Последние боевые вылеты Великой Отечественной
Последние боевые вылеты Великой Отечественной
Наступило 17 апреля. Утро разбудило нас грохотом орудий. Без команды все проснулись, встали и стояли, прислушиваясь, стараясь понять, что происходит. Но было и так ясно, что началось наступление, которого мы с нетерпением ждали. Последнее наступление! Впереди, совсем близко, был Берлин, и никто не сомневался, что он в ближайшую неделю будет взят.
В темноте подали машины, и скоро мы были на аэродроме. Гул орудий прекратился, но над головой стоял рев многочисленных бомбардировщиков и штурмовиков, летевших на запад и возвращавшихся оттуда домой. Сотни, тысячи самолетов летели над нами. Никогда до этого мы не видели в воздухе столько самолетов!
Поднявшись в воздух уже после обеда парой с Куманичкиным, мы увидели многочисленные пожары. Как линия фронта, так и территория в глубине немецких позиций были покрыты очагами дыма. Воздух превратился в коричневую дымку. Даже на высоте 3—4 километров ощущался запах гари. Как ни удивительно, но везде были только наши самолеты. На высоте 5—6 тысяч метров группами по одной-две-три эскадрильи шли бомбардировщики Пе-2, Ту-2 и еще не виданные нами, сопровождаемые истребителями «Бостоны»[7] и Б-25. Внизу носились штурмовики. Возле них сновали юркие «яки».
Пройдя несколько раз над ними, мы увидели подходившую с запада группу немцев, но те, увидев нас, не приняли боя и начали уходить пикированием. Мы стали их преследовать, но немецкие истребители вскочили в облако дыма и растаяли. Пройдя дым, немцев нам обнаружить не удалось, развороты влево и вправо успеха не дали. Горючее было на исходе, и Куманичкин повернул домой.
Ведя наблюдение за задней полусферой, я мельком увидел, что мы проходим Одер, потом увидел лес, но аэродрома видно не было. Куманичкин сделал несколько кругов, но... аэродром исчез. Мы явно заблудились! Ситуация была не из приятных, учитывая, что горючего оставалось всего минут на 10 полета. В этот момент мы замечаем, как в стороне делает разворот самолет с выпущенными шасси. Все ясно – где-то аэродром. Мы пристраиваемся к самолету. Это «як»: сначала он шарахается от нас, но потом, видимо, увидев звезды, успокаивается и продолжает планировать. Садится он на поле возле опушки леса. Мы выпускаем шасси и заходим на ту же площадку, садимся и подруливаем к стоящим на опушке самолетам.
Встретили нас очень дружественно. Самолеты заправили, а нас повезли на ужин. За ужином все делились воспоминаниями, – у Куманичкина оказалось много друзей из его старой дивизии. Следующим утром мы перелетели на свой старый аэродром. Мы оба волновались, как нас встретят, – ведь вчера мы не вернулись с задания. Но Чупиков был спокоен. Оказывается, наш разговор по радио на КП слышали и поняли, что мы садимся на другом аэродроме.
С каждым вылетом видим мы, что пожары перемещаются все дальше на запад, и вот они доходят до Берлина и начинают охватывать его. Группы наших самолетов непрерывно летают над Берлином. Мы получаем задание не пропустить к Берлину ни одного немецкого самолета.
В воздух постоянно поднимаются пары самолетов. Подходит наша очередь, и мы поднимаемся в воздух. Я лечу на самолете Ла-7 с бортовым номером «27». На нем до этого летал дважды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб. Уехав по вызову командования в Союз, он передал самолет мне, и последние боевые вылеты я совершал именно на нем. Сейчас он находится в авиационном музее Военно-воздушной академии в Монино. Мы обходим Берлин с севера и идем на запад. Внизу наши войска, но пожаров почти нет: видимо, немцы перестали сопротивляться и торопливо отходят за Эльбу. Немецкие города и селения лежат чистенькие, с аккуратными линиями дорог и ровными квадратиками кварталов.
Впереди появляются черточки: первое звено, второе, третье... Всего шесть звеньев – это 24 «фокке-вульфа». Многовато для одной нашей пары! Но позади нас Берлин и штурмующие его наши войска – пропустить туда штурмовики нельзя. Куманичкин взмывает вверх и, пропустив первое звено, переходит в пикирование. Задача ясна: уничтожить ведущего группы. Он проносится мимо летящих сзади немецких самолетов и почти в упор открывает огонь. Мгновение – и «фокке-вульф» вспыхивает; я стреляю по его ведомому, – тот переворачивается и уходит вниз. Остальные сбрасывают бомбы и начинают маневрировать, пытаясь обнаружить остальные нападающие самолеты. В панике каждый самолет в воздухе кажется им противником.
