Россия. 1941-1943

Россия. 1941-1943

В. Кейтель

Господину адвокату д-ру Нельте!

30.9.[19]46г.

В дополнение к моей защите и в расширение моих показаний на процессе, а также для Вас лично в виде материала к моим устным разъяснениям прилагаю описание осуществлявшегося Гитлером командования армией в качестве главнокомандующего сухопутными войсками с 19 декабря 40-го до зимы 42/43 г.

В, Кейтель

Против тандема Гитлер — Гальдер (последний в роли ОКХ) у меня имелись значительные опасения, поскольку было ощущение, что они друг другу не подходят. Фюрер в нашем узком кругу часто высмеивал Гальдера и изображал его человеком ничтожным. Даже если не воспринимать трагически эту некрасивую манеру Гитлера превращать отсутствующего в мишень для насмешек — а он мало кого щадил, — я все равно сильно сомневался в том, что такая упряжка будет удачна. Поэтому я предложил Гитлеру назначить начальником генерального штаба Йодля, которого хорошо знал и уважал, а начальником штаба оперативного руководства ОКВ, т.е. генерального штаба вермахта, сделать генерала фон Манпггейна, произведя заново разграничение его и моих, как начальника ОКВ, компетенций. Гитлер не отверг этого предложения сразу, а пожелал переговорить со Шмундтом и обдумать. Вскоре Шмундт сообщил мне, что фюрер хочет оставить Йодля в ОКВ и решил и дальше работать с Гальдером: дело наладится, так как тот, по крайней мере, честен, лоялен и послушен.

Мне было ясно (и Шмундт не возражал): сколь ни высоко Гитлер ценил Маннггейна, он в определенной степени испытывал перед ним страх, боялся его самостоятельных идей и силы его личности. Так же посчитал и Йодль, когда я доверительно рассказал ему о своем предложении: с этим человеком у него [Гитлера] дело не выйдет! После принятия решения я не упускал случая, где и как только можно, укреплять положение Гальде-ра по отношению к фюреру, нацеливать его на мысли фюрера (если я заранее знал их) и давать ему добрые советы. Словом, делал все, что в моих силах, дабы создать между ними отношения доверия. Ведь в конце концов это было в моих интересах, ибо мне приходилось расхлебывать последствия латентных кризисов доверия. Постепенно я ощутил, что больше не в силах выслушивать ругань по адресу других, словно это моя вина, если нос того или иного генерала не нравится Гитлеру⁴¹⁵.

Погодные условия примерно с 10.12. [1941 г.] (после нашего возвращения в ставку с заседания рейхстага 11.12) всего за несколько дней изменились: период распутицы сменился адским холодом со всеми уже упоминавшимися последствиями для войск, имевших весьма скудное зимнее обмундирование. Но самое худшее состояло в том, что наряду с невозможностью использовать автотехнику полностью отказала и железная дорога: локомотивы (немецкие) замерзли так же, как и водокачки.

В этой ситуации первый приказ Гитлера по Восточному фронту гласил: стоять, ни шагу назад!⁴¹⁶ Это было правильно, ибо отступление — даже на несколько километров — являлось равнозначным утрате, прежде всего, тяжелого оружия, без которого войска неминуемо погибли бы, не говоря уже о том, что потеря орудий, противотанковых пушек и автомашин стала бы для армии невосполнимой. Значит, и на самом деле не могло быть никакого другого решения, кроме как стоять до последнего и сражаться. Иначе, лишившись оружия, армии пришлось бы пережить отступление, подобное отступлению Наполеона в 1812 г. Но это, разумеется, не исключало хорошо подготовленного ограниченного улучшения позиций путем отхода, если бы только новые позиции твердо оставались в руках командования.

В то время как фронты — и наш, и противника — в общем и целом застыли западнее Москвы, на центральном участке группы армий «Центр» происходили местные кризисы.

Фельдмаршал фон Бок⁴¹⁷ ночью в моем присутствии лично позвонил фюреру и пожаловался ему на генерал-полковника Ieraiepa⁴¹⁸, который, вопреки приказу фюрера, распорядился отвести назад линию фронта своей армии, что поставило под сильную угрозу северное крыло армии Клюге. Фюрер пришел в неистовую ярость и приказал немедленно отстранить Геттера от командования армией и изгнать его из рядов вооруженных сил за сознательное и преднамерешюе неповиновение. Он буйствовал всю ночь и поносил на чем свет стоит всех этих непослушных генералов — он хочет дать показательный урок и приказом по войскам намерен объявить всем, как поступил с Гепнером, дабы предостеречь тех, кто хоть еще раз осмелится действовать самоуправно, вопреки его категорическим приказам.

Аналогичный случай произошел между Рождеством и Новым [1942] годом с Гудерианом. Он командовал [2-й] танковой группой, которая двигалась на Москву с юга, через Тулу, и его войска буквально замерзали. Группа армий «Центр» хотела, с разрешения фюрера, отвести его группу на запад, чтобы закрыть брешь южнее полосы 4-й армии [фон Клюге]. Гудериан же имел собствешшй план: он намеревался от рубежа к рубежу отходить вдоль своего маршрута продвижения, поскольку ему пришлось взорвать большинство своих танков, вмерзших в грязь. Фельдмаршал фон Бок⁴¹⁹ тщетно пытался повлиять на Гудериана, но тот отказался выполнить данный приказ как невозможный. Тогда фон Бок запросил его смещения, что фюрер немедленно и сделал. Гудериана вызвали в ставку к фюреру. Я присутствовал при разговоре Гитлера с Гудсрианом⁴²⁰. Гудериан упорно стоял на своем, утверждая, что действовал правильно. В конце концов фюрер, сохраняя на этот раз полное спокойствие, уступил и даже отпустил Гудериана с пожеланием ему привести свои нервы в порядок после чудовищной нагрузки. Тем самым Гудериан был до особого распоряжения снят с должности и очень страдал от бездействия.

