7. Ариаднина нить

7. Ариаднина нить

Оставшись на время во Франции, Плеханов напряженно работал. Ему не хватало книг университетской библиотеки. Он мечтал прочитать совместный труд Маркса и Энгельса «Святое семейство» и Маркса «К критике политической экономии». Не хватало общения с единомышленниками, встреч с ними.

В конце 1881 года Плеханов начал работу по переводу «Манифеста Коммунистической партии». Экземпляр этого ценного издания на немецком языке прислал ему Лавров. Работа целиком захватила Плеханова. Любое положение, каждый абзац «Манифеста» — это воплощение научной теории, революционной стратегии, тактики пролетарской партии, выраженное в концентрированном виде. Переводя это гениальное произведение Маркса и Энгельса, Плеханов глубоко проник в мысль авторов. Позднее он писал: «Лично о себе могу сказать, что чтение «Коммунистического Манифеста» составляет эпоху в моей жизни. Я был вдохновлен «Манифестом» и тотчас же решил его перевести на русский язык».

Перевод шел медленно, так как Плеханову надо было решать, какие слова перевести на русский язык, какие оставить в иностранном написании, поскольку он не мог найти адекватного выражения в русском языке или слова эти уже приобрели право гражданства среди русских социалистов и должны были и дальше жить в этом написании. Например, как быть со словами «пролетариат», «диктатура»? Переводя «Манифест», Плеханов создавал марксистскую терминологию на русском языке. Иногда переводчик прибегал к вольному переводу, приспосабливаясь к уровню будущих читателей этого произведения.

Когда перевод подошел к концу, Плеханов, прочитав предисловие Маркса и Энгельса ко второму изданию «Манифеста», написал Лаврову: «Милый Петр Лаврович!.. Это предисловие навело меня на мысль попросить Маркса и Энгельса написать к нашему переводу новое, более полное предисловие. Как Вы об этом думаете? Издание выиграло бы через это очень не мало. Если находите мою мысль исполнимой, то потрудитесь написать об этом Марксу, так как к Вашей просьбе он отнесется с гораздо большим вниманием, чем ко всякой другой» (4—II, 319),

Лавров, разумеется, одобрил эту мысль и сразу же написал Марксу: «Вам известно, что мы издаем «Русскую социально-революционную библиотеку»… Следующий выпуск должен содержать перевод Манифеста немецких коммунистов 1848 г. с примечаниями некоего молодого человека (Плеханова), одного из самых ревностных Ваших учеников… Перехожу теперь к просьбе, с которой мы, редакторы «Русской социально-революционной библиотеки», обращаемся к авторам Манифеста, то есть к Вам и Энгельсу. Не будете ли Вы так добры написать несколько строк нового предисловия специально для нашего издания»[9].

Маркс получил это письмо в трудное для себя время. Он недавно похоронил жену и сам болел. На душе было тяжело. Но к нему обратились русские революционеры, им нельзя было отказать. Но о каком Плеханове пишет ему Лавров? Это редактор журнала «Черный передел», в котором печатались статьи, отрицавшие необходимость политической борьбы, в котором была напечатана злобная статья анархиста Иоганна Моста, клеветавшая на германских социал-демократов, где проводились идеи Бакунина? Еще в конце 1880 года Маркс писал Фридриху Зорге о народниках-чернопередельцах: «Эти господа против всякой революционно-политической деятельности. Россия должна одним махом перескочить в анархистско-коммунистически-атеистический рай! Пока же они подготовляют этот прыжок нудным доктринерством, так называемые принципы которого вошли в обиход с легкой руки покойного Бакунина»[10].

Маркс помнил, что это мнение о членах «Черного передела» сложилось у него под влиянием разговоров с Львом Гартманом, который после высылки из Парижа поселился в Лондоне. Правда, Гартман несколько искажал взгляды чернопередельцев, а статья Моста появилась без ведома Плеханова. Но Маркс об этом не знал, и, в общем, резкая критика народнических идеалов «русских анархистов», как он их называл, была справедливой.

Но теперь Лавров пишет, что Плеханов — один из самых ревностных его, Маркса, учеников. Возможно, он теперь перестал быть анархистом. В любом случае издание «Манифеста» на русском языке — нужное дело, и его, Плеханова, нужно поддержать. Вероятно, так думал Маркс, получив письмо Лаврова. Он передал просьбу русских революционеров Энгельсу, они совместно написали предисловие и послали его Лаврову. В предисловии были вещие слова: «Россия представляет собой передовой отряд революционного движения в Европе»[11].

