27

27

Малькольм Макларен

РОН УОТТС: Малькольм Макларен? Это величина. Настоящий делец. Думаю, он в чем-то необыкновенный. Куча энергии. Ею можно костры разжигать — он и разжег их немало. Дрался за то, во что верил, это тоже важно. Думаю, он всех обвел вокруг пальца. Конечно, есть и другая правда. К сентябрю-октябрю 1976 года они серьезно взялись за него, очень серьезно. И начался уже просто бизнес, все приняло надлежащее русло. Но он доказал то, что хотел. Многим людям должно нравиться сейчас, что его опустили в этом смысле. Это так, к сожалению. Потому что он был реальной угрозой их вонючим маленьким империям: прогрессивный виток и т. д., и т. п.

В: В первое время каково было твое отношение к Малькольму?

ДЖОННИ РОТТЕН: К Малькольму? Да никакого. Я всегда был одиночкой, в стороне стоял. И никогда не дружил с этими. Малькольм же с ними был, с Полом и Стивом, со Стивом в основном. Они вместе тусовались. Я дистанцию всегда держал, потому что это мне подходит, у меня есть своя жизнь.

В: Некоторые люди утверждают, что вы как группа выросли благодаря Малькольму.

ДР: Да это полная херня. Абсолютная. Ложь на сто процентов. Мы выросли, потому что всегда оставались собой. Вот так вот. Добавить мне нечего, я считаю. Это факт.

В: У меня создалось впечатление, что Малькольм вначале как бы присутствовал с вами, был пятым членом группы.

ДР: Ну ты сказала — я сейчас упаду. Малькольм — пятый член группы! Да его и близко не было никогда, во-первых, исключая этот фильм. Да, пытаться заработать кучу денег — обалденно трудная штука (пауза). Он ни во что не вмешивался. Я настаиваю на этом. Никто не вмешивался — за исключением тех, кто был в группе. Я вообще ни о ком со стороны слышать не хочу. Меня не взять на понт.

В: У меня создалось впечатление, что вы стали более независимыми от Малькольма. Правда ли это?

СИД ВИШЕС: Независимы? Это я-то?

В: Нет, группа в целом.

СВ: Ой, да никто от него не зависел, от этого дурика. Ненавижу его. И никогда я от него не зависел. С большой радостью вмажу ему по роже. Никогда я от него не зависел. Он дал мне однажды майку бесплатно. Давно. И еще раз дал мне пятерку, и я как-то спер у него десятку, не так давно. Вот и все. Отвратительное создание. Ненавижу его.

В: Почему? Что он думает о ситуации, как ты считаешь?

СВ (смеется): Знаю я, что он думает. Зато я вот ничего не думаю.

В: Да, но твое отношение к нему заметно отличается от того, что думает группа в целом.

СВ: Почему? Что, они по-другому думают?

В: Они совершенно по-другому думают. И притом все.

СВ: В смысле — он им, что ли, нравится?!

В (пауза): «Нравится» — не то слово. Я думаю, он всегда держался немного отдельно, хотя Стив и Пол говорили мне, что считают его пятым членом группы.

СВ: Брр-р. Вот западло. Я, конечно, так не считаю. Пятый член группы? Да он не появлялся ни разу на выступлениях.

В: А ты думаешь, он должен был? Ты думаешь, он…

СВ: Да я до хуя чего думаю. По-моему, он обязан быть на каждом сейшене, если он хоть немного нами интересуется. Если он пятый член группы, он должен присутствовать на каждом концерте. Буги — вот кто пятый член группы…

НЭНСИ СПАНГЕН: Точно.

СВ: Вот Буги — с ним по кайфу. С Малькольмом нет, никогда. Буги пятый член группы. Я ему не говорил этого, но если кто и достоин этого, так только он.

В: Тогда почему же Малькольм продолжает оставаться твоим менеджером?

СВ: Потому что он нам подходит, понимаешь, о чем я? Я не… как бы это сказать?.. Я ненавижу его натуру, поняла, да? Но в общем-то с ним нормально работать, и нас устраивает, что он наш менеджер.