Третий случай имел место в январе [19]42 г. с генерал-полковником Штраусом⁴²¹, командующим 9-й армией, находившейся на левом крыле группы армий «Центр». Здесь командир 4-го корпуса генерал Фёрстер и командир одной из его дивизий, по-моему, просто не совладали со своими нервами, и их пришлось отправить домой. Подробностей этой тяжелой оборонительной битвы, а также прискорбных обстоятельств, при которых происходили указанные смещения с должностей, я здесь касаться не хочу. Во всяком случае, Гитлер, принимавший свои решения на основании донесений люфтваффе, был не прав⁴²².

Но противоречило бы истине, если бы я не констатировал здесь со всей убежденностью: катастрофы удалось избежать только благодаря силе воли, настойчивости и беспощадной твердости Гитлера. Если бы продуманный план поэтапного отступления в том виде, в каком его желала осуществить в своем узколобом, эгоистическом и диктуемом бедственной ситуацией ослеплении тяжко теснимая и страдающая от жутких холодов (этой причины апатии) группа армий «Центр», не был перечеркнут неумолимым, бескомпромиссным противодействием и железной энергией фюрера, германскую армию в 1941 г. неизбежно постигла бы судьба наполеоновской армии 1812 г.⁴²³. Это я, как свидетель и участник событий тех страшных недель, должен сказать совершенно определенно! Все тяжелое оружие, все танки и все моторизованные средства остались бы на поле боя. Сознавая возникшую таким образом собственную беззащитность, войска лишились бы также ручного оружия и, имея за своей спиной безжалостного преследователя, побежали бы⁴²⁴.

Под знаком этого тревожащего всех нас бремени забот безрадостно прошло и празднование Рождества в ставке. Я устроил небольшой праздник в столовой охранной части. Участвовали унтер-офицеры, а также и офицеры вермахта. Я произнес небольшую речь, в которой воздал должное тяжко сражающемуся фронту и помянул о тяжелой жизни в тылу. На всех лицах лежала глубокая тень тревоги, когда мы в раздумье и печали запели «О тихая ночь, о святая ночь!»

К началу января [19]42 г. на всем Восточном фронте удалось изменить существовавшую до начала декабря группировку войск и создать более или менее упорядоченный фронт обороны. Но ни о каком зимнем покое не могло быть и речи. Русские проявляли себя крайне активно и переходили в наступление во многих местах чрезвычайно ослабленного потерями и удерживаемого чуть ли не одними боевыми охранениями, растянувшегося тонкой линией фронта. Инициатива находилась в руках врага — мы были вынуждены перейти к обороне и расплачивались за это ощутимыми потерями.

В феврале [1942 г.] новый министр вооружения и боеприпасов Шпеер⁴²⁵ (ставший им после того, как д-р Тодг погиб при взлете самолета с аэродрома ставки) добился принятия программы немедлешюго высвобождения 250 тыс. солдат сухопутных войск для нужд военной промышлешюсти. Борьба за людей тогда только началась и уже больше никогда не прекращалась. Сухопутные войска потеряли за первые месяцы зимы более 100 тыс. человек, в декабре [19]41 г. и начале [19]42 г. — вдвое больше. Армия резерва отдала всех новобранцев, включая контингент [19] 22 г. рождения. На мое предложение не трогать хотя бы контингент [19] 23 г. рождения фюрер ответил полным согласием.

Но все эти меры уже не смогли хотя бы приблизительно восполнить понесенные сухопутными войсками потери на Востоке, так что состав дивизий неизбежно пришлось сократить с девяти батальонов до семи, одновременно значительно пополнив их за счет нестроевых и дивизионных тыловых служб и подразделений снабжения.

С этой первой акции в феврале [19]42 г. и началось мое хождение по мукам в уже никогда не кончавшейся борьбе с гражданскими властями военной экономики за людей с целью сохранения боеспособности вермахта, в первую очередь — сухопутных войск⁴²⁶. Если сравнивать с ними, то потребность в пополнении у военно-морского флота и люфтваффе была незначительной, но зато что касается войск СС, она резко увеличивалась, как ненасытный насос выкачивая цвет немецкой молодежи. При содействии фюрера войска СС сумели явными и скрытыми, законными и незаконными средствами пропаганды и косвенного давления заманить в свои ряды самые ценные силы молодежи, лишив тем самым армию лучших элементов для подготовки ее будущих офицеров и унтер-офицеров.

Все мои представления на сей счет фюреру, который все же не мог оставаться полностью глухим к моим аргументам, результата не имели. Каждое подобное обсуждение приводило к вспышкам гнева совсем не по существу: он, мол, знает наше недоброжелательное и отрицательное отношение к «его» войскам СС, а ведь это они — элита, воспитахшая в духе его мировоззрения, но вот это самое армия и отвергает! Его пеизмехшая воля — давать войскам СС столько отборной молодежи, сколько ее пожелает в них вступить, а потому число добровольцев — не ограничивать. На мой упрек, что во многих случаях методы вербовки уязвимы и используют недозволехпхые средства — обещания, посулы и т.п. — Гитлер потерял самообладание и бурно потребовал от меня доказательств, разумеется, привести я их не смог, чтобы не подвергнуть моих свидетелей (большей частью отцов и учителей старшеклассников) преследованиям гестапо⁴²⁷.

