ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД И ЮНЫЕ НАМЕСТНИКИ
ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД И ЮНЫЕ НАМЕСТНИКИ
Князь Александр Ярославич, воспитанный в тиши Переяславля-Залесского в гордом сознании князя-самовластца, которому все покорно в родной земле, в отчем городе, встретился с вольным Новгородом еще в младенческом возрасте, в 1222 году, когда ему было от роду всего два года. Служение Новгороду требовало от отца почти непрерывного участия в военных походах. И князь Ярослав в 1223 году отвез семью обратно в Переяславль, опасаясь за здоровье жены и детей: уж слишком беспокойной, бурной была его жизнь в Новгороде. Не было ни минуты покоя: сборы в поход сменялись самим походом, а тот — судебными тяжбами, которые должен был разрешать князь по «Правде Ярославлей». А за ними следовали волнения строптивых новгородцев, разделившихся на противоборствующие партии и вечно ссорящихся на вече. Таких городов на Руси надобно было еще поискать! Вечевая, общинная жизнь била в Новгороде ключом, здесь царила вольница русская, действовали совсем иные законы, чем в Переяславле.
Только к Рождеству 1226 года, через полтора года после княжеского пострига, когда Александру исполнилось шесть с половиной, а Федору семь с половиной лет, отец взял их с собою, с княгинею, воспитателями и наставниками. Поселились там, где обычно жили княжеские семьи: на Рюриковом Городище, во дворце, что в 3 километрах от города, поближе к истокам Волхова, там, где некогда близ нынешнего храма Святого Спаса Нередицы шумел богатый и древний Великий Словенск. Нынче здесь находилось село Мирополье. При посаднике Гостомысле, сыне князя Буривоя, праправнуке Владимира Старого, на берегах Волхова, в 6 километрах от озера Ильменя, среди дубовых рощ построили другой, новый город, и нарекли его «Новгородом», а позднее стали называть «Господином Великим Новгородом»: уж больно от стал славен и богат!
На Городище, в каменной Благовещенской церкви отслужили благодарственный молебен. За пределами Городища кончался привычный переяславскому семейству мир и начинался иной, незнакомый мир новгородской вольницы. Этот мир поразил воображение братьев.
Уже на следующий день князь Ярослав с княжичами и со свитой поехали на Ярославово дворище, где помещался вечевой центр Новгорода. На Славенском холме остановились ненадолго в летнем княжеском тереме. Отсюда был хорошо виден весь город, живописно расположенный по берегам полноводного красавца Волхова на двух его сторонах — Торговой и Софийской. На Торговой стороне был главный торг. Здесь же располагалось и Ярославово дворище, вымощенное коровьими челюстями. Там стоял Ярославов дворец, неподалеку — звонница вечевого колокола и вечевой помост — место шумного и бурного веча. Чуть поодаль — церковь Святой Параскевы-Пятницы и Никоою-Дворищенский собор. Ниже находился торг с лабазами, еще ниже — пять вымолов или причалов у реки: Иванский, Будятин, Матфеев, Немецкий и Гаральдов; там на Волхове виднелись пришвартованные иностранные ладьи: шведские, норвежские, немецкие и датские. К югу от Ярославова дворища стоял Готский двор с варяжской божницей в честь святого Олафа, а к востоку — Немецкий двор с ропатой святого Петра.
Если пройти Торговую сторону по Ильине улице, то выйдешь на Великий мост, а по нему через Волхов попадешь на Софийскую сторону. Главный пятиугольный храм Святой Софии Премудрости Божией располагался в центре белокаменного Кремля с архиепископскими палатами, где собирался правительствующий «Совет господ»; здесь же высилось множество церквей и казенных зданий Новгородской республики. Святая София — центр древнего городища, обнесенного стенами с башнями, с земляными укреплениями — греблей; именно здесь жил новгородский владыка — архиепископ Антоний. Он — глава Новгородской республики. Про Новгород говорили: «Где Святая София — там и Новгород!», и еще: «У нас князя нет, но Бог, Правда и Святая София!» В храме хранилась государственная казна, там же была усыпальница владык и князей. Внутри храма из-под купола на верующих смотрел строгий лик Спасителя-Пантократора, с полусжатой десницей. Царьградские иконописцы, расписывавшие храм при епископе Луке Жидяте (около 1050 года), три раза писали десницу благословляющей, то есть раскрытой, но все три раза она сама собой сжималась. И тогда изографы услышали голос с небес: «Писари, писари, не пишите Меня с благословляющей рукой, но пишите сжатую: Аз бо в сей руце держу Новгород, а когда рука Моя распрямится, тогда будет граду сему скончание».
