Глава одиннадцатая “Черта с два!”

Глава одиннадцатая “Черта с два!”

В июне 1970 года Гарольд Вильсон объявил всеобщие выборы, предполагая, что сможет обеспечить лейбористское большинство в парламенте. Однако он просчитался в опросах общественного мнения и недооценил недовольство инфляцией и ростом безработицы. Консерваторы одержали убедительную победу с неожиданным перевесом. Девятнадцатого числа в Букингемский дворец отправился целовать руки пятидесятитрехлетний Эдвард Хит – первый премьер-тори, избранный партией, а не назначенный королевой.

Тем же вечером Елизавета II давала в Виндзорском замке большой бал в честь семидесятилетия сразу нескольких юбиляров – королевы-матери, Дики Маунтбеттена, своего дяди Гарри (герцога Глостерского) и Генри Сомерсета, 10-го герцога Бофорта, который с самого начала царствования Елизаветы II служил у нее шталмейстером.

Оформлением бала занимался Патрик Планкет (1) – замок был залит светом прожекторов, а стены готического вестибюля украшали фуксии в горшках. Многие из гостей праздновали победу тори. “Мы настраивались еще пять лет мириться с Вильсоном и его недотепами, – писал Сесил Битон, – однако все вдруг разительно изменилось” (2). Новоиспеченного премьера-триумфатора встречали ликующими возгласами. “Мне говорили, что он покраснел до корней волос” (3), – вспоминает Битон.

Тем не менее Хит, даром что абсолютный ровесник Вильсона, тяжело сходился с королевой, которая была младше его на десять лет. Как и его предшественник-лейборист, он имел довольно скромное происхождение, с отличием окончил грамматическую школу и получил диплом Оксфорда. Провинциальность скрадывал светский лоск знатока классической музыки и яхтсмена, хотя в беседах с Елизаветой II ни та ни другая область не помогали. Убежденный холостяк, которого Филипп Зиглер, официальный биограф Хита, назвал “монахом” (4), был в лучшем случае равнодушен к женщинам, а в худшем – презирал их.

Шестой премьер-министр королевы слыл человеком резким, даже грубым. Вильсон характеризовал его как “холодного и бесчувственного” (5). Ему не хватало вильсоновского добродушия и инстинктивной учтивости. Что еще хуже, с точки зрения королевы, у него отсутствовало чувство юмора, и держался он отстраненно. Елизавета II находила в нем и заслуживающие восхищения черты – политический талант, несомненные успехи на этом поприще, целеустремленность, честность. Однако своеобразный характер Хита временами превращал его неизменную вежливость по отношению к ее величеству в источник раздражения.

Хит довольно скоро зауважал Елизавету II и научился ценить еженедельные аудиенции – особенно учитывая, что у него не было супруги, которой можно излить душу и пожаловаться на жизнь. Королева терпеливо выслушивала (6) премьера, который выходил “далеко за рамки” (7) очерченной личными секретарями повестки дня, лежавшей обычно под рукой. “Многолетний опыт ее величества и незыблемость статуса уже сами по себе придают уверенности” (8), – говорил Хит. Несомненную пользу (9) можно было извлечь также из обширной переписки Елизаветы II с главами иностранных государств.

При этом он не разделял ее любви к Содружеству, что приводило к трениям и разногласиям. С момента избрания премьером Хит намеревался продолжить дело Макмиллана и пробиваться на Общий рынок – после двух отклоненных президентом Шарлем де Голлем заявок. Хит с фанатичным усердием взялся убеждать нового президента Франции Жоржа Помпиду, за которым сохранялось право вето. Пытаясь продемонстрировать французам, что Британия по-настоящему европейская страна, Хит всячески преуменьшал значение Содружества. Кроме того, он настроил против себя ряд африканских стран-участниц, сняв эмбарго на поставки оружия в ЮАР, наложенное Вильсоном в 1967 году, и возобновив вооружение режима апартеида. В ответ президент Замбии Кеннет Каунда и президент Танзании Джулиус Ньерере пригрозили выйти из Содружества.

