СНОВА В ВОЙСКА

СНОВА В ВОЙСКА

Прошло почти четыре года, как я расстался с 5-й кавалерийской имени Блинова дивизией и перебрался из Житомира в Москву, поступив в только что созданную тогда Академию Генерального штаба. Наша учебная группа насчитывала 13 человек. Друзья шутили: несчастливое число, удачи не ждите. Но пророчество не оправдалось. Учились все успешно. Правда, «чертова дюжина» скоро превратилась в обычную: одного из слушателей отчислили за неуспеваемость.

Академия много дала нам, обогатила наши знания, особенно в области военного искусства. Успехи в учебе были отмечены тем, что некоторые из слушателей нашей группы стали преподавателями этой же академии. Первыми пополнили поредевшие преподавательские кадры эстонец комбриг Иоган Бебрис, полковники Николай Емельянович Аргунов, Владимир Петрович Свиридов и Константин Федорович Скоробогаткин; они перешли на преподавательскую работу вскоре после первого же года обучения. Вслед за ними на эту трудную стезю встали староста нашей группы комбриг Владимир Ефимович Климовских и бывалый летчик майор Иван Никифорович Рухле.

Я успешно сдал выпускные экзамены и уже ждал назначения в войска, когда мне вдруг тоже предложили остаться старшим преподавателем академии. Хотя и без особого желания, согласился.

Преподавал два года. Дела шли нормально. Освоился с кругом новых обязанностей, казалось, ничто не мешало быть довольным своей участью. Но, как кочевника тянет в путь с насиженного места, так и меня, большую часть жизни проведшего в гуще кипучей армейской жизни с ее беспрерывными учениями и походами, неудержимо потянуло в привычную стихию. Жену я не хотел раньше времени расстраивать своими беспокойными мечтами. Ее, как, впрочем, и всех жен, больше устраивала спокойная оседлая жизнь, чтобы дети могли нормально учиться и не переходить так часто из одной школы в другую.

Предпринял несколько попыток уйти из академии в войска. Не получилось: под благовидными предлогами мне каждый раз отказывали.

Как-то разговорились мы с Аргуновым. Позавидовали товарищам, которые после академии попали в войска. Большой мой приятель и обаятельный человек, полковник Анатолий Николаевич Королев был назначен на должность начальника военных сообщений Московского военного округа. Полковник Трофименко, который учился вместе с нами, уже получил звание комдива и командовал войсками Среднеазиатского военного округа…

— А мы с тобой, — грустно улыбнулся Аргунов, — скоро станем учеными сухарями. Как говорится, ни сказок про нас не расскажут, ни песен про нас не споют. А впрочем, скажут… Скажут: горе-теоретики, мол, оторвались от жизни войск… А чем мы виноваты?

Я хотел было возразить, что быть старшим преподавателем Академии Генерального штаба тоже высокая честь. Но невольно пришли другие мысли. У нас действительно почему-то порой недооценивали командиров, работающих в высших военных учебных заведениях, в центральном аппарате Наркомата обороны и даже в Генеральном штабе. Это иногда вызывало у молодых и наиболее способных офицеров нежелание, боязнь оказаться в центральном аппарате и через пяток лет стать вдруг «отставшим» от своих товарищей, которые попали после учебы в войска.

В то время эта разница в положении между теми, кто проходил службу в высших учебных заведениях и в центральном аппарате, и теми, кто служил в войсках, довольно резко бросалась в глаза. За четыре года моего пребывания в стенах академии мало кто из ее преподавателей вырос в воинском звании, в то время как в войсках их ученики совершали головокружительные взлеты.

С известным ныне военачальником генералом армии Михаилом Ильичом Казаковым, моим давнишним другом, мы прибыли в академию вместе из 5-й кавдивизии им. Блинова. Он, помнится, был тогда майором. Через год прервав учебу, Михаил Ильич уехал в Среднеазиатский военный округ. А спустя еще два года мне представилась возможность с радостью поздравить его с присвоением высокого звания комдива.

— А ты слышал, — спросил меня Аргунов, — что генерал армии Жуков назначен командующим войсками Киевского округа? Что, если ему написать? Неужели он не поможет старому однокашнику? Ведь не в Москву же ты просишься, а в войска…

Задумался я над советом друга. Действительно, с Георгием Константиновичем Жуковым мы давно знакомы. В одно время оба командовали кавалерийскими полками, а в 1924–1925 годах вместе учились в Ленинграде, в Высшей кавалерийской школе. Но уж очень не хотелось даже в таком деле использовать, так сказать, личные связи. И тут вдруг прибывает в Москву за своей семьей мой товарищ генерал-майор Рубцов. Мы вместе учились в академии, а затем работали преподавателями. Несколько месяцев назад Рубцов уехал в войска. Человек это был способный, большой знаток штабной службы (в академию он прибыл с должности начальника штаба стрелкового корпуса). Встреча доставила нам обоюдную радость.

— Ну как, где и что делаешь сейчас? — поинтересовался я.

— У Жукова, — ответил он с гордостью. — Начальником оперативного отдела.

— Эх, и везет же тебе! А мне вот никак не удается вырваться.

— Послушай, — загорелся Рубцов, — проси Георгия Константиновича. Поможет. Он же хорошо знает тебя. Одним словом, быстро пиши письмо, я передам ему лично.

На том и порешили. Письмо получилось кратким, в виде рапорта: «Вся армейская служба прошла в войсках, имею страстное желание возвратиться в строй… Согласен на любую должность».