МАРК ПЕРРИ: Думаю, Малькольм очень умный парень. Не в смысле, что он манипулирует массмедиа, но он умеет из каждой мелочи извлечь себе рекламу. Из последней детали. Из каждой буквы на своей майке. Все майки, которые он сделал, — там нет ни одного лишнего слова. Как и в названии «Сексуальные пистолеты». Не важно, с какой стороны смотреть, у него всегда все правильно. Даже их заявления в прессу, которые они давали. Каждая деталь. И всегда клевые цвета. Всегда оригинальные. Как и все остальное. И про них можно точно сказать — они были отличные. Даже когда делали такие старые вещи, как «No Fun», никто им ни слова не сказал, потому что это охуенно сделано. Они ребята с умом. И Малькольм с умом. Крупная личность в массмедиа. Знал, как надо работать, знал, как продавать группу.

В: Ты говорил, что вел себя независимо от Малькольма, но останется ли группа такой же, как она сейчас есть, если предположить, что Малькольм откажется от менеджерства? Что тогда может случиться?

ПОЛ КУК: Не знаю. Вряд ли я говорил, что он не помогал нам, потому что это не так. Он сделал очень много. У него было столько заморочек из-за нас. Он как пятый член группы, если хочешь. И его вклад не меньше нашего, я полагаю, потому что он все для нас подготовил. Он нам в большей степени друг, понимаешь, чем бизнесмен. Я сомневаюсь, что без него мы бы куда-нибудь вообще попали. Он поддерживал всех нас, особенно во время споров и всех этих расколов — знаешь, ведь это было с самого начала.

В: То есть вы сознательно существовали под его руководством? Я имею в виду его идеи.

ПК: Ты про что? Какие идеи?

В: Идеи представления, идеи песен, мысли по поводу того, что и как делать…

ПК: Нет, это все только наше. Вся музыкальная часть, все, что мы делали и что мы собой представляем. Эти люди думают, что Малькольм диктовал нам, что делать, что говорить и во что одеваться. Это полная хуйня. Ничего такого он нам не говорил. Мы делали то, что мы хотели, и писали песни на своем языке. И через него ничего не проходило. Он занимался бизнес-частью, и все.

В: Мне говорили, что он одел вас до последней нитки…

ПК: Я слышал такую лажу.

В:…что он постоянно заботился о каждой детали и о каждом вашем шаге…

ПК: Да хуйня все это. Я вообще не понимаю, почему люди так могут говорить. Я думаю (пауза), они просто завидуют, хотят нас обломать. Это просто один из примеров, когда люди хотят нас обломать. Им хочется думать, что кто-то за нас взял и все сделал, они просто не могут понять, что мы делали все по-своему. Многие люди считают, что так было только поначалу. Не столько сейчас, сколько… В общем, это полная чушь.

В: Какие у тебя были отношения с Малькольмом?

ГЛЕН МЭТЛОК: У меня всегда было чувство, что я работаю на него. Приходишь к нему с какой-нибудь идеей, и вроде кажется, что ему совсем не интересно, а через две недели смотришь — да вот же она, у него в магазине. Знаешь, чувствуешь себя немного обманутым, потому что он даже не признавал, что это на самом деле твоя идея. Сплошь и рядом так было. И он не допускал даже возможности, что это может быть твоя идея. Когда с кем-то работаешь, нужно чувствовать, что у вас что-то вроде партнерства. Но с Малькольмом было по-другому. И это фактически главное, из-за чего я с ним в итоге разошелся.

ДЭЙВ ГУДМАН: Не признавать ценность человеческой личности — да, это было частью его тактики, частью его стиля. И временами это шло не на пользу. Не знаю, я часто замечал, что он жаден до денег, это меня раздражало. Чтобы вытрясти из него что-то, нужно было порядком его извести, и он никого не признавал как личность. Но со временем у нас сложились приемлемые отношения. Он общался со мной на равных — ну, не совсем, конечно, но он общался со мной больше как с приятелем, чем как с человеком, который на него работает.