Опасаясь конфронтации с главами стран Содружества на встрече в Сингапуре в январе 1971 года, Хит не позволил королеве на ней присутствовать. Как он и предполагал, африканские ораторы не оставили на нем живого места, однако из Содружества никто не вышел. По свидетельству биографа Хита Джона Кэмпбелла, королеву “глубоко огорчало неприкрытое пренебрежение премьер-министра” ее драгоценным Содружеством и “удручали скандалы, омрачившие” (10) саммит 1971 года. Мартин Чартерис утверждал, что присутствие Елизаветы II могло бы минимизировать трения или даже свести их на нет. “Она для них вроде доброй няни. Требует, чтобы при ней вели себя прилично <…> Она всех их знает, и они ее любят” (11). Елизавете II очень не понравилось оставаться в стороне, и “она намеревалась решительно пресечь подобное в дальнейшем”.

С Соединенными Штатами у Хита, стремящегося укрепить европейские связи, разговор тоже оказался короткий. Советник Ричарда Никсона по национальной безопасности Генри Киссинджер писал, что британский премьер не только не сумел наладить “особые отношения”, но и “активно содействовал их разрыву” (12). Никсон делал все возможное, чтобы не поссориться с Хитом и угодить королеве. Вскоре после ужина с Филиппом президент в июле 1970 года пригласил в Белый дом Чарльза и Анну – это была их первая поездка в Америку (13) и четвертый подобный визит принца Уэльского с 1860 года.

Старших детей Елизаветы II знакомили с королевскими обязанностями так же, как в свое время знакомили ее саму. “Я просто обезьянничал – перенимал родительский опыт путем подражания” (14), – высказался однажды Чарльз. Во время путешествия Анны в Новую Зеландию с отцом и матерью в марте 1970 года королевский имиджмейкер Уильям Хеселтайн модернизировал отработанную программу пребывания ее величества, добавив “променад” – неторопливую прогулку, предполагающую беседы и обмен рукопожатиями с простыми людьми. Дочь королевы тоже должна была принять участие. “В девятнадцать лет вдруг оказаться посреди улицы, – вспоминает Анна, – где от тебя требуется ни с того ни с сего заговорить с прохожим. Весело? По-моему, нет. То еще испытание” (15).

Программу двухдневного пребывания (16) Чарльза и Анны в Вашингтоне Никсон подготовил довольно насыщенную: обед на президентской яхте “Секвойя” и плавание к поместью Маунт-Вернон, барбекю в президентской загородной резиденции Кэмп-Дэвид, ужин с танцами на семьсот персон на лужайке перед Белым домом, бейсбольный матч “Вашингтон сенаторз”, а также осмотр памятников и посещение музеев. Компанию гостям составляли двадцатичетырехлетняя дочь Никсонов Трисия, которая годом ранее присутствовала на инвеституре Чарльза, и ее младшая сестра Джулия со своим мужем Дэвидом Эйзенхауэром, внуком бывшего президента. Три с лишним десятилетия спустя (17) Чарльз, посещая со своей новой женой Камиллой Джорджа и Лору Буш в Белом доме, пошутит, что Бушам не стоит сводить своих дочерей-близняшек с его сыновьями Уильямом и Гарри, как Никсон когда-то пытался “сосватать” ему Трисию.

Никсон отвел полчаса на тет-а-тет с Чарльзом в Овальном кабинете. Киссинджер в своем меморандуме рекомендовал прозондировать взгляды двадцатиоднолетнего принца на Содружество, Уэльс, Шотландию и Северную Ирландию, узнать его впечатления от Канады и выяснить, “чем живет и дышит его поколение” (18). В итоге они проговорили полтора часа на самые разные темы. Когда Никсон посоветовал Чарльзу “заявлять о себе”, не боясь конфронтации, принц “возразил, что слишком часто выступать резонером тоже не следует, иначе тебя перестанут принимать всерьез” (19). Позже Чарльз добавил в своем дневнике: “Голословно заявлять о себе смерти подобно <…> Такого заявителя сметут в мгновение ока”.