Очень важно, думаю, напомнить читателям, что международная атмосфера в то время все более накалялась. В Европе шла война. Англия и Франция, всячески толкавшие фашистскую Германию на Восток, против Советского Союза, теперь вынуждены были сами отражать ее натиск. Они пожинали плоды своей вероломной политики. Ведь все попытки нашего правительства договориться с Англией и Францией о предотвращении совместными усилиями фашистской агрессии ни к чему не привели. Реакционные правительства этих стран рассчитывали политически изолировать Советский Союз и поставить его под удар гитлеровской Германии и милитаристов Японии.

Мудрость партии и Советского правительства предотвратила эту угрозу. Заключение с Германией пакта о ненападении сорвало очередную попытку международной реакции уничтожить первое в мире социалистическое государство руками германских и японских милитаристов.

Конечно, уверенности в том, что фашистское правительство Германии надолго удержится на позициях добрососедства, не было ни у кого. Советские люди знали, с какой звериной ненавистью фашисты относятся к государству рабочих и крестьян. Однако заключенный между Советским Союзом и Германией пакт о ненападении не только сорвал замыслы международной реакции, но и давал нашему народу драгоценный выигрыш во времени, которое было так необходимо для укрепления оборонной мощи страны.

Помнится, в преподавательских кругах и среди слушателей Академии Генерального штаба все чаще разгорались споры о перспективах военных действий в Европе. Многие прямо говорили о возможности поворота гитлеровских полчищ после разгрома Франции на Восток, против нашей Родины.

Вполне обоснованное неверие в миролюбие гитлеровского руководства Германии проскальзывало во всех разговорах. Спрашивает тебя товарищ о здоровье и тут же вопрос:

— Ну как, война будет?

Эту настороженность образно выразил Николай Тихонов в одном из своих стихотворений:

Уходит лондонец в свое бомбоубежище,

Плед по асфальту мокрый волоча,

В его кармане — холодок ключа

От комнат, ставших мусором колючим.

Мы свой урок еще на картах учим,

Но снится нам экзамен по ночам…

Да, мы понимали, что обезумевший от жажды мирового господства фашизм, сбрасывающий сегодня бомбы на мирные города Англии, сможет завтра с еще большим ожесточением обрушить их на наши головы.

Можно ли быть спокойным, когда по соседству с тобой льется кровь мирных жителей, когда их жилища превращаются в руины? Советские люди с тревогой следили за событиями на Западе. Ставшие крылатыми слова: «Фашизм — это война» — напоминали народу об опасности. Быть постоянно настороже побуждало нас и то, что с лета 1940 года мы на большей части западной границы, по существу, стали непосредственными соседями с гитлеровской Германией, а это было весьма опасное соседство.

Тревожные мысли не покидали меня. И именно поэтому хотелось поскорее снова вернуться в войска. Я рад был бы оказаться в любом западном военном округе, но больше всего тянуло в Киевский, из которого ушел на учебу. Я понимал, что в этой неспокойной обстановке армии особенно нужны командиры, получившие необходимую оперативную подготовку в Академии Генерального штаба.

Пока ждал ответа из Киева, в академической поликлинике мне предложили путевку в Кисловодск. Занятий не было, поэтому я с удовольствием согласился, считая, что укрепить здоровье никогда не мешает, и через три дня уже наслаждался чудесной природой Северного Кавказа.

Среди отдыхающих нашлось много знакомых. Люди военные, мы и на досуге не могли избавиться от разговоров об армейской службе, об обстановке в Европе.

Товарищи с удовлетворением отзывались о кипучей деятельности нового Наркома обороны Семена Константиновича Тимошенко, о его стремлении поднять боевую готовность войск, еще более укрепить дисциплину. Генерал-майор Михаил Иванович Потапов, приехавший из Киевского военного округа, с увлечением рассказывал о начавшемся формировании механизированных корпусов, о предстоящей замене устаревшего танкового парка новыми замечательными машинами.

Дни отпуска промелькнули быстро. Однако и во время отдыха меня не покидала мысль: что ответит мне Жуков? Когда уже потерял надежду, поступила телеграмма. Генерал армии Жуков сообщал, что по его ходатайству нарком назначил меня в войска Киевского Особого военного округа. Мне предписывалось немедленно выехать в Киев.

В Москве, в Управлении по начсоставу, я ознакомился с приказом наркома о назначении меня начальником оперативного отдела штаба 12-й армии и последней аттестацией, которую дало на меня командование академии.

Случается иногда по пословице: мягко стелет, да жестко спать. О нашем начальнике кафедры генерал-лейтенанте Василии Константиновиче Мордвинове так не скажешь. «Стлал» он жестко: не прощал ни малейшего упущения в работе, безжалостно критиковал нас, молодых преподавателей. Так что на добрый отзыв я и не рассчитывал. Но начал читать собственноручно написанную им аттестацию — и глазам своим не поверил. Столько хвалебных слов, что я невольно усомнился: обо мне ли это? Заканчивалась аттестация выводом: «Должности вполне соответствует и заслуживает присвоения звания „генерал-майор“.

И все эти добрые слова высказаны человеком, которого мы всегда считали самым скупым на похвалу!

Получив командировочное предписание и подобрав необходимые материалы, я сентябрьским вечером простился с семьей, которая впервые за всю мою долгую армейскую службу не следовала за мной. Сын и дочь начали учебный год, да и назначение состоялось так неожиданно, что о совместном отъезде не могло быть и речи.