Неудивительно, что боевая ценность армии, уже давно потерявшей своих ххаиболее храбрых молодых офицеров и самых лучших уитер-офицеров, вес более снижалась. Ведь она не получала полноценной замены, и пополнение ее поредевших рядов шло преимущественно за счет лишаемых брони рабочих военной, промышленности, которые уже считали, что война с се ужасами обошла их стороной, а также выздоравливающих и выписываемых из госпиталей, которые возвращались на фронт с весьма смешашшми чувствами. Наряду с этим сухопутные войска черпали необходимое пополнение и из так называемых «прочесываний» в самом рейхе и внутри многочисленных формирований и учреждений фронтового тыла. О ценности всех этих пополнений говорить не приходится. Поэтому нечего удивляться тому, что боевой дух и готовность к самопожертвованию постоянно падали. Фюрер, как старый фронтовик [19] 14—[19] 18 гг., не мог не считаться с этими соображениями, но утешался тем, что и у противника дела пойдут точно так же, если не хуже.

Для справедливого решения проблемы продолжающегося изъятия людей из военной экономики с целью пополнения вермахта имелся только один выход: начать призыв на военную службу С самых молодых возрастов. Я без устали боролся за этот метод — вопреки всем ухищрениям министерства военной промышленности, но уши фюрера желали слушать только его доводы. В принципе он соглашался со мной, но дело с мертвой точки не двигалось!

Шпеер снова и снова добивался своего: работодатели военной экономики, включая государственные предприятия (железнодорожный транспорт, почта и т.п.), получили право высвобождать для воешюй службы только тех, с кем им было не жаль расставаться, а наиболее ценные кадры оставлять себе и лишь количественно (хотя бы приблизительно) предоставлять установленный контингент.

Заполнять бреши в военной экономике должен был Заукель⁴²⁸— генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы за счет квалифицированных рабочих из рейха и из захваченных областей. Не кто иной, как сам Заукель признавал правильными мои взгляды по этому вопросу и даже со всей откровешюстью, весьма доверительно говорил мне: в этом «гешефте» вермахт всегда оказывается обманутым, а военная промытлсшюсть не только забирает себе бесцешше для вооруженных сил кадры, но и скрывает многих квалифицированных работников, маскирует их от мобилизации, оставляет себе про запас. Заукель считал, что число этих неправомерно избавлешшх от военной службы достигает по меньшей мере 500 тыс., в большинстве своем лучших солдат.

Что означали эти люди для армии, сражающейся на Востоке? Расчет очень прост: при наличии 150 дивизий пополнение каждой на 3 тыс. человек означает усиление се боеспособности в размере половины численности ее рядового состава. Вместо этого сокращающиеся строевые части пополняли всякими обозниками и т.п., заменяя их русскими добровольцами из военнопленных.

Я постояешо сознавал, что не только сохранение, но и повышение уровня военного производства — высший закон, ибо замена использованного и обновление вооружения и восшюго имущества — это предпосылка обеспечения боеспособности войск. Ведь расход оружия и боеприпасов гигантски возрос! Чем дольше длится война, уподобляясь позиционной Первой мировой, тем все более фантастических цифр достигает этот расход. И все же я был и остаюсь убежден, что боец, который применяет оружие, — это всегда основной элемент боеспособности войск. Я отнюдь нс намерен недооценивать в наш век стремительного развития военной техники в современной войне. Тот, кто не осознал этого, — дилетант в военном деле.

Для методов Гитлера было характерно достигать максимального результата тем, что он сталкивал друг с другом противоположные интересы. В данном случае интересы лично министра вооружения и боеприпасов и интересы начальника О КВ, давая каждому из нас такие задания, о которых сам заранее знал, что они невыполнимы. Пусть поборются между собой! Мне нужны солдаты, а Шпееру — работники военной промышлешюсти. Я хотел пополнять все время сокращающиеся силы фронта, а Шпеер — не допускать снижения уровня военного производства.

И то и другое сразу, одновременно было недостижимо и не-сочетаемо, если бы Заукель только не поставлял рабочую силу.

Что ж удивляться тому, что Шпеер не получал той замены призванных в вермахт работников, которой он требовал, еще до того, как выполнить мои заявки.

Поскольку Шпеер имел обыкновение жаловаться Гитлеру на вермахт (обвиняя вооруженные силы в том, что они держат слишком много людей в тыловых службах, в дислоцированных в самой Германии частях, в люфтваффе, в госпиталях и выздоравливающих), фюрер внимал ему чуть ли не с аплодисментами. Когда же я говорил Гитлеру, что военное хозяйство оставляет у себя и укрывает множество людей, чтобы вводить дополнительные смены и получать побольше заказов, он обрушивался на меня с бранью: мол, я — дилетант и ничего в промышленном производстве нс смыслю; лучше бы я почистил собственные тылы, вот там-то и отсиживаются сотни тысяч «тыловых героев» и т.п. Все это было бесконечным «перетягиванием каната»; тетива была настолько туго натянута, что рациональное использование кадров стало невозможно ни в вермахте, ни в военной промышленности, а потому максимального результата нельзя было достигнуть ни там, ни там. К этому добавлялись не только человеческая несостоятельность, но и эгоизм спорящих сторон.

Я мог бы написать об этой трагедии трех последних лет войны целую книгу, и все равно не исчерпал бы тему. Что означала нехватка живой силы в сухопутных войсках, показывают всего две цифры. Ежемесячные потери в обычное время (не говоря о крупных сражениях) в среднем составляли примерно 150— 160 тыс.: из них заменены бывали (тоже в среднем) 90—100 тыс. Рекрутские ежегодные контингента в последние годы войны давали по 550 тыс., однако войска СС, по категорическому приказу фюрера, получали из них 90 тыс. добровольцев (но такое количество не всегда удавалось набрать), далее, 30 тыс. получала люфтваффе, а уже это одно равнялось трети всего контингента одного года рождения.