Когда мы поехали в турне «Анархия», мы жили в одном номере в гостинице. Из всех людей он выбрал именно меня. Должно быть, ему комфортно было в моей компании. И сейчас время от времени он мне позванивает и зовет пройтись, или приглашает поесть куда-нибудь, или приходит и мы болтаем. Бывает, сидим всю ночь, знаешь, и он уходит только тогда, когда сам скажешь ему: «Мне пора спать, Малькольм».

Пока «Sex Pistols» существовали, я уверен, Малькольм сам во всем участвовал, двадцать четыре часа в сутки, в общем, это отнимало у него все время. И все было сделано в лучшем виде, если на него работали нормальные люди. Тогда он мог расслабиться, заниматься другими делами и просто держать ситуацию на контроле. Нет, я не упрекаю его за то, что он перекладывал головные боли и проблемы на чужие плечи. В съемках этих фильмов он сам захотел участвовать. Ему интересно было посмотреть, как далеко зайдет дело. Увидеть высшую точку, к которой все придет. Я уверен, для него это было больше, чем просто продвижение «Sex Pistols». Может быть, свою репутацию он упрочил в большей степени, чем они.

Он мегаломаньяк, верно? Думаю, его интересовало именно это: жить в обществе и добиваться контроля над ним. Нет, это не реальная власть, конечно, это форма коммуникации, когда говоришь что-то или делаешь, и это зажигает десяток людей, сотню или миллион человек — то, что ты сделал. Здорово, если это получается: сказать что-нибудь в прессе, разбудить в людях идеи. Или сделать фильм: увлечь людей своими идеями. А если еще при этом можешь угрожать!.. Я знаю, что Малькольм думает про истеблишмент. Он считает, что имеет власть над ним. И ему это нравится. Он может изменить курс истории, изменить мышление — в мировом масштабе, весь мир изменить, каждого на нашей планете. Малькольм умеет загораться и менять свои идеи. Все в шоке, а он радуется. Он просто хотел потусоваться, я знаю, хотел хорошо провести время, увидеть что-то новое.

В: Как реагировал Малькольм на физическое насилие?

ДЖОННИ РОТТЕН: Боялся до смерти, даже думать об этом боялся. Это его в ужас приводило. Когда начались эти драки между стилягами и панками, он ведь ушел в кусты, верно? (Смеется в стиле Дика Эмери.)

ДЕББИ: Обосрался просто. Полностью.

ДР: Это его настолько ужасало, что он не мог справиться.

Д: Он не мог поверить в это, ничего не понимал.

ДР (с ирландским акцентом): Он сказал мне, что не хочет больше с тобой разговаривать, и книги тоже не хочет никакой.

В: Когда это он сказал?

ДР: Вчера.

В: Господи! Почему?

ДР: Не знаю (смеется). Испугался чуть-чуть, я думаю.

В: С чего бы ему бояться?

ДР: А ты попробуй врубись в его идиотскую манеру с людьми разговаривать. Он постоянно треплется, но все, что он говорит, может оказаться просто так, шуточкой. Это прикол такой. Чисто малькольмовский. Для него это все смехуечки.

В: А чего же он так испугался? Что я его буду спрашивать или что вообще книга такая появится?

Д: Да он всего мира боится, что кто-нибудь его раскусит.

ДР (смеется): Предпочитает хранить тайну. Затем, чтобы люди (с ирландским акцентом) «немного меня уважали». (Смех.) Понятно, что я имею в виду?

В: Но он же не боится того, что кто-то другой из группы дает интервью, ты, например?

ДР: Да не знаю я. И спрашивать неохота. Это его дела.

В: А что конкретно он тебе сказал?

ДР: Ой, не помню я. Вроде сказал просто: «Не надо, не надо, не вписывайся во все это».