В октябре того же года Никсон прибыл в Англию на совещание с Хитом. Королева, находившаяся в отпуске (20) в Балморале, обеспокоилась, что будет невежливо не увидеться с американским президентом во время его непродолжительного визита. Советники рассмотрели варианты приглашения в Виндзор и Букингемский дворец, но решили, что ни там, ни там не получится “в короткие сроки организовать большой прием” (21). Вместо этого королева приняла предложение Никсона прилететь из Шотландии на ланч в Чекерс-Корт – впервые получив возможность побывать в загородной резиденции премьер-министра. По свидетельству старшего личного секретаря Хита Роберта Армстронга, в этом случае королева могла встретиться с Никсоном “в неформальной обстановке и не посягать на плотный четырехчасовой график официальных бесед президента и премьер-министра” (22). Никсон остался признателен Елизавете II за “беспримерную любезность” (23), и встреча прошла на высоте.

При всей своей нелюбви к помпезности и церемониям, которыми так восторгался Вильсон, Хит был воспитан роялистом и старался делать все необходимое для поддержки исправно функционирующего института монархии. При нем состоялась обещанная Вильсоном аудиторская проверка королевских финансов: созванная для этой цели специальная комиссия с преобладанием тори провела около полудюжины заседаний в 1971 году. Майкл Адин составил подробный отчет об официальных обязанностях королевы, послуживший для правительства и народа основным и исчерпывающим оправданием ее роли. Кроме того, он показал, сколько заботы и труда вкладывается в несложные на первый взгляд повседневные дела. “Проявлять живое участие, поддержать добрым словом, задать нужный вопрос, всегда улыбаться, отвечать на приветствия, когда ведешь машину, иногда по нескольку часов, – нужен немалый опыт, чтобы проделывать это с блеском” (24).

Критики-лейбористы интересовались, почему королева освобождена от уплаты налогов, и требовали огласить размеры ее личного состояния. Уильям Гамильтон, убежденный республиканец, состоящий в комиссии, назвал принцессу Маргарет (у которой официальная нагрузка оказалась сильно облегченной – всего тридцать одно мероприятие за пределами Лондона в 1970 году) “дорогой содержанкой” (25). Дворец выдвинул возражение, что оценка чистой стоимости активов королевы в сто миллионов фунтов завышена, поскольку большинство этих активов – коллекция произведений искусства, драгоценности короны, обстановка трех принадлежащих государству дворцов – находятся в доверительной собственности, дохода не приносят и продаже не подлежат.

2 декабря комиссия представила свой доклад, и парламент одобрил Закон о цивильном листе от 1972 года, удовлетворявший пожелания королевы: выплаты по цивильному листу увеличивались до 980 000 фунтов в год на десять лет, повышалась также компенсация представительских расходов других членов королевской семьи. (Довольствие принцессы Маргарет выросло с 15 000 до 35 000 фунтов в год.) “Личный кошелек” Елизаветы II, обеспечивающий как персональные, так и общественные расходы (например, пенсию придворных), теперь должен был финансироваться не по цивильному листу, а исключительно за счет доходов с герцогства Ланкастерского. Кроме того, аудиторские проверки предполагалось сделать регулярными. У прессы появлялась возможность из года в год поднимать вопросы налогообложения и финансовой поддержки “второразрядных” членов королевской семьи.

В начале 1972 года Майкл Адин решил отправиться на покой – за три года до планируемого срока ухода в отставку, – и личным секретарем был назначен Мартин Чартерис. “Мартин получил свой шанс и проявил себя во всей красе, – свидетельствует Гай Чартерис. – “Единственное, чего я хочу, – говорил он, – показать людям истинную королеву”. Мне кажется, ему удалось” (26). Ободряя Елизавету II, он часто повторял: “Ваша задача – нести людям свет счастья” (27). Стоило ему занять главенствующую позицию, и речи королевы тут же засверкали новыми красками, в них появились прежде отсутствовавшие юмористические нотки. Кроме того, он нашел общий язык с Уильямом Хеселтайном, который получил должность его помощника, и Рональдом Эллисоном, новым пресс-секретарем, прежде работавшим на Флит-стрит и знавшим репортерскую кухню.