Только с периода весенней распутицы, или в начале апреля [19]42 г., осуществлявшиеся русскими по всему фронту частные наступления стали сокращаться. Они явно предпринимались для того, чтобы ни в коем случае не давать нам покоя, а атаками в различных пунктах, без четко различимой оперативной цели, создавать критические точки. <...> Собственно опасными были только глубокие клинья южнее Орла и Демянский котел. Если последний пришлось сдать, то на юге, восточнее Полтавы, возникли шансы на успех сражения с целью охвата и уничтожения противника, тем более что погода и состояние почвы позволили начать здесь операции примерно на четыре недели раньше, чем на центральных и северных участках Восточного фронта. Кроме того, русские постоянным сосредоточением здесь своих сил для таких наступлений сами «услужили» нам: дали стоящую цель. Ввиду этого Гитлер решил предварить задуманную им лично крупную летнюю операцию независимой от нее, самостоятельной операцией против русского клина, нацеленного на Полтаву.

Выдвинутый Гитлером план этой операции⁴²⁹ (а ее идея принадлежала только ему одному!) после уже невосполнимого истощения сил и необходимости быть готовыми к обороне повсюду не мог быть более возобновлением генерального наступления по всему фронту. Поэтому он избрал целью операции прорыв на северном крыле группой армий «Юг», которой после смерти Рейхенау⁴³⁰ командовал фельдмаршал фон Бок. После танкового прорыва в направлении Воронежа группа армий на Дону, непрерывно укрепляя свое северное крыло, должна была смять русский фронт вдоль указанной реки и пробиться этим крылом до Сталинграда. В то же время южным своим крылом — достигнуть Кавказа, овладеть нефтяными районами на его северных склонах и захватить перевалы через Кавказский хребет. Между тем как сюда стягивались со всего Восточного фронта те силы (особенно танковые армии), без которых можно было обойтись в других местах, одновременно ставилась задача овладеть Крымом и оттуда, с Керченского полуострова, пробиться в кавказский нефтяной район. На это и были нацелены подготовительные меры ОКХ с начала марта 1942 г.

Целью и смыслом операции для фюрера было следующее: действуя на первом направлении наступления — на Воронеж, примерно на полпути между Москвой и районом Донецка, вве-ста русских в заблуждение относительно нашего замысла, дезориентировать их, внушить им впечатление о нашем намерении повернуть на север, на Москву, чтобы сковать там их резервы. Далее он хотел перерезать различные железные дороги (север — юг) между Москвой и промышленными и нефтеносными областями, неожиданным и наибыстрейшим поворотом войск вдоль Дона, на юг, захватить Донецкий угольный бассейн, овладеть нефтеносным районом Кавказа и у Сталинграда преградить путь водному транспорту по Волге, по которой с помощью сотен танкеров шло обеспечение войск нефтью из Баку. Войска союзных с Германией государств (Румынии, Венгрии и Италии) должны были своими примерно 30 дивизиями прикрывать растянутый северный фланг войск, участвовавших в этой операции, вдоль служившего водной преградой Дона, где они казались защищенными от предполагаемых наступлений через него.

Еще во время моего визита в Бухарест в октябре [1941 г.] по случаю парада победы после взятия Одессы я подробно говорил с Антонеску насчет его помощи нашим войскам в [19]42 г. В атмосфере радости в связи с возвращением Бессарабии и захватом Одессы — давней мечты румын — договориться с ним было трудно. Само собой разумеется, не обошлось без мелочного торга насчет поставок оружия и боеприпасов. Болезненным пунктом для Румынии снова стало решение Венского арбитража о передаче во владение Венгрии (и притом большей части) Зибенбюргена (Трансильвании. — Прим. пер.). Поэтому Антонеску требовал, чтобы Венгрия выставила в [19]42 г. такой же контингент войск. Если она такого участия не примет, это будет опасно для Румынии, и тогда, по его мнению, придется свести счеты с Венгрией. Та держит на румынской границе сильную группировку войск, и он поступит так же в отношении к Венгрии, а это значительно ограничивает его возможности в войне против России. С моим мнением, что во время военного столкновения, освобождающего обе страны от гигантской угрозы большевизма, война между Румынией и Венгрией — безумие, он посчитаться не пожелал, хотя нспосрсдствешю угрожавшая им опасность была ликвидирована всего несколько недель назад.

Так или иначе, Антонеску обязался и дальше участвовать в войне на Востоке с контингентом примерно в 12 дивизий при условии, что мы гарантируем модернизацию и пополнение их вооружения, на что я, разумеется, согласился, как трудно это ни было. Удовлетворить румынскую армию было легче еще и потому, что она была оснащена преимуществсшю оружием французского производства, и мы могли это запросто сделать за счет трофеев⁴³¹. Кстати, в Бухарест мне пришлось отправиться потому, что Гитлер приглашение отклонил, а Геринг поехать нс пожелал, поскольку из-за недопоставок Румынией нефти у него с Антонеску сложились враждебные отношения.

Вот так мне и пришлось участвовать в параде победы румынских войск в качестве представителя вермахта. Как гостя меня поселили в королевском дворце юного короля⁴³². Там в присутствии главы государства Антонеску мне была дана аудиенция у короля и его матери — супруги изгнанного короля Кароля⁴³³, который на долгие времена нашел замену власти в образе мадам Лупеску⁴³⁴. Король, которому исполнился только 21 год, был интересным молодым человеком, а королева-мать — все еще очень красивой, вполне светской дамой. Мой поверхностный разговор с нею прервал Антонеску, сославшись на то, что нам пора ехать на парад, а до этого еще предстоит церемония награждения орденами.