В: Но это же действительно смешно, потому что Фред знает о Малькольме столько, сколько никто не знает, и я не понимаю, почему Малькольм думает…

ДР: Да просто переклинивает человека. Думаю, он и своей Вивьен слова не скажет в простоте…

В: Я не понимаю — чего он боится? Что еще может обнаружиться в связи с ним?

ДР: Да самим собой быть боится. (Долгая пауза.) Но надо признать, что ни один менеджер не остался бы с нами после всего этого бардака, который мы устроили. Вот где он молодец. По-настоящему молодец.

В: Да, София говорила, что он действительно уделял вам много внимания, потратил на вас кучу времени.

ДР: Да, он угрохал на нас кучу денег. До фига денег. Но он во всем этом варился не из-за денег. Будь это так, он давно бы уже съебал куда-нибудь. Я думаю, он как бы… ему действительно самому хотелось быть в группе, только он не мог. Он сам никогда ничего не мог сделать. А мы смогли за него, я так думаю.

В: А как на твой взгляд, его как менеджера можно кем-то заменить?

ДР: Нет, если его заменить, все закончится. Он настоящий менеджер. Все легко и просто. Он так же незаменим, как и Стив на гитаре. Все — часть целого.

В: А предположим, он устанет от группы, что тогда случится?

ДР: Когда он уйдет? Да не уйдет он. Это было бы очень плохо. Но мне плевать на будущее.

В: Это был бы конец для вас или группа, могла продолжить существование без него?

ДР: Да что я, знаю, что ли? Меня вообще не волнуют остальные. Но я не думаю, что другой менеджер может быть таким открытым… Но вообще-то мы сами в состоянии справиться с делами без всякого труда. Всегда ведь приходится работать с людьми.

БЕРНИ РОДС: Я предлагал Малькольму партнерство. У меня было чувство, что я смогу быть полезен, у меня были кое-какие идеи, да и вообще я человек, который быстро справляется с работой. Я подумал, что вместе мы могли бы сделать что-то по-настоящему крупное. Вместе мы могли бы придумать не просто какую-то ерунду, но действительно нечто очень значительное. Но я ЗНАЛ, что Малькольм никогда никому не уступит половину. Он всегда хотел держать все под своим контролем.

В: А что за идеи ты хотел с ним проработать?

БР: Идеи не легкомысленные, конструктивные. Идеи, которые могли бы стать стержнем всей ситуации. Как сделать все еще круче. У нас же наметилось что-то вроде пробуксовки, снова и снова мы проходили через одно и то же. Сначала спокойный период. Потом эти рукопашные, крики. Затем крупная оттяжка. А потом общая депрессия. И вновь все возвращалось на круги своя. Не обязательно в этой последовательности, но все приходило вновь и вновь, все повторялось. И мы оба достаточно хорошо это осознавали. Я не хочу сказать, что у нас были равные по значению роли, нет. Малькольм создал иллюзию, что он один на сцене, на виду. И поэтому никто не мог в этом к нему приблизиться…

Кажется, я всегда критиковал Малькольма. Такая работа у меня была. Это была наша общая задача — критиковать друг друга. «Pistols» критикует «Clash», «Clash» критикует «Pistols».

В: А с каких позиций ты критиковал Малькольма?

БР: Между нами все-таки была некоторая разница. Потому что Малькольм основывался на предпосылке, что все средства хороши, правильно? Я имею в виду «теорию ситуационистов». А если все средства хороши, то и статус-кво тоже может быть любым. А я считаю, нужно определить свои границы и в них уже работать. У всех свой метод работы, но у Малькольма была привычка схватиться за идею, разрабатывать ее достаточно долго, а потом полностью изменить ее, перевернуть вверх ногами — это и был его метод.

Я не думаю, что наши цели совпадали. У нас был пункт, где необходимо было интенсивно работать вместе. Где можно было работать двум людям. Но, говоря о сотрудничестве, нужно иметь в виду разницу в воспитании, понимаешь, в происхождении. У него было одно происхождение, а у меня совсем другое. И наши способы ведения дел тоже различались.