Гулкие колокола Софийской часозвонни собирали на моления народ со всех концов многолюдного Новгорода: и знатных, и простых сословий, купцов и бояр, монахов и мирских, житьих и простолюдинов, воинов и слуг, ремесленников и смердов. Перед Господом и Святой Софией все равны и все братья Новгородской вечевой республики! «А хто станет против Бога и Новгорода?» — гордо вопрошали новгородцы и отвечали: «Нетуть!» Новгородское белое духовенство издавна — самое строгое и влиятельное, сильное в делах веры православной.
В Новгороде было пять концов: Загородский, Неревский, Людин — на Софийской стороне; Словенский и Плотницкий — на Торговой. Каждый конец и каждая улица имели своих властителей: кончанских, сотских, уличанских старост. А те подчинялись посаднику.
На окраинах и за городом возвышались монастыри: Антония Римлянина, Хутынский, Зверин, Юрьев, Благовещенский, Аркаж и многие другие. Монастыри в Новгороде — немалая сила: в них казна, книги, иконы, архивы, утварь; монахи — строгие люди в черных одеяниях, воинство Христово. Архимандриты монастырей входили в особый совет, подчинявшийся архиепископу.
Сколь велика Новгородская республика и как она управляется, княжичам рассказал отец на третий день их пребывания в городе.
Эта обширная страна простиралась от Новгородского залива Варяжского моря до Каменного пояса (Урала) и до Новой земли, а с юга на север — от города Торжка на реке Тверце до Дышущего моря (Северного Ледовитого океана). Новгородская земля состояла из 5 пятин: Деревской, Шелонской, Водской, Обонежской, Бежецкой; кроме того, в нее входили Подвинье и Карельские земли. Высшим органом власти в республике считалось вече. На него созывали ударами в било все свободное взрослое население города. Решения принимали большинством голосов. С 1136 года вече избирало посадника и тысяцкого, а с 1156 года — и архиепископа по жребию. Главой республики считались архиепископ и «Совет господ» или «300 золотых кушаков (поясов)», состоявший из знатных и богатых бояр.
«А вы, братия, в посадниках и в князьях вольны» — эти крылатые слова, произнесенные посадником Твердиславом в 1218 году, и есть основа власти народа в Вольном городе. Князь — это только военный руководитель, который лишь отчасти отвечает за судопроизводство. Он приглашался вечем на 1–2 года. Если он почему-либо не нравился Новгороду, то князя изгоняли решением веча со словами: «княже, ты — собе, а мы — собе». А если князь нравился Новгороду, то срок его пребывания продлевали, выплачивая ему изрядные суммы и давая привилегии на ловы и пользования землями и данями. Главный закон республики — «Правда Русская» или «Грамоты Ярославли». Они были приняты в 1016 году при Ярославе Мудром и считались нерушимыми. Приглашенные князья должны были приносить Новгороду присягу на верность «на Ярославлих грамотах» и «на всей воле новгородской».
Так было и теперь: князь Ярослав Всеволодович обещал править по старине и не нарушать законы Новгорода ни в чем.
Отношения князя Ярослава с Новгородской республикой были непростыми. Новгородцы не любили князя за крутой самовластный нрав, но он устраивал их как военный руководитель, умелый полководец и доблестный воин, который не раз защищал своим мечом вечевую республику. А врагов у богатого Новгорода было предостаточно, особенно с запада.
Здесь, в Новгороде, князь встретил свою будущую супругу, дочь князя Мстислава Мстиславича Удалого. В первый раз новгородцы пригласили его как князя еще в 1215 году. Тогда он не обещал им судить по их законам, а судил строго, по-переяславски, наказывая строптивых бояр, не желавших подчиняться. И 11 февраля 1216 года вече изгнало его, проговорив свои обычные слова: «Княже, ты — собе, а мы — собе». Ярослав занял Торжок и Волок и не пропускал купцов с хлебом и товарами в Новгород. В вольном городе начался голод. Новгородцы позвали на помощь князя Мстислава Удалого и его родню, смоленских князей Ростиславичей, а те заключили союз с князем Константином Ростовским. Ярослав же соединился с другим своим братом — Юрием. Так началась братоубийственная война. 21 апреля 1216 года на реке Кзе, на Липицком поле, произошла битва, в которой, как уже говорилось выше, победили новгородцы.