В этом предисловии авторы «Манифеста» еще раз обращаются к вопросу, который часто задавали им русские революционеры: может ли Россия миновать период капитализма, является ли крестьянская община в России основой будущего социалистического строя?

В феврале 1881 года, когда Плеханов был в Париже, Вера Засулич все же осуществила свою давнюю мечту — написать Марксу и спросить его о судьбе русской крестьянской общины. Маркс написал несколько черновиков, прежде чем послал ответ. Маркс не ответил — да или нет, поэтому и Вера Ивановна и ее друзья по-прежнему были в недоумении: что же думает Маркс по этому вопросу? А однозначного ответа не могло быть.

Вот почему в предисловии к «Манифесту» его авторы опять вернулись к этой теме: «Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития»[12].

Скоро предисловие Маркса и Энгельса было получено. Плеханов и его друзья спешили опубликовать «Манифест». Плеханов написал небольшое введение, где он выступает как сторонник марксизма: «Вместе с другими сочинениями его авторов «Манифест» открывает новую эпоху в истории социалистической и экономической литературы — эпоху беспощадной критики современных отношений труда к капиталу и, чуждого всяких утопий, научного обоснования социализма» (3—VIII, 23).

Когда это написано? В начале 1882 года. Именно тогда Плеханов резко отходил от позиций народничества и становился марксистом. Он сам писал в 1910 году: «Я стал марксистом не в 1884 г., а уже в 1882 г.» (3—VIII, 22). Он был не один. Под его влиянием марксизм приняли и некоторые другие руководители «Черного передела» — В. Засулич, П. Аксельрод, Л. Дейч. Они шли за Плехановым, и без тесного содружества с ним в это время — в начале 80-х годов XIX века — они не стали бы марксистами.

Во многих странах мира в начале 80-х годов XIX века было уже немало марксистов. Они были в Германии, Англии, Франции, Италии, Соединенных Штатах Америки, но в России к тому времени еще не было марксистов. Многие революционеры и прогрессивные ученые высоко ценили труды Маркса и его учеников, бывая за границей, считали за честь познакомиться с Марксом и Энгельсом, переписывались с ними. Н. Даниельсон и Г. Лопатин перевели и издали «Капитал» Маркса. Но они не были марксистами. Они не считали возможным применить учение Маркса к истории России и признать, что в России развивается капитализм и будущее страны принадлежит пролетариату. Плеханов первый признал, что революционная теория Маркса объясняет прошлое, настоящее и указывает будущее России. Правда, в 1882 году он это еще только понял, в печати же с защитой и обоснованием своих взглядов он выступил несколько позднее.

Какие причины привели к тому, что Плеханов стал на путь марксизма? В первую очередь это объективный ход общественного развития России в 60—70-х годах XIX века, то есть процесс развития капитализма и формирования пролетариата, анализ которых привел Плеханова и его единомышленников на путь марксизма. С другой стороны — это рост революционного рабочего движения на Западе и распространение научного социализма, изучение опыта рабочего движения в странах Западной Европы, особенно в Германии и Франции; наконец, немалую роль сыграло осмысление Плехановым опыта революционной деятельности в России, в первую очередь пропаганды среди русских рабочих, а также анализ идейно-организационного краха народничества. Плеханов вспоминал об этом времени: «Тот, кто не пережил вместе с нами то время, с трудом может представить себе, с каким пылом набрасывались мы на социал-демократическую литературу, среди которой произведения великих немецких теоретиков занимали, конечно, первое место. И чем больше мы знакомились с социал-демократической литературой, тем яснее становились для нас слабые места наших прежних взглядов, тем правильнее преображался в наших глазах наш собственный революционный опыт» (3—VIII, 17).

Выдающиеся способности позволили Плеханову за сравнительно короткий срок стать широко образованным человеком, понять и освоить основные произведения Маркса и Энгельса, а его творческий ум и прозорливость тали возможность приложить эти знания к анализу российской действительности. Уже в конце 1881 года он пришел к выводу, что в России развивается капитализм. В декабре он писал Лаврову: «Я, как Вам известно, держусь того взгляда, что это дело уже решенное. Россия «уже вступила на путь естественного закона своего развития», и все другие пути… для нее закрыты» (3—VIII, 210). Напомним, что еще в начале 1880 года Плеханов допускал возможность двух путей развития экономики России. Теперь же он не колебался. Но, приняв это положение, Плеханов с его логическим мышлением пришел к выводу, если в России развивается капитализм, то и революционное движение должно развиваться по тем же объективным законам, что и в Западной Европе. Его главной движущей силой должен стать пролетариат.

