивизия Черняховского, и не могла выйти на указанный рубеж к назначенному времени. Но приказ требует беспрекословного выполнения. 28-я двинулась на врага, прикрыв свой открытый фланг лишь одной танковой ротой.
На главном направлении комдив развернул танковый полк майора Онищука. Противник не выдержал стремительной атаки танкистов и начал отступать. Для развития успеха Иван Данилович ввел в бой 56-й танковый полк. Волевой и энергичный командир полка майор Н.И. Герко, проскочив через стену вражеского заградительного огня, стремительно повел танки в западном направлении. Однако противник, воспользовавшись открытыми флангами из-за опоздания дивизии Орленко, обрушил свои силы на дивизию Черняховского.
Тяжело иришлось в этом бою черняховцам. Комдив, произведя частичную перегруппировку, приказал майору Герко стремительной фланговой атакой уничтожить артиллерию противника, которая вела по атакующим губительный огонь с господствующей высоты.
Майор Герко, находясь в головном танке, сам повел главные силы полка. За ним в боевой порядок развернулись остальные машины. Все подступы к высоте простреливались прицельным огнем врага. Наши танки, маневрируя, продвигались по опушке горящего леса. Несколько машин батальона капитана Алексеева под ураганным огнем противника вырвались на высоту и раздавили три его противотанковые пушки вместе с их расчетами. Не замедляя темпа, батальон Алексеева продолжал атаку. На пути танкистов оказалась дорога, по которой двигалась колонна немецких мотоциклистов. Лишь немногим из них удалось спастись. Танк Алексеева на большой скорости врезался в колонну.
Машина командира батальона, а за нею и остальные с фланга вышли еще на одну высоту, соседнюю с той, где находились позиции немецких артиллеристов. И здесь гитлеровцы, ошеломленные внезапной атакой, стали разбегаться. Многие из них попали под гусеницы и пулеметные очереди танкистов Алексеева.
Черняховский не покидал своего командно-наблюдательного пункта. Он видел все поле боя и по радио нацеливал танки на объекты атаки.
— Герко! — передавал он по радио командиру полка. — Куда смотришь? Алексеев у тебя топчется возле какого-то домика, а у него на правом фланге колонна фашистской мотопехоты. Пусть сейчас же атакует…
— Выполняю! — отозвался Герко.
Черняховский тут же дал команду дивизионным артиллеристам открыть огонь по немецкой колонне, чтобы поддержать танки капитана Алексеева.
Подразделения майора Герко, поддерживаемые артиллерийским огнем, стремительно атаковали вражескую колонну. Вдруг машина Герко окуталась дымом и пламенем. Подоспевший Алексеев прикрыл своей машиной танк командира полка. Герко, воспользовавшись этим, высадил экипаж. Сам он покинул горящую машину последним. Задыхаясь в дыму и сбивая огонь с одежды, он вытащил танковый пулемет…
28-я все эти дни вела тяжелые бои, отражая напор противника, превосходящего по силе в три-четыре раза. Не раз она переходила в контратаки, нанося врагу чувствительные удары.
Танкисты Черняховского дрались отчаянно, зачастую с открытыми флангами, почти без прикрытия с воздуха. В одном из боев штаб дивизии и штаб 55-го полка оказались в окружении. Ждать помощи было неоткуда. Но комдив взял на себя ответственность использовать не по целевому назначению разведывательный батальон. Риск оправдывался тем, что боевые действия разведчиков поддерживались артиллерией и были рассчитаны на внезапность.
Командир разведбатальона майор К.В. Швейкин неожиданной контратакой прорвал фронт окружения и выручил штабы.
Черняховский в ходе боя стремился сохранить хотя бы небольшой резерв. И на этот раз, предвидя еще большее осложнение обстановки, он с болью в сердце вывел из боя одну танковую роту 56-го полка, хотя майор Герко сам просил подкрепления. Резерв был создан, но он еще не успел подойти в распоряжение комдива. Положение дивизии с каждой минутой становилось все более тяжелым. Угроза окружения нависла над 55-м танковым полком.
Черняховский приказал радисту:
— К аппарату командира пятьдесят пятого полка!