Во второй раз новгородцы пригласили Ярослава весной 1222 года, после того как из города тайно уехал племянник Ярослава, малолетний князь Всеволод Юрьевич, и некому стало оборонять город от Литвы. Ярослав спешно пошел походом на Торопец, но не догнал литовцев, бежавших за Усвят. Неуемные новгородцы опять начали ссориться на вече и враждовать друг с другом, и Ярослав вновь уехал в Переяславль, но новгородцы в 1223 году снова позвали его, умолив с архиепископом Арсением, чтобы шел походом к Колывани. И пришел Ярослав с войском: повоевал всю Чудскую землю, много взял полона и золота и возвратился с победою. А вече опять пригласило князя Всеволода Юрьевича.
В 1226 году новгородцы в третий раз послали послов в Переяславль и просили Ярослава прийти в Новгород, чтобы воевать с литовцами: много пакости сотворили те Торжку и Торопецкой волости. Тем временем немцы заняли Юрьев, неспокойна была емь, волновалась карела. Трижды уходил князь из Новгорода, но всякий раз возвращался, так как служил Руси, а не новгородским боярам и знал, сколь тяжело Русской земле в годину испытаний, когда со всех сторон одолевают ее враги. «Не потягнем за Русскую землю, не выстоит она! Вот потому и служу Руси и вам, сыновья мои, служить Руси завещаю!» — говорил князь. Беспрестанно воевал он: только на Чудскую землю ходил походами 7 раз, и на литву, и на карел, и на емь без счета ходил и всегда побеждал, возвращался с полоном и с казною! А бояре новгородские да купцы многого хотят от князей; сами слушаться не желают, враждуют, денег не дают на войну, ссорятся между собой на вече… А главный враг Новгорода и Руси — немцы, крестоносцы. Псковичи же — подданные Новгородской республики, а сами ссылаются с немцами, заключают союзы с Ригою, предают интересы Руси. Потому-то решил князь на Ригу пойти войною. Там — осиное гнездо крестоносцев.
…Два года жизни юных княжичей в Новгороде не прошли даром. Пока отец воевал, княжичи с Федором Даниловичем изучали особенности новгородской жизни и управления, вслушивались в особый новгородский говор, постигали быт и нравы этого вольного города, беседовали с разными людьми: и с монахами, и с мирянами, со своими и иностранными купцами. Надо было все узнать, все понять, что нужно знать русскому князю — радетелю родной земли.
Однажды, это было весной 1227 года, новгородские приставы схватили четырех волхвов, учивших поклоняться языческому богу Велесу, и сожгли их на большом костре на Ярославовом городище. Пришло смотреть много народу, и княжичи дивились и не могли понять, что за люди новгородцы: и своих не милуют, и чужих ненавидят…
После Пасхи княжичей принял в своих палатах сам архиепископ Антоний, бывший в миру боярином Добрыней Ядрейковичем. Он управлял церковной жизнью Новгорода с перерывами с 1211 года. Это был мудрый и опытный правитель. Хотя его поразила немота и разговаривать он не мог, но все понимал и объяснялся знаками, писал записки. Его помощники Микифор Щитник и Якун Моисеевич научились хорошо понимать Антония и передавали его распоряжения «Господе», посаднику и тысяцкому, а также причту церковному и архимандритскому совету.
Когда княжичи с боярином Федором вошли в архиепископскую палату, владыка сидел на престоле, а по обе стороны от него стояли его помощники. После обычных приветствий выступил вперед Микифор Щитник и развернул свиток пергамена. Это была Софийская владычная летопись. Микифор начал читать из нее «Повесть о взятии Царьграда фрягами» — сочинение самого Антония (тогда еще Добрыни Ядрейковича). Около 1200 года он побывал в Константинополе и описал всю красоту и богатство Вечного города в книге «Паломник», а когда случилась беда и на Царьград напали латиняне — крестоносцы, он подробно описал разгром столицы крестоносцами 12 апреля 1204 года. «И сожжен был город, и церкви несказанной красоты, и дворцы, и поругано было все, и осквернено, и ограблено, а жители посечены, их же число мы не можем исповесть. Так погибло царство православное богохранимого Константина града, и землей Греческой бывших византийских императоров теперь обладают латиняне», — закончил чтение Микифор.