В свои сорок пять Елизавета II не утратила кипучей энергии и по-прежнему могла похвастаться крепким здоровьем. В ноябре 1971 года, однако, она умудрилась заразиться ветрянкой – “ладно бы еще от кого-то из детей”, по ее собственным словам. “Нелепая болезнь” (28), как она сама ее называла, заперла Елизавету II на время карантина в четырех стенах. Когда инфекционный период уже закончился, а сыпь еще оставалась, королева вернулась к своим обязанностям на территории дворца – в том числе к встречам с премьер-министром по вторникам. Получив от Хита довольно сухую записку с “сочувствием” (29) по поводу болезни, ее величество в непринужденном ключе поблагодарила за участие и подосадовала, что не может пока выйти на люди, чтобы “не заразиться снова – ведь с вирусом шутки плохи” (30).

Подобные недомогания у королевы случались крайне редко. Она всегда верила в пользу свежего воздуха и физической нагрузки, которую ей обеспечивала верховая езда и ежедневные прогулки пешком. Спасала также привычка надевать перчатки на общественных мероприятиях и держаться подальше от кашляющих и чихающих. Тем не менее на четвертом и пятом десятке лет (31) ее величество периодически страдала от случайных простуд и приступов ларингита и синусита, не вызывавших, впрочем, жалоб на жизнь и не заставлявших откладывать дела. “У нее теория, что нужно работать как ни в чем не бывало, и простуда отступит” (32), – утверждает кузина королевы. Исключением стала суровая простуда, подхваченная после инвеституры Чарльза, когда Елизавете II пришлось отменить все встречи на четыре дня.

Домашний отоларинголог королевы сэр Сесил Хогг вынужден был ездить по всем королевским резиденциям. После первого визита в Букингемский дворец он признавался, “как неловко видеть королеву в спальне в ночной сорочке и слушать ее стетоскопом, – вспоминает его дочь, Мин Хогг. – Однако ее величество мастерски помогла ему преодолеть смущение. “Я нервничаю не меньше вашего”, – успокаивала она врача” (33).

Несмотря на полный штат докторов, включая узких специалистов, Елизавета II во многом полагалась на гомеопатию – задолго до того, как подобные средства получили широкое распространение. Она, как и ее мать, считает, что “вреда они не принесут, а пользу вполне могут” (34), – объясняет леди Анжела Освальд, соседка и приятельница по Норфолку. К гомеопатии – приему сильно разведенных в воде препаратов, которые при обычной концентрации способствуют развитию болезни, – пристрастилась еще королева Виктория, и в 1923 году врач-шотландец сэр Джон Уир начал прописывать гомеопатические средства членам королевской семьи. После ухода Уира на пенсию в 1968 году королева впервые взяла в придворные лекари женщину – доктора Марджери Блэки, тоже гомеопата. Среди самых экзотических ее назначений (35) можно назвать малвернскую воду с каплей мышьяка от синуситов.

В третье десятилетие царствования Елизавета II уплотнила график своих зарубежных поездок – пятнадцать визитов в страны Содружества, включая довольно продолжительные путешествия по странам Тихоокеанского региона, призванные укрепить их связи с Британией, а также государственные визиты в семнадцать стран вне Содружества. Одним из самых значимых в их числе стал визит доброй воли во Францию в мае 1972 года, подготовивший почву для парламентской ратификации договора о вступлении Британии в Общий рынок, который Хит выторговал, обхаживая скептически настроенного Жоржа Помпиду.