— Ранен. Продолжаю вести бой в окружении, — услышал он далекий голос майора Онищука. — Мои координаты: поляна в лесу, западнее дома лесника пятьсот метров.
— Онищук, я — двадцать первый, ждите помощи! — крикнул комдив.
Но ответа не последовало, радиосвязь прервалась.
— Ну, кажется, и нам пора! Заводи!.. — скомандовал Черняховский водителю.
С четырьмя танками Черняховский бросился в атаку. Навстречу им шел еще один танк. Оказалось, что это БТ-7 командира 3-то батальона 55-го танкового полка.
— Вы куда спешите, товарищ комбат? — приподняв крышку люка, спросил Черняховский.
— За боеприпасами, товарищ полковник.
Иван Данилович осмотрел машину комбата. В ней оказалось тридцать пять снарядов.
Черняховский нахмурил брови.
Комбат молчал.
— Немедленно в бой! — приказал комдив. — Под огнем искупите свою вину.
В разгар ожесточенных схваток во вражеском окружении снаряд угодил в правый борт машины майора Онищука и вывел из строя ходовую часть. Тяжело раненный, Онищук потерял сознание. Очнувшись, он приказал:
— Экипаж, слушай мою команду, всем покинуть машину!
— Мы вас не оставим! — сказал механик-водитель комсомолец Карпенко, и члены экипажа поддержали его.
Тем временем пять темно-синих гитлеровских танков с крестами на броне стали окружать подбитый советский танк, одиноко стоявший на поляне. Он не подавал признаков жизни, и гитлеровцы шли к нему все смелее. Подпустив гитлеровцев на двести метров, танк Онищука внезапно открыл огонь. Он выпустил последние четыре снаряда. Два вражеских танка остались догорать среди ржи. Но другие три подошли почти вплотную. Немцы, видимо, убедились, что снарядов у советских танкистов больше нет.
Вот уже слышен стук кованых сапог по броне, гулкие удары по башне, отрывистая немецкая речь:
— Руссиш, руссиш, сдавайсь!
В ответ послышалось пение.
Фашисты подожгли советский танк.
— Ну как? Сдаются русские? — спросили своих по радио из немецкого штаба.
— Нет, — последовал ответ, — они поют «Интернационал»…
Дым заполнил боевое отделение. Все тяжелее дышать. Вот они, последние минуты жизни…
Четыре танка под командой Черняховского на большой скорости спешили к дому лесника. Иван Данилович но радио вызывал Онищука.
— Не отвечает! — доложил радист.
Но вот и дом лесника, поляна, в измятой гусеницами ржи — неподвижный, черный от копоти танк.
Наши машины остановились на краю поляны. Иван Данилович обратился к танкистам пятьдесят пятого:
— Здесь погиб ваш командир. Отомстим за него!
Танкисты 55-го полка за своим комдивом бросились в атаку и метким огнем разили гитлеровцев. Решительной контратакой противник был остановлен.
Командиром 55-го танкового полка Черняховский назначил комиссара штаба дивизии капитана Г.К. Данченко.
В это тревожное время Московское радио сообщило, что юго-западнее Шяуляя второй день идут бои с переменным успехом. Это были ожесточенные бои, в которых с обеих сторон принимали участие тысячи людей и сотни танков. Черняховцы стояли не на жизнь, а на смерть. Стонала земля, от дыма почернело небо, плавился металл… Напряжение боя порой достигало такого предела, за которым человек, казалось, лишался способности рассуждать, подавленный ревом и скрежетом металла, свистом бомб, грохотом снарядов. Бомбардировка и артиллерийский обстрел не прекращались в течение нескольких часов. Все вокруг было окутано пылью и дымом. Горели лес и поля. Солнце не пробивалось сквозь дым пожарищ. Черняховский на своем танке находился в этом кромешном аду и продолжал управлять подчиненными ему частями.
Временами комдиву казалось, что силы дивизии на пределе, еще немного — и может случиться непоправимое…
За четыре часа боя 25 июня дивизия потеряла сорок восемь танков и много людей. А всего за этот день — восемьдесят четыре машины. Потери противника тоже были значительными. И все-таки натиск его не ослабевал. Черняховцы сражались в отрыве от 23-й танковой дивизии. И в таких условиях они не только сдерживали, изматывали врага, но и обеспечили отход на выгодные рубежи стрелковым дивизиям 8-й армии, которые закрыли врагу путь на Ленинград с юго-запада.
