БОГЕМА НЬЮ-ЙОРКА

БОГЕМА НЬЮ-ЙОРКА

Нью-Йорк был родным городом Пегги, она принадлежала к высшему обществу этого города, знала все тонкости общественной и светской жизни. Несмотря на долгое отсутствие – прошло двадцать два года со времени отъезда в Европу, – ее не забыли. Однако ей показалось, что прошла вечность, так изменились страна, город, люди. Взмылись, подпирая небо, небоскребы. В 1933 году был возведен Empire State Bilding – все это поразило Пегги. Америка 40-х годов разительно отличалась от той страны, из которой она уезжала.

Новая жизнь получила отражение и в искусстве, особенно наглядно – в живописи. Появилась целая плеяда молодых дерзких американских художников, которые не уступали европейским собратьям. Именно здесь, в Нью-Йорке, Пегги решила осуществить свой замысел: создать Музей современного искусства, завершить то, что ей не удалось сделать в Европе из-за начавшейся войны.

Была у этой неутомимой, экстраординарной женщины еще одна, очень личная и интимная цель: женить на себе Макса Эрнста, стать миссис Макс Эрнст. Неизвестно, что было труднее – создать Музей или сломить упрямого Макса. Для начала нужно было найти подходящее жилье – в отеле им было тесно.

Удача, как всегда, сопутствовала Пегги, и ей удалось взять в аренду целый дом, который находился в самом конце East 51 Street. Это был большой старый особняк, в котором было семь спален, несколько комнат для прислуги. Там была просторная гостиная, в которой Макс поместил свою коллекцию этнической скульптуры, словом, о лучшем жилье нечего было и мечтать. Этот дом служил пристанью, ковчегом, местом для разгульных оргий, приютом для бездомных художников, став настоящим магнитом для богемы.

В Нью-Йорк приезжали европейские художники, все, кому удалось спастись от нацистского режима. У Пегги некоторое время жили Шагал, Леже, Челищев, Мондриан, Танге, Поллок, Леви и множество других. В этом доме влюблялись, ревновали, скандалили и пили очень много алкоголя.

Пегги украсила одну из стен своей спальни коллекцией из серег, которые ей дарили художники – в то время это было модным увлечением. Ее шумные парти были нескончаемы, день перетекал в ночь, в их жизни не было никаких правил, царил лишь один неписаный закон: удивить, поразить выдумкой, экстравагантным видом и нарядом. Полное отсутствие одежды никого не шокировало, это воспринималось спокойно, как часть декора.

Вопрос о женитьбе Пегги неоднократно обсуждала с Максом, но он не скрывал своего отрицательного отношения к этому. Было очевидно, что он не любит Пегги, что попросту принимает ее опеку и деньги, что, живя в Америке, спасается от нацистского режима, от неминуемой ссылки в концлагерь.

Их отношения были далеки от идиллических, скандалы стали обычным явлением, доходило и до рукоприкладства – оба отличались буйным темпераментом.

Тем не менее Пегги упорно шла к своей цели стать миссис Эрнст. Как всегда, она добилась того, к чему так стремилась. Однако это не повлияло в лучшую сторону на характер их отношений – они даже ухудшились. Макс понял, что у него нет выхода, он должен «отработать» свое спасение. Хотя он и так «отплатил» своей благодетельнице, отдав ей самые интересные работы.

Деятельная и энергичная, Пегги была полна решимости открыть галерею, конечно же, Галерею с большой буквы. Она нашла подходящее место – в центре города, на 30 West 57^th Street. Раньше там помещалась швейная мастерская (кстати, и сейчас там модельное агентство с пошивочным цехом). Ее привлекло то, что там был высокий потолок, хорошее освещение, понравилась и необычная удлиненная форма большой комнаты. Пегги хотела поразить художественный мир Нью-Йорка. Она понимала, что роскошные золоченые рамы никак не сочетаются с острым и лаконичным языком современной живописи. Пегги решила вообще отказаться от рам и традиционных темно-красных стен.

О, у нее было много идей, но необходим был человек, который поймет ее, поможет воплотить в жизнь ее замыслы.

Такой человек нашелся. Им оказался Фредерик Кислер. Румынский еврей, которому в то время было пятьдесят с небольшим, эмигрировал в Америку в конце двадцатых годов. Он сочетал в себе множество талантов: был дизайнером, художником, архитектором. Его эго было обратно пропорционально его росту, который составлял 142 сантиметра. Кислер дружил с сюрреалистами, его скромные апартаменты служили местом сбора нью-йоркской богемы. Он, безусловно, опережал свое время, он фонтанировал идеями, однако они зачастую были настолько смелы, что их не решались воплотить в жизнь.