Серьезную угрозу для поездки представляли опасения за жизнь дяди королевы, семидесятисемилетнего герцога Виндзорского, у которого началась терминальная стадия рака горла. В свое время его не пустили на свадьбу и коронацию Елизаветы II, однако затем королева протянула семидесятилетнему на тот момент герцогу оливковую ветвь мира (37), когда Виндзор приехал в Лондон делать операцию на глазах. Она поддерживала его, навестив дважды за время реабилитационного периода, и впервые с тех пор, как Виндзоры покинули Британию, увиделась с герцогиней. Два года спустя герцог с супругой вместе с остальными членами семьи открывали мемориальную доску в честь матери Виндзора, хотя на торжественный обед у королевы, как и на семейный ужин после похорон королевы Марии, их не пригласили. Однако в 1968 году (38) ее величество милостиво согласилась на просьбу герцога похоронить его и герцогиню в королевской фамильной усыпальнице в Фрогморе, в Виндзорском дворцовом парке, и выплачивать скромное довольствие герцогине, если она останется вдовой.

Когда в ноябре 1971 года врачи диагностировали рак и радиационная терапия не принесла результатов, королева предупредила Министерство иностранных дел о своем желании навестить дядю во время пятидневного государственного визита. В конфиденциальном циркуляре британский посол во Франции сэр Кристофер Сомс без обиняков изложил, как отразится состояние здоровья герцога на англо-французских отношениях. “Если герцог Виндзорский скончается 12, 13 или 14 мая либо утром 15 мая перед отъездом королевы в Париж, визит придется отменить, – писал Сомс. – Я должен подчеркнуть, что Помпиду придает важнейшее значение этой части визита, и боюсь, что отмена, даже по уважительной причине, его возмутит” (39).

Герцог продержался. После путешествия по Провансу и посещения скачек в Лоншане 18 мая королева, Филипп и принц Чарльз вместе с Мартином Чартерисом и Форчун Графтон прибыли в гости к Виндзорам в Нейи-сюр-Сен. Герцогиня, заметно нервничая, угостила их чаем в гостиной, а потом повела Елизавету II наверх, в комнату дяди Дэвида. Старый герцог проявил чудеса учтивости, с огромным трудом привстав, несмотря на капельницу, с кресла-каталки, чтобы поклониться племяннице и расцеловать ее в обе щеки. Он усох до тридцати восьми килограммов, однако нарядился в элегантный синий блейзер, не желая сдавать позиции записного франта. Они с королевой проговорили около четверти часа, и, когда она выходила, врач герцога, Джин Тин, увидела в ее глазах слезы.

В сопровождении свиты из тридцати шести человек (40) королева продолжила программу пребывания – каталась в открытом автомобиле с Помпиду, вечерами появлялась на банкетах в Версале и британском посольстве, меняя сверкающие диадемы. “Даже если руль в наших машинах с разных сторон, едем мы в одном направлении” (41), – заявила Елизавета II на ответном банкете в честь французского президента, предвосхищая эпоху более тесного сотрудничества Британии с Западной Европой.

Отбытие из Франции было обставлено очень зрелищно: королева доехала на автомобиле до Руана (42) в устье Сены, чтобы оттуда отплыть на яхте “Британия”. Особая романтика заключалась в том, что Руан – столица Нормандии, родины Вильгельма Завоевателя. “Ранним вечером Елизавета II поднялась на борт “Британии”, – вспоминает Мэри Сомс, жена британского посла. – На крышах толпились люди. По всему берегу почти до самого устья стояли машины с включенными фарами. Королева несколько часов не уходила с палубы, пока провожающие махали ей рукой” (43).

Дипломатический успех поездки не вызывал сомнений, Помпиду остался доволен. Британская воскресная газета “Observer” отмечала “явное потепление в политике после десяти лет прохлады” (44). Королева “покорила и очаровала всех своим шармом и простотой” (45), – писала “Le Figaro”, провозгласившая визит “началом новой эры французско-британского сотрудничества”. “После визита королевы можно считать, что Общий рынок у Британии в кармане” (46), – заявлял “Time”.