К концу пятого дня боев для подведения итогов в штабной машине встретились Черняховский и его заместитель по политической части Валерий Антонович Шалаев.
— Иван Данилович! — обратился Шалаев. — В политдонесении в Военный совет придется сообщить о командире батальона 55-го полка, пытавшемся покинуть поле боя.
— Что ж, служба есть служба, сообщайте. Только я считаю, что вопрос о комбате уже исчерпан. Я его вернул в бой, он искупил вину.
— Надо было его арестовать, а командиром батальона назначить другого.
— Может быть, это было бы и правильно. Но мне каждый танк в те минуты был дорог, не было времени думать о статьях законности.
— А теперь нам с вами придется отвечать.
— Если это моя ошибка, я сам и отвечу!
— Но и с меня спросят. Я ведь в дивизии не посторонний наблюдатель, а представитель партии.
— Оба мы представители… А я отвечаю и как командир.
— Вот я об этом и хочу сказать… В корпусе, конечно, узнают, что вы два раза оставляли КП дивизии и уходили в бой в танке.
— Валерий Антонович! Я должен был вести танкистов в атаку. Должен!
— Но как прикажете мне обо всем этом написать в политдонесении?
— Это дело ваше. Нам с вами доверена танковая дивизия и даже больше — мы должны обеспечить прикрытие и отход на выгодные позиции целой армии! Вот о чем надо думать.
— Согласен. Но прошу вас на будущее…
— Валерий Антонович, завтра предстоят не менее жаркие бои, связь работает плохо, придется нам управление децентрализовать. Я буду на главном направлении у Герко, Маркелов — в пятьдесят пятом. Важная задача возлагается на разведывательный батальон.
— Хорошо, я буду там. Пока вы разрабатываете план боя на завтра, пройду к людям, в подразделения.
— К двадцати трем часам вызываю командиров полков и начальников служб. К этому времени прошу вернуться.
— Буду раньше. Желаю успеха.
Подготовительные мероприятия подходили к концу. 27 июня передовые батальоны дивизии Черняховского заняли оборону на самом берегу реки Мужи, на рубеже населенных пунктов Вайды и Памугла, где враг предпринимал ожесточенные атаки крупными силами мотопехоты и танков. Гитлеровцы стремились во что бы то ни стало отрезать пути отхода соединениям 8-й армии и окружить ее.
Черняховский использовал для прикрытия все, что только можно было противопоставить врагу. Экипажи, оставшиеся без боевых машин, вели бой с противником из пулеметов, снятых с подбитых танков. В ход было пущено и трофейное оружие.
На участке Шалаева было особенно напряженно. К Шалаеву подбежал связной:
— Товарищ батальонный комиссар, тяжело ранен командир разведывательного батальона, в подразделениях большие потери. Наши отступают.
— В машину! — скомандовал Шалаев экипажу своего танка.
Танк рванулся с места к левому флангу разведбата, туда, где строения безымянного хутора и дальняя опушка леса были окутаны черной завесой дыма, образовавшейся от множества разрывов снарядов. Оттуда доносился раскатистый гул, небо словно дрожало, и заходящее солнце, опустившееся почти к вершинам деревьев, закрытое пеленой дыма, светилось тускло-багровым диском. «Продержаться до наступления темноты. Только бы продержаться!» — думал Шалаев. Впереди, в прогалине между деревьями, показались фигуры бегущих людей. Шалаев всмотрелся: да это ведь бойцы разведбатальона!
— Наперерез! — скомандовал он механику-водителю.
Танк комиссара промчался вдоль переднего края и, затормозив на полном ходу, остановился перед бежавшими.
— Стой! — крикнул им Шалаев, выпрыгивая из танка.
— Товарищ батальонный комиссар, у немцев туча танков! — задыхаясь, выкрикнул один из красноармейцев, растрепанный, без поясного ремня и оружия.
— Прекратите распространять панику, товарищ боец!..
Только что бежавшие в страхе бойцы остановились.