Все это еще нужно было доказать и создать партию, чья идеология была бы основана на теории марксизма.

В течение 1882 и 1883 годов Плеханов пытался заложить теоретические основы такой партии, создавая ее ядро из русских революционеров, живущих за границей. В первую очередь необходимо было обрести полное единодушие с рядом товарищей, близких по «Черному переделу». После приезда Плеханова в Кларан такое единодушие было достигнуто. Но основная часть народников-эмигрантов были сторонниками «Народной воли». Плеханов надеялся через подготовлявшийся орган «Вестник «Народной воли» распространить свои новые идеи и перетянуть на свою сторону хотя бы часть народовольцев. Плеханов писал тогда Лаврову: «Я готов создать из «Капитала» прокрустово ложе для всех сотрудников «Вестника «Народной воли» (3—VIII, 213). Однако народовольцы не укладывались в это прокрустово ложе.

На первых порах казалось, что Сергей Михайлович Кравчинский, старый друг, человек с огромным авторитетом, один из трех редакторов «Вестника «Народной воли», близок к принятию марксистских идей. Но вскоре он вынужден был эмигрировать из Франции, где его, как революционера, убившего шефа жандармов Мезенцева могли выдать царскому правительству. Вместо Кравчинского третьим редактором стал Лев Александрович Тихомиров.

Тихомиров тогда был авторитетным лицом среди народовольцев. Он до этого был редактором «Земли и волн», членом Исполкома «Народной воли». На Воронежском съезде Плеханов и Тихомиров стояли на противоположных точках зрения, сейчас — тоже. Тихомиров продолжал считать, что сельская община — основа будущего социализма в России, а главная деятельность революционеров должна быть посвящена политическому террору. Он и Мария Ошанина были единственными оставшимися на свободе членами Исполнительного комитета «Народной воли». Тихомиров жил вместе с женой Екатериной Дмитриевной и маленьким сыном. Эмигрантские неурядицы, бедность, ссоры между товарищами раздражали Тихомирова и его жену. Держались они с остальными эмигрантами по-генеральски и вовсе не собирались считаться с чьими-либо взглядами. Плеханов и Тихомиров часто спорили друг с другом, а Лаврову приходилось лавировать между ними.

В это время Плехановы очень близко сошлись с Верой Ивановной Засулич и Львом Григорьевичем Дейчем. Жили они в ближайшей деревушке и ежедневно приходили к Плехановым, которые были привязаны к дому своей маленькой дочкой. С Плехановыми по-прежнему жила Теофилин Полляк, здоровье которой с каждым днем ухудшалось. Но молодость и оптимизм помогали верить, что организм Теофилии победит туберкулез, о котором тогда еще так мало знали.

1 апреля 1882 года Вера Ивановна и Дейч пришли, радостно возбужденные.

— Друзья! Какая радость. Нам передали, что сегодня в Кларан приезжает отдохнуть и полечиться Карл Маркс. Вот, Жорж, теперь вы сможете поговорить со своим кумиром.

Плеханов побледнел от волнения. Обращаясь к жене, он попросил ее:

— Роза, скорее поставь утюг. Надо привести себя я порядок, и скорее пойдем в Кларан. Может быть, ему будет нужна наша помощь в устройстве.

— Ох, не лукавьте, Жоржинька, — смеялась Вера Ивановна, — сами только и думаете, сколько вопросов прилично задать при первом знакомстве.

— Да, конечно, если это будет возможно. Но не будем медлить.

Собрался Плеханов быстро, и все трое двинулись в Кларан. По дороге Плеханов обсуждал с друзьями, какие вопросы он должен задать в первую очередь, уточнял формулировки. Все оживленно беседовали, как вдруг Вера Ивановна, словно спохватившись, посреди дороги сказала:

— Жорж, мы поздравляем вас с первым апреля.

— При чем здесь первое апреля?

— Ну, — Вера Ивановна запнулась, — ведь это день шуток и розыгрышей, вы забыли?

— Забыл… Значит…

— Конечно, Георгий Валентинович, — вступил Лев Дейч, — мы придумали о приезде Маркса.