Антонеску несколько раз требовал от меня оценки парада, который, по немецким понятиям, был более чем жалким. Я объяснил ему, что по германским меркам о торжественном прохождении его войск судить нельзя, тем более что они прибыли непосредственно с фронта. Поэтому я предпочел говорить о том, с каким выражением лица солдаты взирали на своих высших начальников и что именно это и произвело на меня отличное впечатление.

Муссолини, с его тщеславием, никак не мог перенести того, что Румыния и Венгрия на основании моей договоренности примут участие в кампании [19]42 г. в России. И вот он — без нашего обращения к нему — тоже предложил контингент в 10 дивизий, от которых фюрер отказаться, увы, не сумел. Это должны были быть, по оценке нашего уполномоченного в Риме генерала фон Ринтелена⁴³⁵, отборные дивизии, в том числе четыре или шесть альпийских — словом, лучшее, что имелось у итальянцев. Их переброска по транспортно-техническим причинам должна была осуществиться только летом, ибо прежде следовало перевезти немецкие войска для сосредоточения перед летним наступлением.

Положение на железнодорожном транспорте никогда не отвечало потребностям вермахта и военной экономики, хотя германские железные дороги не только использовали огромные средства для улучшения своей работы, но и привлекли к этому делу самых опытных железнодорожников. Зимой [19]42 г. ситуацию с железными дорогами можно было назвать не иначе как катастрофической. С декабря [19]41 г. до марта [19]42 г. оно было настолько критическим, что лишь создание специальной автотранспортной организации спасло от краха снабжение войск самым необходимым, чего удалось не допустить только самыми крайними мерами. 2 января 1942 г. имперский министр транспорта Дорпмюллер и его статс-секретарь Кляйнман с утра до ночи находились в ставке фюрера. Гитлер проводил многочасовые совещания в моем присутствии и при участии начальника железнодорожных сообщений вермахта генерала Герке. Положение требовало совершенно чрезвычайных мер для охраны локомотивов и водокачек, особенно от необычно сильного мороза, которого они не выдерживали. Бывали дни, когда из строя выходило до 100 локомотивов, ибо немецкие паровозы к такому климату оказались неприспособленными, к тому же приходилось перешивать железнодорожные пути на немецкую колею, потому что русский строительный материал почти не удавалось захватить.

Начальник железнодорожных сообщений вермахта справедливо жаловался на управление имперских железных дорог за то, что оно отказывалось от замены ставших негодными локомотивов, поскольку их недостаточная защита от холодов не являлась его виной. Вечером под председательством фюрера было найдено единственно возможное решение: передать все транспортное дело в России, начиная от сопровождения составов охраной сухопутных войск до фронтовых пунктов назначения грузов, под ответственность имперских железных дорог, освободив от этого начальника железнодорожных сообщений вермахта.

Это было само по себе беспрецедентным и совершенно необычным решением, потому что все транспортное дело в оккупированных областях входило в его компетенцию. Генерал Гер-ке был специалистом и достаточно умным, чтобы согласиться с этим решением фюрера, ибо у имперского министра транспорта имелись в распоряжении совсем другие средства для устранения ущерба, а кроме того, с генерала снималась ответственность. Министр был теперь обязан ежедневно докладывать непосредственно фюреру о положении дел с железнодорожным транспортом. С целью дать общее представление обо всем этом приведу некоторые цифры. Потребность одних только сухопутных войск (без авиации) равнялась 120 грузовым составам в сутки (если не учитывать крупные операции, когда резко возрастала потребность в боеприпасах). Но и эти обычные потребности удовлетворялись кое-как, и с трудом обеспечивалось 100 составов. Причем и здесь бывали большие колебания, ибо партизаны постоянно разрушали железнодорожные пути, порой производя до 100 взрывов за ночь.

Весенняя операция [1942 г.] в районе Полтавы началась в последний момент, когда русские глубоко вклинились в линию фронта, что грозило прорывом слабым, все еще растянутым оборонительным линиям. Фельдмаршал Бок хотел ввести в бой предоставленные в его распоряжения для контрудара и частично еще подбрасываемые силы там, где намечалась опасность прорыва противника в западном направлении. Фюрер же как главнокомандующий сухопутными войсками считал, что кшггрнаступлсиис следуем предпринять на базе дуги вклинения, по хордовому направлению, чтобы таким образом отрезать противника, оказавшегося в мешке. Однако фон Бок боялся, что с этим маневром нс успеет. Тогда Гитлер вмешался сам и приказал действовать в соответствии с его планом. Он оказался прав: в стадии наибольшего кризиса битва превратилась для русских в решающее поражение с неожиданно большим числом военнопленных⁴³⁶.

Ввиду недостатка времени я вынужден отказаться от описания той, проведенной по замыслу Гитлера операции, которая нашла свой конец на Кавказе и на Волге, в Сталинграде, и стала началом поворота в ходе Восточной кампании. Хочу зафиксировать здесь только несколько эпизодов.

Первым и совершешю необъяснимым тогда событием явилась публикация плана наступления <...> в прессе западных противников. Во всяком случае, одна из фраз основополагающей директивы фюрера была воспроизведена ею настолько точно, что никаких сомнений в предательстве быть не могло. Недоверие фюрера к тем штабам, которым была поручена предварительная разработка плана, получило новую пищу. Он снова всячески поносил генеральный штаб, который один только и мог служить источником измены.