Взгляд комиссара отыскал среди них молодого лейтенанта. Спросил:
— Вы кто?
— Командир взвода… — сдавленным голосом ответил лейтенант.
— А где ваш помкомвзвода?
— Там остался! — показал лейтенант в ту сторону, где продолжал греметь бой.
— Он воюет, а вы бежите?
— Товарищ комиссар, виноват!..
— Трус! Отстраняю вас от должности. Вместо вас пусть командует помкомвзвода. — Комиссар окинул взглядом окружавших его людей.
— Всем за мной, занять прежнюю позицию и ни шагу назад!
Новая яростная атака немцев была отбита. Комиссар остался на позиции разведбатальона. В нем насчитывалось всего двадцать четыре человека. Но каждый теперь сражался за двоих.
Приближалась ночь. Все надеялись, что наступит затишье. Но на темнеющем поле снова показались гитлеровские танки. Прозвучал голос комиссара:
— Приготовиться к отражению атаки!
Противник снова пустил в ход танки. Три из них, изрытая огонь из всех пушек и пулеметов, подходили к окопам разведчиков.
Шалаев, выждав момент, первым бросил противотанковую гранату. Стальное чудовище беспомощно завертелось на месте. Два других танка продолжали идти.
Примеру комиссара последовали бойцы: в танки полетели гранаты. Обе вражеские машины охватило пламя. Немецкая пехота, лишившись поддержки танков, откатилась. Атака врага захлебнулась.
Рубеж, который обороняли разведчики во главе с комиссаром, гитлеровцам так и не удалось взять, что позволило главным силам дивизии выйти из полуокружения.
В этом бою героически погиб батальонный комиссар Шалаев, был тяжело ранен командир отдельного разведывательного батальона майор Швейкин, без вести пропал начальник штаба дивизии подполковник Маркелов. Иван Данилович тяжело переживал утраты, особенно смерть Шалаева.
Враг продолжал атаки. 28 июня положение дивизии стало еще более тяжелым. Оно осложнилось тем, что Черняховский продолжал получать запоздалые приказы штаба 12-го механизированного корпуса, командующего 8-й армией. Одно распоряжение противоречило другому.
— Товарищ комдив, одновременно получены три разноречивых приказа, — доложил исполняющий обязанности начальника штаба дивизии капитан Пашков.
— Видимо, все три приказа выполнить нам не под силу, какому из них отдадим предпочтение? — полушутя спросил Черняховский.
— По старинной солдатской заповеди в таких случаях не рекомендуется спешить с выполнением, ибо их все равно отменят.
— Нет, пожалуй, придется выполнить тот приказ, который по времени отдан последним. Он больше других соответствует обстановке, будем держать оборону на реке Муже. Срочно свяжитесь со штабом корпуса и узнайте, кто наши соседи, какова их задача. Нам придется действовать вместе с ними.
Однако, как ни старался Пашков, установить связь не удалось. Штаб корпуса оторвался слишком далеко от своих частей и соединений. Оперативная группа штаба корпуса, никого не поставив в известность, перешла в новый район, в лес южнее Борисели. Командование и штаб корпуса в первой половине дня 28 июня не знали обстановки на фронте, вынуждены были бездействовать, ожидая, пока восстановится связь с соединениями. Во второй половине дня в лесу, где разместилось управление корпуса, послышались звуки разрывов снарядов и рев моторов вражеских танков.
Вскоре на КП корпуса объявили боевую тревогу: немецкая пехота и танки были уже совсем близко. Все, кто был в штабе, заняли оборону. Кольцо вокруг командного пункта корпуса постепенно сжималось. В отражении яростных атак врага участвовали все, как один, в том числе и раненые бойцы, командиры и политработники.
Гитлеровцы настойчиво ползли к окопу, из которого генерал Шестопалов метко стрелял из снайперской винтовки. Он уложил более десяти фашистов. Гитлеровцы решили захватить генерала живым.