Малькольм сам говорил про себя, что он сноб. Это так и есть. Такая у него натура. Я тоже немного сноб, но не до такой степени.

ЭЛ КЛАРК: Малькольм все еще злится на Ричарда (Брансона), и это заметно по каждому интервью, которое он дает. Я думаю, причина здесь в том, что он чувствует себя обманутым, его гордость не может этого стерпеть. Понятно, что слово «обман» я беру в кавычки. Но он привык во всем гнуть свою линию, знаешь, это человек, который вышел из «ЕМI» с солидным чеком и из «А & М» с чеком, а в лице Ричарда он натолкнулся на равного себе — такого же проницательного, такого же неуловимого, находчивого, цепкого. Поэтому, я думаю, горечь его коренится в том, что, пока он, Малькольм, пытался проделывать свои любимые фокусы, Ричард обвел его вокруг пальца.

ДЖУЛИАН ТЕМПЛ: Что я нахожу крайне смешным, так это мысль, что Малькольм гений. Знаешь, это полный бред. Но он слишком в это верил, что бы он ни изрекал — пошлые стихи или не очень разумные идеи, — он считал, что это гениально. И люди верили, что он гений в своем деле, и вот это я нахожу крайне смешным.

ФРЕД BEPMOPEЛ (написано для первого издания книги 1977 года): Мышление Малькольма в основном визуально: он мыслит в цветах и формах и склонен видеть вещи «целиком». Его мышление также склоняется к мифологичности. Другими словами, он представляет собой контраст преобладающему типу критически-аналитически-литературной интеллигенции — вместо того, чтобы раскладывать все по полочкам или исследовать структуру, Малькольм творит воображением, сводит воедино и МИФОЛОГИЗИРУЕТ структуру.

Его работа, обнаруживая замечательную последовательность, посвящена одной теме: черноты и отсутствия; черноты как антицвета, отрицания, «негодности». Его первая заметная работа (когда ему было девятнадцать лет) — серия рисунков-автопортретов, глубоко прорисованных на бумаге; рисунков, где интенсивный черный проглядывает сквозь блестящие графитовые слои штрихов. Эта самоидентификация с «чернотой» развивается у него в живописи, в скульптуре и в моде.

Очарованность Малькольма «злом», возможно, оппортунистична и антигуманистична. Для примера: использование Малькольмом в эстетических целях портрета «кембриджского насильника»[21] на майках кажется жестоким по отношению к жертвам изнасилований.

Малькольм был «панком» до панка; к примеру, он всегда пренебрежительно называл хиппи «хип-посами» (от слова гиппопотам): вялые, ленивые и скучные.

Его кричащий сюрреализм исходит из середины 60-х. Я отлично помню возмущение студента-маоиста из артшколы, когда Малькольм появился на революционном митинге во флуоресцентных зеленых женских туфлях с пряжкой. «Контрреволюционер» — таков был вердикт «китайцев».

Следует отметить, что Малькольм, по-пуритански презирая сексуальные извращения — нарциссизм, эксгибиционизм и фетишизм, — охотно задействовал их в своей работе.

Малькольмовская охваченность чернотой исходит из его потребности спрятать себя, стать «невидимкой», потребности, обнажающей в нем ультраэксгибициониста и выражающейся в его громких и решительных заявлениях — как устных, так и поведенческих.

Малькольм необыкновенный рассказчик, его рассказами можно заслушаться. Тем интереснее, что он культивировал примитивно-грубую лексику в имидже «Sex Pistols».

Еще интереснее, что малькольмовский стиль щеголя и придиры с его рассчитанным возмущением и вызывающими понтами — выросший из его личной реакции на социальную маргинальность (еврейство) и психологическую отверженность (из-за строгой семьи) — сейчас в готовом виде принят многими людьми как модель социального поведения.

Малькольм обладает зрением художника, сердцем анархиста, воображением спекулянта. Есть подозрение, что его предпринимательский успех сведет на нет его восприимчивость и созидательность. Я надеюсь, что это подозрение не оправдается.