Как выяснилось уже зимой, предателем оказался мобилизованный из запаса офицер штаба оперативного руководства главнокомандования военно-воздушных сил ОХЛ, служивший там в разведывательном отделе и имевший связь с органами вражеской разведки⁴³⁷. Удалось выйти на след действовавшей в

Берлине организации государственных изменников, и в декабре 1942 г. в имперском военном суде состоялся процесс, на котором был вынесен ряд [смертных] приговоров. Хотя речь шла преимущественно о гражданских лицах (как мужчинах, так и женщинах), вышеназвашгый офицер, обер-лейтенант Шульце-Бойзен, вместе со своей женой были одними из тех, кто передавал противнику военные сведения. До тех пор пока они не были разоблачены, Гитлер, имевший предвзятое мнение, возводил поклёп на ни в чем не повинный генеральный штаб⁴³⁸.

Второй бедой стала вынужденная посадка в нейтральной полосе — между передовыми линиями — самолета с офицером штаба одной дивизии, везшего основной боевой приказ об использовании в предстоящем крупном наступлении корпуса генерала Штумме. Произошло это за несколько дней до начала наступления. Злополучный офицер во время полета сбился с курса, вместе со всеми оперативными документами был схвачен русскими и убит на месте. Гитлер выразил невероятное возмущение замешанными в этом начальниками. В результате дело командира корпуса, начальника штаба и командира дивизии слушалось в имперском военном суде под председательством Геринга. Благодаря ему и при моем содействии все осужденные так или иначе были помилованы и затем использованы на других должностях⁴³⁹. Испытанный боевой генерал Штумме, став заместителем Роммеля, погиб через несколько месяцев в Северной Африке.

После того как в ходе трехдневного сражения удался прорыв на Воронеж и бои теперь шли в самом городе за переход через Дон, проявилось первое недовольство Гитлера командованием группы армий фон Бока, поскольку она, на его взгляд, крепко вгрызлась в землю там, вместо того чтобы, не заботясь о судьбе Воронежа, а также за свои фланги и тылы, неудержимо поворачивать на юг и стремительно захватить территорию вдоль Дона.

Я видел, как в конфликте с Гальдером снова назревает кризис командования, и посоветовал фюреру самому полететь к фельдмаршалу Боку для ознакомления с обстановкой на месте. Мое предложение было принято. Я сопровождал фюрера в полете. Как и обычно, фюрер изложил фон Боку свою основную идею в дружеском тоне и обсудил желаемый ход продолжения операции. Царило настроение большой удовлетворенности, но я был разочарован: то, что фюрер, собственно, желал, а также и то, что днем раньше однозначно считал ошибочным, он теперь высказывал осторожными намеками. Это меня разозлило, ия, даже изменив своей обычной выдержке (исключительный случай!), прямо сказал Боку, чего именно желает фюрер. Я ожидал, что Гитлер заговорит более определенно. Момент оказался неудачным: все отправились завтракать. Но я воспользовался случаем и вполне четко дал понять начальнику штаба группы армий генералу фон Зодер1шггейну, ради чего фюрер явился собствсшюй персоной и что же он хочет. После завтрака, прошедшего, как и совещание, в приподнятом настроении, мы вылетели обратно в ставку фюрера⁴³⁹.

На деле эффект оказался негативным, и уже на следующий день, когда Гальдер докладывал обстановку, Гитлер взорвался, обрушившись на якобы неповинующихся генералов и бездар-были преданы суду. Приведенные фельдмаршалом Паулюсом в его воспоминаниях выдержки из дневника фельдмаршала фон Бока о его беседе с Кейтелем и Гктлсром не позволяют предположить, что Кейтель в тот момент пытался воздействовать на решение их судьбы в смягчающем духе. Судя по его натуре, это могло случиться лишь позже.

⁴³⁹ Это посещение Гктлсром штаба группы армий «Юг» имело место 4 или 5 июня 1942 г.

ззб

ное командование группы армий. А виноват был сам фюрер, ибо он, по моим наблюдениям, лишь ходил вокруг да около, вместо того чтобы четко сформулировать, что ему требуется. Нам — Гальдеру, Йодлю и мне — снова пришлось подчиниться.

Я упоминаю этот эпизод, чтобы показать часто наблюдавшуюся мной манеру Гитлера «вести парламентские переговоры» с чуждыми ему по духу генералами высокого ранга. У меня сложилось такое впечатление, что, испытывая определенную скованность или смущение в общении с ними, он проявлял неуместную сдержанность, в результате чего —- правда, лишь изредка — возражавшие ему генералы даже не схватывали суть или серьезность ситуации. Во всяком случае, многим из них даже в голову не приходило, что тем самым они навлекают на себя подозрение, будто идут наперекор ему и не признают его, Гитлера, в качестве компетентного в военном деле фюрера и главнокомандующего. В этом отношении, не говоря уже о подозрительности, Гитлер был крайне чувствителен и обидчив. Мысль о смещении фон Бока, таким образом, у него уже зародилась, и через несколько дней его место занял фельдмаршал барон Вейхс⁴⁴⁰.

Для Кавказской операции предназначалась вновь сформированная группа армий «А»⁴⁴¹; был образован и се штаб. Открытым оставался вопрос о подходящем командующем. Гальдер и я, независимо друг от друга, предлагали фельдмаршала Листа⁴⁴². Гитлер все никак не мог решить этот вопрос, не объясняя конкретно, что имешю он имеет против Листа. Когда ждать больше стало нельзя, Гальдер и я наедине переговорили с Листом; после долгих колебаний он согласился. Но уже на первом этапе действия этой группы армий, которая должна была наносить удар через Ростов, а оттуда веерообразно пробиваться в предкавказ-

⁴⁴⁰ Барон Максимилиан фон унд цу Вейхс ан дем Глон, тогда — генерал-полковник, командовал группой армий «Б» (бывшей «Юг») с 15 июля 1942 г. до 14 февраля 1943 г.