Фашисты подползали все ближе. Шестопалов продолжал отстреливаться. Кто знает, как долго продолжался бы этот неравный бой. В конце концов немцы, потеряв многих, но так и не прорвавшись к окопу, который оборонял Шестопалов со своими штабистами, решили уничтожить минометным огнем последних защитников командного пункта корпуса. Разрывом одной из мин генерал-майор Шестопалов был тяжело ранен.[4]
Июньское солнце опускалось на землю, полуденная духота сменилась прохладой, но в воздухе по-прежнему пахло дымом боя. Полки 28-й танковой дивизии продолжали удерживать свои рубежи в районе Митавы (Елгава). Однако немцы уже обходили их фланги. Черняховский организовал арьергардное прикрытие, главным силам дивизии приказал отходить.
Полки к этому времени потеряли много боевых машин и живой силы, кончились боеприпасы. Дальнейшая попытка удерживать занимаемый рубеж грозила окружением.
Черняховский, оценив обстановку, принял решение отвести полки за водную преграду. Предположения Черняховского подтвердились: на Западной Двине он получил запоздалый приказ заместителя командующего 8-й армией: «…частям 28-й танковой дивизии к двадцати двум часам 28 июня занять оборону по северному берегу Западной Двины в районе Тегулис».
После гибели командования 12-го механизированного корпуса осиротели его соединения. Их перебрасывали с одного участка на другой. Из состава дивизии Черняховского забрали артиллерийский полк. Бросали дивизию туда, где приходилось туго, где требовалось закрыть образовавшуюся брешь.
К семи часам 29 июня угроза нависла над переправами через Западную Двину в районе рижского понтонного моста. Враг, захватив небольшой плацдарм на окраине Риги, отрезал пути отступления соединениям 8-й армии, находившимся еще на левом берегу Западной Двины. Заместитель командующего армией приказал полковнику Черняховскому оказать помощь отрезанным соединениям, любой ценой уничтожить противника, прорвавшегося на правый берег в районе понтонного моста. Иван Данилович сам повел в атаку поредевшие в боях полки. Внезапным фланговым ударом дивизия разгромила врага; на восточном берегу осталось много подбитых фашистских танков.
Черняховцы, закрепившись в районе понтонного моста, дали возможность частям 8-й армии переправиться на правый берег Западной Двины и занять новую оборону на выгодных рубежах.
Оказавшись в Риге, при первой же возможности Иван Данилович на броневике поспешил на свою квартиру, чтобы узнать, успела ли уехать жена с детьми.
Затемненный город выглядел мрачно, местами догорали строения, подожженные при бомбежке. На улицах редко встречались люди. Водитель бронеавтомобиля сержант Виноградов (он раньше возил Черняховского на «эмке») точно по адресу остановил машину.
Дома никого не оказалось.
Броневик снова мчался по безлюдным улицам Риги. Откуда-то глухо доносились винтовочные выстрелы. Когда выехали из города, Иван Данилович посмотрел на спидометр.
— Прибавь скорость, надо догнать дивизию.
— Есть! — ответил Виноградов и тихо спросил: — Как теперь быть, Иван Данилович, где будем ваших разыскивать?
— Не знаю…
Немецко-фашистское командование вводило в сражение все новые и новые силы. Опасность прорыва возникла в направлении Плявинаса, городка на правом берегу Западной Двины, в ста километрах юго-восточнее Риги. Сюда была брошена 28-я дивизия. Сотни километров отступления и непрерывные изнурительные бои давали о себе знать. Люди устали до предела. Все же черняховцы точно в указанный срок заняли оборону на правом берегу Западной Двины юго-восточнее Риги в районе Плявинаса. Черняховский, произведя рекогносцировку, расположил части дивизии на выгодных рубежах. А наутро снова бои с передовыми отрядами немцев. Только за день боя танкисты отразили десять атак противника, пытавшегося форсировать Западную Двину. Часть пехоты врага, которой удалось переправиться на наш берег, черняховцы уничтожили. Противник был остановлен, но па участках соседей ему удалось форсировать реку и прочно закрепиться на восточном берегу. Снова создалась реальная угроза окружения 28-й.
К вечеру 30 июня, когда бой затих, командиры частей были вызваны к комдиву.