Плеханов опустил голову, и все трое молчали, не зная, что последует дальше. Но вот он глубоко вздохнул, как-то грустно рассмеялся.

Ну, спасибо, вот не ожидал. Меня никогда не разыгрывали в этот день, я и забыл об этом. Очень жаль, конечно, что Маркс не приезжает в Швейцарию, но… — он помедлил, — я пережил в этот час такую радость, да и обсудили мы с вами много важных вопросов.

— Так вы не сердитесь на нас? — спросила Вера Ивановна.

— Нет, нет, конечно, нет. Как можно сердиться на шутку?

С тех пор в семье Плехановых всегда 1 апреля превращалось в день шуток над друзьями и знакомыми.

Георгий Валентинович давал уроки детям русского помещика, жившего в Кларане, но только на эти деньги нельзя было прожить семье из четырех человек. Розалия Марковна не хотела, чтобы муж целиком тратил силы и время, необходимые для революционной деятельности, на изнурительную работу для заработка. На семейном совете решили, что надо переехать в Берн, чтобы Розалия Марковна смогла окончить медицинский факультет Бернского университета и получить диплом врача.

В Берне жила их знакомая Анна Кулишова с дочкой Андриеттой. Незадолго до этого она рассталась с мужем, итальянским анархистом Андреа Коста, который после рождения дочери потребовал, чтобы жена отошла от общественной деятельности и целиком посвятила себя семье. Но Анка, которая уже несколько лет участвовала в революционном движении, не согласилась с этим и рассталась с любимым человеком. Она переехала в Берн, растила дочку и кончала медицинский факультет.

Анка подыскала две комнаты для Плехановых и помогала им на первых порах. Розалия Марковна сразу же отправилась с документами об окончании трех курсов Медико-хирурги-ческой академии в ректорат университета.

Когда жена была дома, Георгий Валентинович ходил работать в Бернскую библиотеку. К счастью, здесь оказались две редчайшие книги, которые он в Париже не успел изучить, — «Святое семейство» Маркса и Энгельса и «К критике политической экономии» Маркса. Теперь Георгий Валентинович, не откладывая, подробнейшим образом законспектировал эти работы.

Однако хлопоты Розалии Марковны окончились неудачей. От нее потребовали, чтобы она заново прослушала и сдала все предметы, которые были уже сданы в Петербурге. Она узнала, что в Женевском университете другие правила — там достаточно сдать коллоквиум по пройденным предметам, и они будут засчитаны. Значит, надо ехать в Женеву.

Отъезд пришлось отложить из-за обострения болезни Теофилин Васильевны. Она угасала на глазах.

В Берне Теофилия Васильевна было поправилась, но скоро наступило обострение болезни, и она умерла на руках Розалии Марковны. После похорон, на которые приехали Дейч, Засулич и несколько русских эмигрантов, живших в Берне, все пошли к Плехановым. Вспоминали все то полезное, что сделала Теофилия Васильевна для революционного движения в России.

— Как горько сознавать, — говорил Георгий Валентинович, — что из жизни ушел недюжинный человек. Ведь Теофилия Васильевна была не только умной и доброй женщиной, но она была человеком, который всегда жил для других. А какой принципиальной она была и прямой! Всегда говорила то, что думала. Это большая потеря для нашего движения.

Вскоре после похорон Плехановы, а вслед за ними Засулич и Дейч переехали в Женеву. Розалия Марковна подала документы на медицинский факультет Женевского университета, успешно сдала коллоквиум, подтверждающий ее право заниматься сразу на четвертом курсе.

В Женеве в это время жил Тихомиров. И хотя Плеханов и Тихомиров часто виделись, добиться единодушия не удавалось. Тихомирова разъедало в то время разочарование в революционных делах. Этим в значительной степени объяснялись его колебания в отношении к союзу народовольцев с чернопередельцами. То он равнодушно соглашался с предложениями Плеханова, то категорически возражал против них.

В это время Плеханов написал для первого номера «Вестника «Народной воли» рецензию на книгу Н. Д. Аристова «Афанасий Прокопьевич Щапов». В ней он еще в весьма сдержанных тонах, но довольно определенно писал, что пришла пора критической оценки «всех элементов нашего народничества» и что его симпатии находятся на стороне социал-демократов. Рецензия была прочитана и одобрена Тихомировым, а потом и Лавровым. Однако следующая статья Плеханова «Социализм и политическая борьба», в которой он с позиций марксизма выступил с резкой критикой всей системы народнических идей, была встречена в штыки. Тихомиров уговаривал Плеханова быть помягче, но все же согласился переслать статью в Париж. Там ее прочитали Лавров и Ошанина, за свою непреклонность при решении принципиальных вопросов прозванная «матерью игуменьей». Ошанина была в ярости.