⁴⁴¹ Группа армий «А» не являлась новым формированием, а была образована из частей группы армий «Юг», 17-го армейского корпуса и (временами) 4-й танковой армии, а также румынских и словацких соединений.

⁴⁴² Вильгельм Герман Лист, генерал-фельдмаршал, командовал группой армий «А» с 15 июля по 9 сентября 1942 г.

337

12 Кейтель Вильгельм

скую низменность, привели к необоснованному обвинению Листа; он, мол, помешал танковому соединению СС ворваться в Ростов, выступил слишком поздно, атаковал чересчур вяло и т.п., хотя каждый из нас знал, что он действовал согласно данному ему приказу.

Через несколько дней Лист был вызван на доклад в Винницу, где находилась ставка фюрера⁴⁴⁰; я остался в Берлине. <...> По возвращении мне пришлось выслушать упреки Гитлера в том, что именно я предложил этого непригодного человека, который произвел на него самое дурное и отрицательное впечатление⁴⁴¹. Мол, даже явился на доклад с картой неподходящего масштаба, без нанесенных на нее собственных войск и т.д. Когда я возразил Гитлеру, что он сам запретил брать с собой в полет карты с обозначенной на них группировкой наших войск, тот напал на меня; Геринг, присутствовавший при докладе Листа, был этим возмущен. Гитлер упрекал меня также и в том, что предпринятая по моему предложению инспекционная поездка в Норвегию тоже оказалась неудачной и его никак не удовлетворила, и т.д.

Новый кризис в верховном командовании породил тогда и неудачный полет Йодля в горнострелковый корпус, который вместе с главными силами на Кавказе вел бои за овладение горными проходами к Черному морю. Переговорив с командиром [49-го] горнострелкового корпуса [генералом горнострелковых войск] Конрадом и фельдмаршалом Листом о бедственном положении, Йодль по возвращении вечером доложил обстановку фюреру, присоединившись к точке зрения Листа, что поставленная задача невыполнима. Подробности, о которых лучше знает и расскажет здесь [на процессе] сам Йодль, я опущу. Этот доклад Йодля, выражавший взгляд Листа и его собственный, вывел фюрера из себя и вызвал у него неописуемый взрыв ярости⁴⁴². И на сей раз это было проявлением скрытого кризиса доверия и плодом больного воображения. Гитлер вопил, что генералы устроили против него заговор и хотят жалкими увертками саботировать его приказы! Он вбил себе в голову идею: преодолев западные отроги Кавказского хребта, захватить прибрежное шоссе вдоль Черного моря; генералы же не видят достоинств этой тактики и потому оппозициошш к ней. О том, что огромные трудности подвоза и снабжения по горным тропам эту операцию исключают, он и слышать не желал.

Таким образом, безудержный гнев Гитлера разрядился на Йодле и на мне, как инициаторе его поездки; мне было приказано вылететь на следующий день к Листу в Сталино и уведомить его, что от командования группой армий он отстранен и должен вернуться в распоряжение фюрера для дальнейшего прохождения службы⁴⁴³. Я так никогда и нс узнал, кто же именно подстрекал фюрера против Листа, этого армейского военачальника высокой квалификации, который особенно показал себя во Франции и на Балканах. Полагаю, это шло от политической верхушки, от Гиммлера или Бормана⁴⁴⁴. Иначе все это — загадка!

Последствия для Йодля и для меня оказались таковы. Йодлю пришлось [на время] исчезнуть⁴⁴⁵, несмотря на мое заступничество как ответственного за его действия начальника; сам я потерял всякий кредит доверия, но в отставке мне было отказано, хотя Геринг и обещал добиться этого от фюрера. «Застольное общество» при трапезах [в ставке фюрера] распалось, теперь все встречи с нами постоянно стенографировались. 30 января [19]43 г.⁴⁴⁶ фюрер, здороваясь, впервые снова протянул мне руку. Гальдер тоже не остался не затронутым этой ссорой из-за Листа. Операция на Кавказе и севернее чрезмерных надежд Вилера не оправдала.

Наступление русских против группы армий «Центр» западнее и юго-западнее Москвы, которое должно было облегчить положение находившегося под большой угрозой русского Южного фронта, тоже создало серьезную обстановку.

Гальдер справедливо оценивал общее положение как неудовлетворительное, несмотря на захват в результате нашей операции огромной территории. Так же, как Йодль и я, Гальдер, наряду с опознанными и опознаваемыми критическими точками, ожидал появления где-либо оперативных русских резервов, которые противник пока еще приберегал до поры до времени. Боевые действия русских во время крупного наступления на Юге приобрели новый характер; число захваченных военнопленных в сравнении с прежними битвами на окружение стало незначительным. Противник своевременно избегал грозящих охватов и в своей стратегической обороне использовал большой территориальный простор, уклоняясь от задуманных нами ударов на уничтожение. Именно в Сталинграде и в прилегающем к нему районе, а также на горных перевалах он оказывал упорное сопротивление, ибо больше не боялся оперативных охватов и обходов.

Хотя в результате использования войск наших союзников в полосе вдоль Дона вперемешку с отдельными немецкими дивизиями и удалось продвинуть главные силы 6-й армии вплоть до района Сталинграда, сил хватало только на бои местного значения в нефтеносных районах и под Сталинградом, куда теперь перемещался центр тяжести [боевых действий]. В остальном же широко растянутый фронт на наступление с целью прорыва [обороны врага] способен не был. Гальдер справедливо видел опасность на донском фланге, где южнее Воронежа стояли венгры с примыкающими к ним итальянцами, в то время как на фланге западнее Сталинграда были введены румыны. Хотя фюрер всегда держал в поле зрения угрозу на донском фланге, а доверие его к новым союзникам было невелико, водную преграду Дон (по крайней мере, пока тот не замерзнет) он оценивал столь высоко, что был готов пойти на определенный риск.