— Оказывается, не так страшен черт, если встречаешь его с умением, — начал комдив. — Когда мы отрыли окопы и закопали в землю наши танки, превратив их в огневые точки, враг не смог нас одолеть. Для нас становится главным — обороняясь на выгодных позициях, измотать противника, не пропустить его на восточный берег Двины…
Командиры частей, получив указания Черняховского, разошлись. Оставшись один, он почувствовал огромную усталость. Сказывалось невероятное напряжение последних дней. Черняховский лег на плащ-палатку и моментально уснул. Комаров положил ему под голову свою шинель. Ночь выдалась такая же теплая, как и предыдущие. С наступлением темноты стрельба прекратилась, лишь изредка дежурные пулеметы то с одной, то с другой стороны прорезали темноту длинными очередями трассирующих пуль. Время от времени взвивались немецкие ракеты, заливая нейтральную полосу мертвенным холодным светом. Иван Данилович несколько раз просыпался от пулеметной трескотни, но сразу же вновь засыпал, Рядом на плащ-палатке дремал Комаров.
А на рассвете Черняховский уже был в боевых порядках. Там его и застал приказ отойти на новые позиции. Признаться, он не ожидал, что такой приказ последует так скоро.
В четырнадцать часов полки медленно начали отход. Тяжело было оставлять врагу без боя водный рубеж, естественную преграду, где они в течение двух дней сдерживали натиск противника.
Война, навязанная фашистской Германией, в оперативно-тактическом отношении для Красной Армии оказалась внезапной. Подвижные соединения противника на направлениях главного удара, значительно превосходя наши войска, наносили рассекающие удары по развертывающимся в боевые порядки частям пограничных военных округов и углублялись на территорию Советского Союза. К концу июня противник в полосе Западного фронта вышел к Минску. В неимоверно трудных условиях вела новые действия 8-я армия, она под прикрытием 28-й танковой дивизии и других соединений 12-го механизированного корпуса отходила в направлении на Ригу, 11-я армия, понесшая значительные потери и отрезанная от соседей, отступала с тяжелейшими боями. Между 8-й и 11-й армиями образовался разрыв. Воспользовавшись этим, генерал фон Манштейн 56-й моторизованный корпус бросил на Даугавпилс.
Угроза возникла на Псковско-Ленинградском направлении. Обстановка требовала принятия самых решительных и неотложных мер. Ставка Верховного Главнокомандования незамедлительно выдвинула в район Даугавпилса 21-й механизированный корпус генерала Д.Д. Лелюшенко с задачей остановить дальнейшее продвижение войск Манштейна.
Шли десятые сутки войны, и дивизия Черняховского вынуждена была, ведя арьергардные бои с войсками 41-го моторизованного корпуса генерала Рейнгардта, организованно отходить на Мадона — Псков. В эти дни командиром 12-го механизированного корпуса был назначен комдив И.Т. Коровников.
В тяжелых боях, дорогой ценой приобретался боевой опыт командным составом дивизии. Повышался уровень партийно-политической работы. Регулярно стала выходить дивизионная газета, оживилась деятельность пропагандистов и агитаторов.
В начале июля, после двух недель тяжелых кровопролитных боев и беспрерывных маршей, корпус вывели в резерв Северо-Западного фронта. Частям дивизии были поставлены новые задачи. Черняховский надеялся, что небольшая передышка, предоставленная его соединению, позволит укомплектовать части и привести их в полную боевую готовность.
…По пути к одному из полков Иван Данилович велел остановить машину. На опушке леса он вышел из машины и, шагая по густой траве, поднялся на высотку, что была совсем близко от дороги. Отсюда открылись поля желтеющей пшеницы, голубая гладь реки, зеленые луга. Вокруг пестрели ромашки, колокольчики. Слышался стрекот кузнечиков. Все это напомнило ему родное Вербово, далекие мирные дни, годы юности. Но воспоминания быстро улетучились, как только он подумал о тревогах и заботах сегодняшнего дня. Недоставало Шалаева — своему комиссару он мог бы излить душу. Но Шалаева не было. Иван Данилович с новой остротой ощутил горечь утрат. Перед его глазами встали майоры Онищук, Попов и другие его воспитанники и соратники, которые остались на поле брани…
Раздумья Черняховского прервались резким звуком тормозных колодок остановившейся рядом штабной автомашины. Подъехал капитан Пашков.