Пока длилось чтение, Антоний кивал головой в знак согласия, а затем подозвал к себе Микифора и написал ему что-то на листе пергамена. Владыка хотел обратить внимание княжичей на зачинателей агрессии — тогдашнего папу Иннокентия IV и германского императора Филиппа Швабского, а также их слуг, крестоносцев. «Это исчадия ада, проклятые папежники, вышедшие из преисподней на погибель люду православному!» — пояснил слова Антония Микифор.
Эти слова и поучительное чтение глубоко запали в душу Александру. Навсегда запомнил он, кто враг Руси и православию.
Неприятности у отца начались из-за непокорства псковичей. Они не пожелали впустить в город князя Ярослава с посадником Иванком и тысяцким Вячеславом. Постояв у Дубровны, князь с дружиною вернулся на берега Волхова ни с чем. С походом на Ригу не получалось: у князя было мало сил, и он призвал войска из Переяславля. Ратники расположились военным станом на Славенском холме и близ Городища. С приходом полков цены на продукты в Новгороде резко вздорожали. «Купляху хлеб по две куне, и кадь ржи — по три гривне, а пшеницу — по пяти гривен, а пшена — по семи гривен», — записывал летописец. К тому времени псковичи заключили союз с Ригой и послали туда в заложники 40 своих мужей. Князь Ярослав расценил это как предательство и послал в Псков боярина Мишу с предложением отказаться от сотрудничества с крестоносцами и начать готовить поход на Ригу. Псковичи отказались. Новгородское вече их поддержало: «Мы без своей братии псковичей на Ригу не пойдем», — заявили они на вече. Кроме того, новгородцы потребовали удаления переяславских полков с берегов Волхова. Между князем и Новгородом произошел разрыв. Поздним летом князь Ярослав с княгинею покинули Новгород, оставив на Городище наместниками двоих своих сыновей. Помогать им должны были боярин Федор Данилович и тиун Яким.
Положение в Новгороде было тяжелое. Неотвратимо надвигались голод и болезни. Народ роптал на бояр. Наконец, начался мятеж. С кафедры был сведен архиепископ Арсений, поставленный якобы за взятку князю. После веча были разграблены — «взяты на поток» — дворы тысяцкого Вячеслава и брата его Богуслава, владычного стольника Андрейца, Давыдка Софийского и липинского старосты Душильца. Вместо Вячеслава тысяцким избрали Бориса Негочевича. А в Переяславль восставшие послали послов с такими словами князю: «Поеди к нам, забожничье (то есть новые пошлины. — Ю. Б.) отложи, судье по волости не слати; на всей воли нашей и на вьсех грамотах Ярославлих ты — нашь князь, или — ты собе, а мы — собе». Ярослав не желал подчиниться Новгороду и отказался поехать туда.
Между тем страсти в Новгороде разгорались. В Сыропустную неделю, 20 февраля 1229 года, ненастной ночью, боярин Федор Данилович и тиун Яким бежали с Городища, прихватив с собою двух юных княжичей. На следующее утро, 21 февраля, собралось вече, на котором худые мужики — вечники по наущению бояр кричали так: «Князь задумал какое-то зло на Святую Софию. Мы не гнали княжичей от себя и самому князю не сделали никакого зла, казнили только свою братию. Пусть судит им в том Бог и Честный крест, а мы промыслим себе князя!» Решили послать в Чернигов и звать к себе на княжение князя Михаила Всеволодовича, который однажды уже был их князем и враждовал с Ярославом. Сразу же после веча в Новгороде начались грабежи, поджоги и убийства.
Юным князьям пришлось воочию убедиться в том, какова на деле так называемая «новгородская свобода», когда плодами демократии пользуются темные силы. Общинная свобода при этом пропадает, и наступает время боярской олигархии, интересы которой весьма далеки от интересов Русской земли: свобода переходит в произвол и преступления, а враги тем временем «розно несут Русь по частям».