Пегги встретилась с Кислером и осталась довольна этой встречей. Оба согласились, что работы на стенах должны висеть без рам, что в то время было новой идеей, оба придавали большое значение освещению картин. Пегги хотела открыть галерею как можно скорее, но Кислер, принявшись за работу, скрупулезно придерживался принятого в самом начале дизайна и не соглашался на компромиссы.

Пока Кислер, окунувшись в работу с головой, работал над дизайном, Пегги готовила каталоги, покупала новые работы, в том числе у Пикассо и Дали, и заказывала туалеты для грандиозного приема, который она намеревалась дать в день открытия галереи.

Наконец наступил этот, столь ожидаемый, день. Пегги в тот вечер была в белом. Ее элегантный вечерний наряд выделялся на фоне ярких картин, черного потолка и пола галереи. Согласно проекту Кислера, длинное помещение было разделено на четыре части. Перегородки между комнатами легко трансформировались, можно было делать любые выгородки, что создавало дополнительные удобства. Стены комнат, где экспонировались абстрактные работы и кубистические сукльптуры, были обтянуты холстом, покрашенным в темно-синий цвет, пол был бирюзового оттенка – любимый цвет Пегги. Картины без рам, казалось, парили в воздухе – они висели на невидимых глазу тонких шнурах. В комнате, где демонстрировались работы сюрреалистов, пол и потолок были черного цвета, а стены – цвета натурального дерева, каждое полотно монтировалось на подвижной подпорке, которую можно было повернуть под любым углом, что позволяло посетителям рассмотреть картину как нельзя лучше.

Семь работ Поля Клее были помещены в отдельную комнату, где со вкусом подобранное освещение, цвет стен и потолка «работали» в пользу столь необычной живописи.

Открытие галереи было сенсационным. Пресса захлебывалась от восторга, удивления, отвращения – словом, все было так, как того хотела Пегги, так, как ей мечталось. Экспозиция галереи носила громкое название, которое вошло во всемирную историю искусств: Art of This Century. Выставка существовала несколько лет, она пользовалась огромным успехом и служила существенной поддержкой для художников. Они выставляли свои работы, продавали их, словом, это было то, к чему они стремились, о чем мечтали.

Пегги выставляла в основном работы американских художников. В последнем сезоне были выставлены работы Джексона Поллока. Однако, несмотря на все старания Пегги и ее помощников, продажа картин шла вяло, публика не была подготовлена к восприятию авангардной живописи. В запасниках галереи все еще громоздились непроданные полотна.

Пегги подарила одну небольшую работу Поллока своему приятелю Джимми Эрнсту на свадьбу. Его молодая жена была огорчена: «О, Джимми, нам не нужны картины, мне нужна машинка для открывания консервов». Эта история имеет продолжение. Спустя одиннадцать лет Джим Эрнст продал эту картину за тридцать тысяч долларов, принес деньги жене, сказав при этом: «Вот твоя машинка для открывания консервов».

31 мая 1947 года, в субботу, галерея закрыла свои двери. Закончился еще один период жизни Пегги Гуггенхейм. Впоследствии ее деятельность была высоко оценена. Так, в журнале The Nation появилась статья, в которой отмечали большую роль, которую Пегги Гуггенхейм сыграла в развитии американской авангардной живописи. «Выставки Art of the Century были самым крупным событием в художественной жизни Нью-Йорка. Трудно переоценить роль Пегги Гуггенхейм в создании и поддержке целого направления в живописи, которое получило название абстрактного экспрессионизма. Ее галерея была фундаментом, основанием для этой группы интересных художников. До нее никто ничего подобного не создавал. Она оказалась нужным человеком, появившимся в нужное время, в нужном месте. Это останется в истории».

В мае 45-го закончилась вторая мировая война. Европа медленно приходила в себя, этот процесс был долгим и сложным. Люди оказались в совершенно ином мире, непохожем на тот, который был в 1939-м. Все изменилось: отношение к жизни, мода, политика. Иным стало и отношение к искусству. Большинство европейских художников, которые иммигрировали в Нью-Йорк, к концу войны постарели, их лучшая пора пришлась на 20-е и 30-е годы. Вернуться к прошлому было невозможно. Творческий пыл многих из них угас, сузился круг единомышленников – многие вернулись в Европу. Пегги, с присущей ей интуицией, поняла, что настало и ее время переезжать в Европу. Лишь там, говорила она своим близким друзьям, возможно продолжить то, чему она посвятила свою жизнь. Европа манила ее, и жемчужиной в этой богатой короне была Венеция – город-легенда, о котором Пегги мечтала с детства.