— Товарищ полковник, получен приказ: наши мотострелковый и гаубичный полки, все танки передать соединениям 8-й армии, а остальные части дивизии погрузить в железнодорожные эшелоны и вывести в тыл аа формирование.
— Что же, формироваться так формироваться, — ответил Черняховский.
Он понимал, что надо вести войну, имея хорошую организацию, полную укомплектованность. Надо приводить части в порядок и анализировать боевой опыт. К довоенной теории тактики и оперативного искусства, пожалуй, стоит подойти теперь критически.
Пашков молча достал из полевой сумки последние разведданные штаба фронта и передал Черняховскому. В них сообщалось, что в направлении Пскова идут тяжелые бои, немецкие танки 6 июля ворвались в город Остров.
— Товарищ полковник, разрешите подъехать к представителю военных сообщений фронта и договориться о железнодорожных составах и о местах погрузки, — сказал начштаба.
— Договаривайтесь. Но, видимо, некоторые наши подразделения будут двигаться своим ходом.
В это время к комдиву подошел Комаров.
— Иван Данилович, есть новости! Анастасия Григорьевна эвакуировалась вместе с семьями командования корпуса.
— Куда эвакуировались? — обрадовался Черняховский. С какой тревогой он ждал все эти дни вестей о семье, чего только не передумал…
— Эвакуировались на машинах корпусной колонны, других данных пока нет.
— Вот что, Алеша, я поеду в 55-й полк, а ты съезди в штаб корпуса, может быть, там кто-либо знает подробности. Только подожди минутку, я напишу письмо.
Иван Данилович вернулся в штабную машину, сел и быстро начал писать:
«Дорогие мои Тасик, Нилуся, Алик…» Строки торопливо ложились одна за другой.
«Вы всегда передо мной, расстояние не мешает мне еще сильнее любить вас. Только очень трудно постоянно мысленно беседовать с вами… На короткое время сумел заскочить в Ригу, никто не мог сказать, в каком направлении вы выехали.
Долгое время мучили мысли, вдруг вы не успели эвакуироваться! Представьте на одну минуту мое положение… Какие неисчислимые бедствия принесла война, навязанная фашизмом человечеству… Дивизия наша расплатилась с гитлеровцами сполна, сражались мы неплохо, не посрамили Русь Великую…
Обнимаю и целую, любящий всех вас…»
В середине июля 28-я танковая дивизия сосредоточилась в районе поселка Красные Станки, в тридцати километрах восточнее Новгорода. Фронт неотвратимо приближался к Новгороду. Уже слышались раскаты канонады. Под ее гул, рев вражеских самолетов, проносившихся над полями, колхозники с рассвета до темноты убирали урожай. А горожане трудились на своих местах, зная, что вот-вот начнутся налеты на Новгород.
Время, отведенное на доукомплектование в Красных Станках, Черняховский использовал рационально. С утра до ночи в дивизии шла боевая учеба. Много внимания Иван Данилович уделял ночным занятиям. За две недели, в течение которых дивизия дралась с противником, он убедился, что немцы боятся ночного боя, им казалось, что за каждым кустом их подстерегает смерть. Ночь мешала фашистам использовать боевую технику, то есть то, в чем состояло тогда их главное преимущество.
Анализируя опыт первых недель войны, Черняховский пришел к выводу, что партийно-политическая работа в боевых условиях должна в корне отличаться от партполитработы в мирное время своей оперативностью. «Политически невежественный боец, — говорил Иван Данилович, — а тем более командир не может быть стойким защитником революционных завоеваний».
В один из первых дней, когда дивизия была отведена на формирование, Черняховский пригласил начальника политического отдела дивизии батальонного комиссара И.Н. Третьякова.
— В последнее время меня заинтересовали некоторые цифры, — начал разговор Иван Данилович.
— Какие цифры вы имеете в виду? — спросил Третьяков.
— Коммунистов у нас в дивизии пятьсот тридцать, а комсомольцев тысяча двести тридцать пять. Это же здорово!
— И это не все, — сообщил Третьяков. — На очередных партийных собраниях частей будет рассмотрено более тридцати заявлений комсомольцев о приеме их кандидатами в члены партии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.