В Великом княжестве Владимирском это хорошо понимали. В начале сентября 1229 года во Владимире созвали княжеский снем (съезд) владимиро-суздальских князей под главенством великого князя Юрия Всеволодовича. На нем решили: от Новгорода не отступаться. Великий князь Юрий и брат его Ярослав, которые чуть было не рассорились из-за новгородских дел (Ярослав решил, что Юрий поддерживает своего шурина, Михаила Черниговского), должны были помириться.
Возвратившись в Переяславль, княжичи познакомились с придворным писателем Ярослава Даниилом, известным под именем Даниила Заточника. Бывший дворянин, наказанный князем за какой-то проступок и сосланный на Лаче-озеро, он вернулся в Переяславль и написал для своего князя полное живости и ума «Моление» в духе византийского писателя Феодора Продрома. Даниил напоминал о своей прежней службе и просил князя не забывать о нем: «Егда ве-селишися многими яствами, а мене помяни, сух хлеб ядуща; или пьеши сладко питие, а мене помяни, теплу воду пьюща от места незатворена; егда лежиши на мягких постелех под собольими одеялами, а мене помяни, под единым платом лежаща и зимою умирающа». Богатство копится, оно теснит и княжеское. «Конь тучен, — пишет Заточник, — яко враг хранит на господина своего, такое боярин богат и силен умышляет на князя зло». Лучше бы мне «нога своя видети в лапте в дому твоем, нежеле в сафьяновом сапоге в боярском дворе». Безысходное противоречие между бедностью и богатством устрашающе обнажилось перед ним, и он с горечью пишет: «Кому Переяславль, а мне Гореславль, кому Боголюбово, а мне горе лютое, кому Белоозеро, а мне черней смолы».
При выборе слуг и помощников Заточник предлагал судить о людях на основе их деловых качеств и добродетелей. «Не зри внешняя моя, но возри внутренняя моя».
Слова его были созвучны времени. Чувствуя приближающуюся опасность, нависшую на Русью, он предупреждает князя: «Не дай же, Господи, земли нашей языкам, не знающим Бога!»
Политические идеи Даниила Заточника сродни идеям Владимира Мономаха и направлены на укрепление великорусской самодержавной власти, способной объединить страну и защитить ее от вражеского нашествия. Потому в центре внимания автора идеальный образ великого князя, похожего на князя Ярослава Всеволодовича. Князь этот внешне привлекателен, он имеет «глас сладок», а «образ страшен», рука его «не согбена, а простерта на подаяние убогим». Управление князя крепкое и справедливое. Он «глава всем» и «кораблю кормник». Князю нужны советники, умные и справедливые «думцы». Ему надо знать, что не море топит корабли, а волны — «злые думцы». С мудрыми же советниками князь укрепляет «грады и полки». «Змей страшен свистанием, а князь — множеством силы». Боярское самоуправство решительно осуждается. Поддержка сильной великокняжеской власти — «силы» и «грозы» — отвечает как интересам нарождающегося класса дворян, так и самим младшим Мономашичам в лице князя Ярослава и его потомства. Князю Александру Ярославичу, будущему Невскому герою, были весьма кстати советы Даниила Заточника, и он выслушал их с удовольствием и впоследствии, будучи великим князем Владимирским, частично реализовал.
***
Между тем в Новгороде продолжались распри боярских партий. Весной 1229 года князь Михаил с малолетним сыном Ростиславом прибыл в Новгород и принял власть «на всей воле новгородской». В отличие от князя Ярослава, он пообещал утишить народное недовольство. К тому времени Ярослав с дружиной занял Волок Ламский, перерезав торговые пути Новгорода на Смоленск, Чернигов и Понизье. Это не замедлило сказаться на экономическом положении Новгородской республики. Крестьяне и беднота бежали из Новгородской земли. Князь Михаил освободил «мизинных людей» на 5 лет от даней и подтвердил прежние уставы. Гнев недовольных обратился на сторонников суздальской партии. Глава республики, архиепископ Антоний, был отослан в Хутынский монастырь. В декабре 1229 года по жребию избрали нового владыку. Им оказался дьякон Юрьевского монастыря Спиридон, которого и послали в Киев для рукоположения в архиепископы. В мае 1230 года он вернулся в Новгород и после этого около 20 лет стоял во главе Новгородской церкви.