Куманичкин повторяет атаку, стреляет по ведущему нового звена, тот накреняется и с дымом уходит вниз. Я стреляю по второму немцу, затем по третьему, – они также уходят вниз. Остальные немецкие самолеты бросают бомбы, поспешно разворачиваются и уходят домой. Мы их не преследуем, ждем подхода новых групп. Через некоторое время показывается новая группа.
Куманичкин повторяет атаку по ведущему, стреляет, но его атакуют. Я спешу отбить атаку, жму на кнопку стрельбы, но пушки молчат – все снаряды израсходованы. Делать мне нечего, немец приближается к Куманичкину – остается только таранить врага! Я лечу наперерез, но, когда остается несколько десятков метров, немецкий летчик оборачивается. Сквозь фонарь я вижу его лицо. Он резко переводит самолет в пикирование, и самолет уходит вниз.
Неоднократно я замечал, что можно почувствовать, когда на тебя кто-нибудь смотрит, но чтобы кто-то почувствовал мой взгляд в воздухе, – это было впервые. Я провожаю глазами уходящий вниз самолет и пристраиваюсь к Куманичкину. Задание выполнено, горючее кончается, и нам пора домой. Мы провожаем взглядом уходящие на запад немецкие самолеты и поворачиваем домой. Всего наша пара обратила в бегство более 30 немецких самолетов, сбив и подбив нескольких из них.
* * *
Накануне 1 мая мы перелетаем на аэродром Вернойхен, расположенный километрах в 20 западнее Берлина. Аэродром в идеальном порядке: бетонированная взлетная полоса, ангары... Давно, с Познани, мы не были в таких условиях!
Ночью 1 мая нас будят. Совсем рядом с аэродромом раздаются выстрелы, стрекочут пулеметы, ухают гранаты. Чупиков собирает летчиков и ставит задачу. Мы узнаем, что из окруженного Берлина на запад пробивается гарнизон, и одна из окруженных частей уже подошла к аэродрому. Дальнейшее продвижение немцев задержал канал на краю аэродрома, но его могут форсировать каждый час, и тогда захват аэродрома неизбежен.
Решение было принято прямо-таки отчаянное: летчикам быть возле самолетов и при появлении немцев взлетать, лететь на восток и там садиться или прыгать с парашютами. К счастью, поступать так нам не пришлось. Немцев не пустили за канал наши техники, занявшие оборону, – иначе многие из нас разбились бы сразу же после взлета или на посадке на аэродроме либо в поле, ведь никто из нас ночью не летал!
К утру 2 мая нам уже ничего не было страшно. Весь день пара за парой эскадрильи уходили в воздух, и скоро все дороги из Берлина на запад были покрыты горящими автомашинами, а все немецкие войска были разогнаны по многочисленным лесам и рощам. Нашим войскам оставалось только собирать выходивших из лесов сдающихся немцев. Это был реванш за трагический 41-й год.
Прошло несколько дней, и вот пришла долгожданная весть: война окончена, германское командование подписало договор о капитуляции! Вечером все небо было разрезано летящими трассами – главным образом от немецких сигнальных ракет. Мы тоже палили из своих пистолетов и, расстреляв обоймы, собрались на импровизированный праздничный ужин – достали все запасы спирта, еды... Был праздник!
На следующий день над аэродромом повисла гнетущая тишина. Никто не понимал, что делать. То, к чему мы стремились четыре года, – свершилось, и как жить дальше без этой всепоглощающей цели, было непонятно. Несколько дней пролетели в безделье. Не надо было вставать до рассвета, ехать на аэродром. Мы собирались кучками, безмятежно болтали, вспоминали прошлые воздушные бои, пили за Победу или просто занимались своими делами. Многие увлеклись ремонтом автомашин – из двух-трех собирали одну. Я собрал мотоцикл и ездил на нем по аэродрому. Часто над нашими головами проходили тяжелые транспортные самолеты, заходящие на посадку на Берлинский аэродром. Это были английские, а чаше американские самолеты. Скоро мы увидели и американцев. При поездке к рейхстагу, после осмотра мрачного сгоревшего здания, мы встретились с группой военных в незнакомой зеленой форме. Они начали хлопать нас по плечам, спинам: «Рашен гуд!». Узнав, что это американцы, мы в долгу не оставались и после длительных рукопожатий и взаимного выражения восхищения обменялись с ними сувенирами. У меня до сих пор целы американские часы, подаренные мне неизвестным американским лейтенантом.
Однако вскоре командование взялось за нас – начались дежурства, теоретические занятия...
Данный текст является ознакомительным фрагментом.