28 мая, всего десять дней спустя после отъезда королевы, скончался герцог Виндзорский. Елизавета II приказала Патрику Планкету организовать 5 июня, в понедельник, достойные, но не пышные похороны. Единственная загвоздка состояла в том, как быть с церемонией выноса знамени, выпадавшей на 3 июня. Отменять ежегодный парад по случаю дня рождения не стали, но волынщикам и барабанщикам Шотландской гвардии было поручено сыграть похоронную песнь в память о бывшем короле – этот компромиссный вариант предложил Чартерис. Тело герцога было в течение двух дней выставлено для прощания в виндзорской часовне Святого Георгия, где также состоялась получасовая служба, за которой последовало погребение в Фрогморе. Вели службу четыре сановных священнослужителя – архиепископ Кентерберийский, архиепископ Йоркский, модератор Шотландской церкви и настоятель Виндзора; присутствовали все взрослые члены королевской семьи за исключением единственного остающегося в живых брата покойного, занемогшего герцога Глостерского.

Семидесятипятилетнюю герцогиню поселили в Букингемском дворце, и во время первого ужина с королевой и принцем Чарльзом она “трещала без умолку” (47), словно забыв о смерти супруга. На следующий вечер в часовне Святого Георгия вдова то и дело повторяла: “Он отказался от всего ради такой малости” (48), показывая при этом на себя со “странной улыбкой”, как свидетельствует Чарльз. В день похорон ее накачали успокоительными, и, сидя на хорах вместе с королевой, она слабо ориентировалась в пространстве, поэтому ее величество “с материнским участием и заботой постоянно поглаживала ее руку и поддерживала под локоть” (49), – вспоминает Кларисса Иден.

В рождественском обращении того года Елизавета II упомянула серебряную свадьбу, которую они с Филиппом отпраздновали месяцем ранее, проведя параллель между семейной жизнью и гармоничными международными отношениями, для которых в равной степени необходимы терпимость и понимание. Основная задача состояла в том, чтобы успокоить страны Содружества в преддверии официального вступления Британии в Европейское экономическое сообщество (так теперь назывался Общий рынок) в 1973 году. “Новые связи не заменят отношений с Содружеством, – утверждала королева. – Старые друзья не останутся в стороне, Британия возьмет их с собой в Европу” (50). Цель присоединения к ЕЭС, добавила она, в том, чтобы “расширить международную семью государств”.

Рождественское обращение снималось теперь в обновленном формате, перейти на который Елизавету II побудил успех “Королевской семьи”. В 1969 году вместо обычного телевыступления она обратилась к народу в письменной форме, одновременно вместе с советниками, как выразился Филипп, “ломая голову, что бы такое придумать получше” (51). В результате Ричард Костон осовременил подход, предложив вместо статичной картинки, где королева зачитывала текст с телесуфлера, иллюстрировать речь кадрами событий уходящего года. В эту подборку вошли королевские зарубежные поездки, Елизавета II с детьми, эпизоды празднования серебряной свадьбы. Как и документальный фильм 1969 года, эта итоговая подборка подчеркивала семейное благополучие королевы и ее родных.

В 1970-х, как, видимо, и следовало ожидать, британская пресса переключилась на молодое поколение королевской семьи – в частности, Анну и Чарльза. Окончив в 1970-м Кембридж, Чарльз, покорно следуя намеченному родителями плану, поступил через год в Военно-морской колледж в Дартмуте. В глазах прессы он стал отважным персонажем, получившим прозвище “крутой боец” (53). На заре своей военно-морской карьеры он познакомился с Камиллой Шэнд, симпатичной спортивной дебютанткой годом старше. У нее был “соблазнительный чарующий голос” (54), а главное, она умела развеселить принца Уэльского и помочь снять напряжение. Их тихий роман длился около полугода, до ухода Чарльза в долгий рейс. Оставшись одна, Камилла вышла замуж за Эндрю Паркер-Боулза, офицера Королевской конной гвардии, и Чарльз, узнав об этом, “почувствовал пустоту в душе” (55).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.