Петр Лаврович, что же это такое? Чей же орган «Вестник» — народовольцев или социал-демократов? Я категорически против публикации этой безобразной статьи.

Успокойтесь, Мария Николаевна, — говорил Лавров, — я тоже не согласен с Плехановым, но надеюсь, что он откажется от своих слишком категоричных выводов. Мы не можем оттолкнуть его. Это талантливый, высокообразованный и принципиальный человек, его авторитет среди всех, даже ярых народовольцев, высок. Я сам не только глубоко уважаю его, но и ценю его дружбу и доверие. Мы не можем, повторяю, позволить себе потерять его.

Я не совсем согласна с вами в оценке Плеханова, мне кажется, что вы, дорогой Петр Лаврович, преувеличиваете его значение для нашего движения. Но допустим, что вы правы. Что же будет дальше? Он и впредь будет на страницах «Вестника» нападать на наши основные идеи? А мы будем спокойно на это смотреть?

— Я напишу ему и попрошу изменить наиболее резкие места. Ведь пошли же чернопередельцы нам навстречу, признали-таки необходимость политической борьбы.

Но события развернулись по-иному, приведя не к союзу тех чернопередельцев, которые становились марксистами, с народовольцами, а к разрыву между ними и ожесточенной идейной борьбе. Плеханов так вспоминал о событиях лета 1883 года:

«…У нас предстояло собрание для переговоров с г. Тихомировым о вступлении нашей группы, — тогда еще не имевшей определенного имени, — в «партию Народной воли». Когда он пришел на это собрание, мы увидели, что он уже не тот, каким был в последние месяцы. Из его объяснений мы узнали, что «молодые товарищи в России» очень недовольны его сближением с нами, так как опасаются, что благодаря ему в движении возьмет верх нежелательное для них влияние бывших «чернопередельцев». Вместе с тем он сказал нам, что по уставу партии мы можем быть приняты только поодиночке и по выбору, а не целой группой. Прежде он находил возможным принять нас именно как группу. Когда мы напомнили ему об этом, на него напала сильная зевота, и никакого толку мы от него не добились. К концу собрания было совершенно ясно, что г. Тихомиров решил круто изменить свою политику в отношении к нам. И в самом деле, после этого он в разговорах с нами решительно высказывался против социал-демократии и не без красноречия расписывал прелести воспетых народниками крестьянских «устоев». Это было неприятно, но делать было нечего. Я вышел из редакции «Вестника «Народной воли». Мы выступили как группа, назвавшаяся группой «Освобождение Труда», и моя статья «Социализм и политическая борьба» явилась в виде отдельной брошюры после того, как я дополнил ее и значительно смягчил заключавшуюся в ней критику «партии Народной Воли» (1—XIII, 32–33).

Так осенью 1883 года закончился почти годовой период бесконечных споров и надежд на то, что удастся отколоть от народовольцев группу людей, убедить их в правоте марксизма. Плеханов и его последователи от признания марксизма как единственно верного учения для революционера любой страны перешли к распространению идей марксизма в России.

Через много лет, вспоминая это время и анализируя причины, которые привели его и его друзей к отказу от народнических идей и сделали их последователями теории научного социализма, Плеханов писал: «Мы не сшивали своих взглядов из кусочков чужих теорий, а последовательно вывели их из своего революционного опыта, освещенного ярким светом учения Маркса» (1—XXIV, 113).

Подводя итоги пути, проделанного к марксизму, Плеханов сделал вывод, что «теория Маркса, подобно Ариадниной нити, вывела нас из лабиринта противоречий, в которых билась наша мысль под влиянием Бакунина. В свете этой теории стало совершенно понятным, почему революционная пропаганда встречала у рабочих несравненно более сочувственный прием, чем у крестьян. Самое развитие русского капитализма, которое не могло не волновать бакунистов, так как оно разрушало общину, приобретало теперь для нас значение новой гарантии успеха революционного движения, ибо оно означало количественный рост пролетариата и развитие его классового сознания» (3—VIII, 17–18).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.