Сотрудничество [Гитлера] с Гальдером держалось больше на рассудке, чем на доверии, а тем более взаимной симпатии, а потому по мере увеличивающейся напряженности положения все сильнее ощущалось отчуждение, выражавшееся отчасти в резкой форме обращения, уничижительной критике со стороны фюрера, а подчас и в острой конфронтации. Так Гитлер выражал свое разочарование застрявшим наступлением, свое возмущение раздававшимися со стороны ведшей тяжелые оборонительные бои группы армий «Центр» призывами о помощи, на которых Гальдер как раз и акцентировал внимание.

Свое неудовольствие Гитлер должен был обязательно выместить на ком-нибудь. Уже в конфликте с Йодлем и со мной он показал неумение владеть собой. Впрочем, его невыносимая раздражительность во многом объяснялась и тем жарким континентальным климатом в Вишпще, который он не выносил. Зной, как неоднократно говорил мне личный врач фюрера профессор Морелль, ударял ему в голову. Лекарствешше средства не помогали; даже постоянное поливание водой его бункера и помещения для докладов давали лишь времешюе облегчение. Да и сама эта ситуация вытекала из невысказанного осознания того факта, что огромный расход сил, который уже больше никогда нс восполнить, ни в коей мере не отвечал сравнительно незначительному до сих пор расходу сил русскими. Гальдер почти ежедневно ожидал Гитлера с цифрами в руках, показывая, какие еще соединения имеются у противника в качестве оперативных резервов, сколько у того танков и как увеличивается число их [по материалам генерала Томаса⁴⁴⁷], и приводя данные о мощностях военной промышленности Урала и т.п. Это до крайности обострило противоречия между ним и фюрером.

Мне было запрещено докладывать «пораженческие» донесения генерала Томаса: это все, мол, его фантазии, он [Гитлер] не допустит этого и т.п. Прямо на глазах усиливалась критика Гальдсра: он — нытик и пессимист, заражает командующих своими причитаниями и т.д. Мне стало ясно: мы опять пришли к тому же — ищут виновника, чтобы сделать его козлом отпущения.

Когда Гитлер в присутствии генерала Шмундта сообщил мне, что хочет избавиться от Гальдера⁴⁴⁸, я все-таки нарушил свой твердый принцип — после истории с фельдмаршалом, Листом никаких персональных предложений не вносить — и, не желая пустить дело на самотек, энергично высказался за генерала Машитейна в качестве преемника Гальдера. Гитлер эту кандидатуру отклонил, на сей раз обосновав тем, что не может лишиться Манпггейна как командующего.

После долгих колебаний я тогда настойчиво стал предлагать назначить генерала Паулюса. Последовало категорическое «нет»: Паулюс по завершении боев за Сталинград должен сменить генерала Йодля, это — дело решенное, ибо с Йодлем он [Гитлер] в дальнейшем работать не хочет: решение им уже принято и обговорено со Шмундтом. Тот завтра летит в Париж и привезет с собой оттуда генерала Цсйтцлера [начальника штаба группы войск «Запад», которой командовал Рундпггедт], он [Гитлер] желает сделать его начальником своего генерального штаба. Я заявил, что Цейтцлер совершенно незаменим на Западе, и настоятельно предостерег отзывать его оттуда в нынешнем положении; к тому же он не тот человек, какого ищет фюрер, могу судить об этом, поскольку очень хорошо знаю Цейтцле-ра, хотя и считаю его блестящим начальником штаба армии и группы армий. Ни одно мое персональное предложение успеха не имело; фюрер явно был заодно со Шмундтом, и тот свою миссию выполнил.

В тот же день, 24 сентября [1942 г.], Гальдер в моем присутствии был вызван к Гитлеру. Тот произнес длинную речь, в которой объявил, что в дальнейшем работать с ним нс может, а потому решил взять себе другого начальника штаба⁴⁴⁹. Гальдср выслушал его молча, встал и вышел со словами: «Я убываю».

Через два часа началась эра Цсйтцлсра, действовавшего в тесном союзе со Шмундтом, который и был инициатором этого выбора. Цейтцлср по праву привлек к себе внимание фюрера. Он участвовал в Польской кампании начальником пггаба корпуса, в Западном походе — начальником штаба танковой группы Клейста (прорыв через Седан на Абвилль), а особенно проявил себя как организатор береговой обороны на Атлантическом валу; внес значительный вклад в отражение попытки англичан летом [19]42 г. высадиться у Дьепа [на юге Франции].

В конечном счете я был особешю заинтересован в выборе начальника генерального штаба сухопутных войск: наконец-то на этом влиятельном в армии посту оказался человек, пользующийся доверием Гитлера. Уже одно то, что мне теперь не придется ежедневно бороться с его недоверием, было ощутимым облегчением. Кроме того, Йодль и я надеялись на гармоничное сотрудничество с Цейтцлером, поскольку тот в течение ряда лет был у Йодля начальником оперативного отдела [1а] и не только знал, но и убежденно разделял основные идеи командования вермахта.

Нашим первым и тяжелейшим разочарованием явилось то, что произошло прямо противоположное! Цейтцлср не только отмежевался от нас, но и намеревался ни более ни менее как отстранить нас от принятия решений но Восточному фронту. Зачастую он докладывал [Гитлеру] обстановку с глазу на глаз, ибо явно считал Йодля лицом, односторонне заинтересованным в положении на других театрах войны, и боялся нашего влияния на фюрера.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.