Весной 1230 года на Руси явились знамения будущих бед. 3 мая случилось землетрясение, которое почувствовали и в Киеве, и во Владимире-на-Клязьме. В Киеве Успенская церковь Пресвятой Богородицы на глазах митрополита Кирилла и великого князя Владимира Рюриковича треснула и раскололась на четыре части. В Переяславле Южном собор Святого Михаила Архангела раскололся надвое, и крыша упала внутрь. Во Владимире в Успенском соборе во время литургии земля дрогнула и заходила ходуном, так что закачались иконы и паникадила.
10 мая в Киеве на рассвете увидели восходящее солнце, казавшееся «ковригой» на четыре угла. А спустя четыре дня «солнце начало погибать», то есть уменьшаться и превратилось в месяц, и так стояло три дня. Тогда же на небесах явились багровые столпы с синими и зелеными полосами по сторонам от солнца и с небес якобы упал огонь и пропал в Днепре.
Во Владимир прибыл митрополит Киевский Кирилл и стал мирить Ольговичей (Черниговских князей, потомков Олега Черниговского) с Мономашичами. К тому времени князь Ярослав уже готовил войско, чтобы идти на Новгород, против Михаила. Переговоры увенчались миром. Михаил Черниговский готов был к уступкам. Лишь несколько месяцев сумел выдержать он споры и буйства новгородцев, когда одна партия — «суздальцев» — бесчинствовала на улицах города и жгла и грабила дома и пожитки своих политических противников — сторонников черниговских князей. Михаил уехал в Чернигов, оставив наместником пятилетнего Ростислава.
Новгородский летописец Тимофей, рассуждая об этих нестроениях, предрекал еще большие бедствия. И они не замедлили появиться. В 1228–1230 годах разразился голод. Люди умирали тысячами. Их некому было погребать. Архиепископ Спиридон приказал вырыть огромную яму — скудельницу — близ церкви Двенадцати апостолов и свозить туда трупы со всего города. Более других от голода страдал простой народ. Несчастным приходилось есть мох, кору, лишайник, листья. Дошло до того, что простая чадь стала резать людей и поедать их. Ели псину, конину, кошек. На другой год поставили вторую скудельницу, в конце Чудинцевой улицы, а потом и третью, за церковью Рождества.
Вновь пришло время Ярослава. 8 декабря 1230 года город покинули княжич Ростислав и бывший посадник Внезд Водовик. В Переяславль прибыли послы от веча и попросили князя Ярослава Всеволодовича снова занять новгородский стол. Ярослав согласился. 30 декабря вместе с сыновьями Федором и Александром он прибыл в вольный город, на Городище. Собралось вече, и князь целовал образ Богородицы «на всех грамотах Ярославлих», обещая не нарушать прав новгородцев и их священные обычаи. Прожив в Новгороде около двух недель, он уехал в Переяславль, оставив наместниками своих сыновей.
Среди всеобщих ожесточений впервые в молодом князе Александре Ярославиче проявилось милосердие. Он заступался за сирот и вдовиц, помогал голодающим, чем мог. Из его дворца на Городище никто из приходящих за помощью «не изыде тощ». С новой жатвой в 1232 году голод прекратился, и следующие годы оказались сравнительно спокойными и богатыми на урожай.
Весна 1231 года принесла Новгороду еще одно бедствие — пожар. Выгорел весь Словенский конец. Огненное море распространялось во все стороны, подгоняемое ветром, даже и за Волхов. Уцелевшие от голода становились жертвой пламени или тонули в реке. Все это видели юные Ярославичи. Но ничем не могли помочь несчастным, разве что пригласили немецких купцов из Любека и с острова Готланда с хлебом. Когда уже казалось, что «бяше при конци город сей», в Новгород приплыли немецкие корабли с хлебом.
***
Стихийными бедствиями старались воспользоваться противники князя Ярослава. На вече раздавались, например, такие возгласы: «Князь целовал икону Пресвятой Богородицы на том, что будет княжить по старине, но все то только на словах! Зачем он уехал из Новгорода в свой Переяславль и увез с собой наших лучших мужей? Не старается ли он погубить Великий Новгород? Не он ли накликал на нас Божью кару — голод, мор и пожарища? Поищем другого князя!» Из Чернигова привезли князя Святослава Трубчевского. Истерзанный голодом, едва живой Новгород чуть было не принял к себе никчемного князя, неспособного стать полководцем, заступником в тяжелую годину испытаний. Вновь дело дошло до военных столкновений между Мономашичами и Ольговичами. Ярослав двинул войско на город Серенск в Вятичской земле. В Пскове же был схвачен и заточен наместник князя Ярослава Вячеслав. Ярослав понял, что надо возвращаться в Новгород. В 1232 году он с сильной дружиной приехал в город. Сперва Ярослав призвал к ответу псковичей, предпринял блокаду Пскова. В конце концов псковичи смирились. Они приехали в Новгород, поклонились князю Ярославу и получили от него князя-наместника. Им стал один из суздальских князей, по имени Георгий.
В 1232 году во Владимир и Новгород пришли вести о том, что татары разоряют земли Камской Булгарии. Ливонские рыцари ждали своего часа, чтобы напасть на Изборск, Псков и Новгород. Надвигалось время тяжких испытаний.
***
Летом 1233 года семью князя Ярослава постигло несчастье. 5 июня[5] скоропостижно скончался старший брат князя Александра Федор. Всего год назад, в 1232 году, он участвовал в походе суздальских князей под руководством князя Всеволода Юрьевича на мордву, а теперь готовился к свадьбе. Князь Федор умер накануне свадьбы, когда все уже было готово для брачного пира. По этому поводу новгородский летописец заметил: «Еще млад (князю было 14 лет. — Ю. Б.), и кто не пожалеет о сем, — свадьба пристроена, меды изварены, невеста приведена, князи позваны и бысть в веселия место плач и сетование». Можно себе представить неутешное горе родителей жениха и невесты, а особенно князя Александра. Ведь ушел из жизни друг и товарищ его детских игр, соправитель и соратник в делах княжеских, любимый брат. «Увы мне, Господи! — сетовал князь Александр. — Лучше бы мне умереть вместе с братом, чем жить на этом свете! Дорогой брат и друг, уж не видать мне более твоего ангельского лица, не слыхать твоих ласковых речей!» Теперь будущий Невский герой должен был один жить в Новгороде, а в отсутствие отца вся ответственность за правление Новгородом и Новгородской землей ложилась на его плечи.
Князь Федор был похоронен в Юрьевском монастыре. В XVII веке, после открытия мощей, он был причислен к лику местночтимых святых. Памяти князя Федора была посвящена церковь Святого Феодора на владычном дворе, заложенная архиепископом Спиридоном.
Смерть князя Федора расстроила с немалым трудом готовившееся сближение князя Ярослава с великим князем Черниговским Михаилом Всеволодовичем. Невестой была княжна Феодулия, старшая дочь князя Михаила. Она отличалась благочестием и набожностью и была поклонницей греко-римской античной культуры, хорошо знала греческий язык и была осведомлена обо всем, что касалось Византии. «Она познала все книги Виргилийскы и витийскы, была сведуща в книгах Аскилоповых и Галиновых, Аристотелевых и Омировых, и Платоновых», — говорится в ее Житии. В этом перечне названы имена поэтов — Вергилия и Гомера, философов — Аристотеля и Платона, врачей — Галена и Эскулапа.
Родители Феодулии, стремясь загладить постигшее ее несчастье, хотели поскорее выдать ее замуж в Суздале за князя Мину Ивановича, потомка Шимона Варяга, наместника Суздальской земли. Покорная дочь не противилась воле родителей, но втайне молила Господа о пострижении в монахини… Неожиданно и другой ее жених скончался, когда она ехала к нему в Суздаль. Не спрашивая согласия родителей, княгиня решила постричься в Суздальском Ризположенском женском монастыре, что и было совершено. В иночестве она получила имя Евфросиния. В монастыре жила праведно, занималась врачеванием и поучением заблудших душ, стала игуменьей и скончалась 25 сентября 1250 года. Она была погребена в том же монастыре и в XVII веке причислена к лику местночтимых святых.
Между прочим, игуменье Евфросинии удалось отстоять Ризположенский монастырь от орды Батыя зимой 1238 года.